210. СОНЕЧКА МАРМЕЛАДОВ А
Ии Саввиной
Санкт-петербургская девица
Отъявленного поведенья
Должна была в театр явиться
Через сто лет, со дна паденья,—
Под пьяный гомон, гам и гик,
Под вопли низменных клевет, —
Для зрителей, для всех других
Сама в себе — ярчайший свет.
Она, как в храм, пришла на сцену,
К высокой роли не готовясь,
Чтобы свою назначить цену
На Достоевского, на совесть.
Должна была опять расти
И выросла до самых звезд.
Чтобы другой рыдал: «Прости!»
Через сто лет, за сотню верст.
211. ВЕЧНАЯ ЮНОСТЬ
Владимиру Орлову
Здесь, на этой земле благодатной,
Юноша рос, кудрявый и статный,
Книги читал, от жизни далек,
Светлые думы в песни облек.
Зла не изведав,
В усадьбе дедов
Рос Александр Блок.
Смолоду дерзок и независим,
Слал наудачу тысячи писем
В звездное небо, в царство весны,
В юность чужую, в девичьи сны,
Взысканный щедро
Милостью ветра,
Видел вещие сны.
Здесь же рядом, в селе подмосковном,
Пела девушка в хоре церковном.
Девушки той давно уже нет.
Голос ее запомнил поэт —
Вот и поет нам
О мимолетном
Столько весен и лет.
Здесь, на камне праледниковом,
Сном околдован, к ритму прикован,
Вспомнил недавнюю смерть отца,
Тяжесть и сумрак его лица.
Ямбы «Возмездья»
На этом месте
В камень бьют без конца.
Скажут: им рано грусть овладела,
Жил неумело… Не в этом дело!
Жарко любя и жадно дыша,
Гибельно бредя, грустно греша,
Рано иль поздно
В тревоге грозной
Вверх взметнется душа!
Вспомним, друзья, как дышит глубоко
Тайный жар в сочиненьях Блока,
Тайный зов Души Мировой,
Как ей платил своей головой
Безумный Врубель,
Как шел на убыль
Зов Души Мировой…
Но не для Блока! В метельной стуже
Вышли Двенадцать бойцов. И тут же
Во́рот раскрыл, встречал у ворот
Блок — социальный переворот.
В стуже метельной
Он беспредельно
Верил в русский народ.
Сорокалетний — жизни не дожил,
Славного дела не подытожил,
Рано он вышел, рано ушел,
Вовремя только правду нашел —
С правдой народной
Бесповоротно
В будущее вошел.
В будущем — с нами старый товарищ.
Старый? — Нет, его не состаришь.
Юность осталась, какой была,
Окрылена, мятежна, светла.
Юности вечной —
Пусть быстротечной —
Слава, честь и хвала!
212. ПОПЫТКА САМОКРИТИКИ
Наверно, я не Гамлет, — но
Мой опыт жизненный был горек,
И скалился мне бедный Йорик:
«Ты тоже сдохнешь, пей вино!»
Наверно, я не Дон-Кихот
И ветряных не встретил мельниц,—
Но сам, как ветреный умелец,
Их строил и пускал их в ход.
Меж прочих действующих лиц,
Наверно, был я Хлестаковым
И слушателям бестолковым
Дал топливо для небылиц.
И, развлекая и дразня
Осиный рой всесветной черни,
Сам исчезал в толпе вечерней,
Во всем похожей на меня.
213. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Товарищ, я прожил
Три четверти века.
Я всё подытожил —
Поставлена крайняя веха.
Тут нечем хвалиться!
У слабых, у сильных
Издерганы лица
В колдобинах изжелта-синих.
Но как там ни поздно,
Как труд ни громоздок —
Тайком, неопознан,
Беснуется в старце подросток,
Пусть вирус ничтожен,
Да вот лихорадит!
Ты спросишь, на что ж он
Силенки последние тратит,
Зачем на эстраде
Горланит он дико,
Вопит: «Христа ради,
Вернись, оглянись, Эвридика!..»
Отвечу: безумье
Смешно на поверку.
Потухший Везувий
Решил подражать фейерверку.
Отвечу — не знаю
Иного ответа.
Я только сквозная,
Чужая, ничья эстафета.
Что было когда-то,
Сосчитаны годы.
Зарублена дата
На камне могильной невзгоды.
Беззубая Парка
Сучит свои нити.
Но солнце так ярко
Горит, как горело в зените.
Под той бирюзою,
Под черной грозою
Я жду мою Зою,
Бессмертную, вечную Зою.
А завтра забрезжит
Жестокое утро
И врежется скрежет
Безглазой, безносой, премудрой…
Ни злой укоризны,
Ни ропота злого!
Для собственной тризны
Недаром пишу это слово:
«Я жил в мирозданье.
Я знал первозданность.
В посмертном изданье
Живым, а не мертвым останусь».