Как обезумевшие метались казаки и солдаты по дороге, пытаясь отплатить подороже за неизбежную смерть. Выскакивая из-за стволов деревьев и густых зарослей с обнаженными шашками и кинжалами, добивали горцы раненых. Нигде не удалось прорвать окружения. Весь головной отряд вместе с генералом Викторовым был истреблен.

Быстро шел Пассек вперед, отстреливаясь от врагов, овладевая одним завалом за другим, спеша на помощь Викторову. Но было поздно. Пассек наткнулся на завал, образованный трупами людей и животных уничтоженного отряда Викторова. Удручающе подействовала картина последствий страшной схватки на солдат и самого генерала. Горячий по натуре, стремительный в действиях, спеша на выручку Викторову, он не обратил внимания на то, что вырвался вперед на некоторое расстояние с одним батальоном, оставив позади другой. Этим постарались быстро воспользоваться мюриды. Бросившись в промежуток, они вновь заняли завал и ударили с тыла. Два орудия Пассека, обращенные во фронт, не сделав ни одного выстрела, остались стоять. Обоз с больными и ранеными замер на середине дороги. Цепью в несколько рядов его прикрывали солдаты, отстреливаясь от смыкающегося кольца противника. Но меткие пули мюридов, засевших на деревьях, не щадили ни больных, ни раненых. Смертельно ранило генерала Пассека. Он упал с коня. К нему кинулся денщик:

— Ваше превосходительство!

— Прощай, Лука, прощайте, мои доблестные солдаты!

— А-а-а! Убит! Убит мой генерал!

Отчаянный крик человека, прошедшего с Пассеком тысячи верст по горам Кавказа, подхваченный эхом, разнесся по лесу. От этого жуткого крика на какое-то мгновение воцарилась страшная тишина. Солдаты, пришедшие в замешательство, застыли. Но следом, разрывая миг сковывающей тишины, раздалось громкое «ура-а-а!». Это второй батальон Пассека и солдаты Клюгенау мчались на выручку. С отчаянной храбростью бросились оставшиеся в живых в лесные чащи.

Стрельба стала прекращаться. Мюриды отступили на незначительное расстояние, но через некоторое время вновь бросились в атаку. Два часа беспрерывно длился бой. Полковник Орлов доложил генералу Клюгенау, что кончились патроны. Солдаты стали сомкнутым строем в несколько рядов, обратившись лицом к обочинам узкой дороги, которая спускалась в овраг. С суровыми лицами стояли рядовые Кабардинского полка. Почти все офицеры были перебиты. Лицо генерала было бледным, но спокойным. Мимо него денщик Лука с высоким широкоплечим солдатом пронес завернутое в бурку тело Пассека. Лицо убитого заострено, на лбу запекшаяся струйка крови. Клюгенау вздрогнул, скинул треуголку, перекрестился, низко склонив голову. Он больше не взглянул на храброго всеми любимого Пассека. Клюки фон Клюгенау думал о горькой участи этого бесстрашного сына России. Он близко знал и уважал Пассека. Это был человек, вышедший из семьи великомучеников. Отец Пассека, дворянин, как крамольник был схвачен по доносу и заключен Павлом I в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в Сибирь. Детей своих бунтарь воспитал вольнодумцами в духе идеализма и патриотизма. Александр I позволил Пассекам вернуться из Сибири в Москву. Но конфискованное имение и имущество не было возвращено. Жили Пассеки в большой нужде. Генерал Пассек принадлежал ко второму поколению. Патриот, беззаветно любивший родину, преданный своему народу, он героически сражался за Россию и царя, который ничего ему не дал, кроме нужды и страданий. Как солдат, рядом с рядовыми, он достойно встретил смерть.

Вновь грянувший ружейный залп вывел Клюгенау из раздумий. Высокий солдат, который нес убитого Пассека вместе с денщиком Лукой, выбежав с испуганным лицом из зарослей над оврагом, закричал:

— Ваше сиятельство, уронили енерала в овраг, и Лука, убитый, свалился вниз за ним!

— Господи помилуй! — прошептал Клюгенау и, повернув коня, решительно скомандовал марш. К счастью, в этот момент подоспела помощь, высланная Воронцовым из Дарго.

Отряду удалось пробиться к обозу. Но что могли унести с собой в ранцах и вьюках голодные, измотанные люди? И все-таки, взяв то что смогли, пошли назад. Клюгенау вернулся в Дарго, потеряв двух генералов, семнадцать офицеров, пятьсот тридцать семь нижних чинов. Ранено и контужено было восемьсот пятьдесят восемь человек. Оставлено три орудия и сотни лошадей.

Положение главнокомандующего в Дарго с каждым днем ухудшалось. Мюриды днем и ночью со всех сторон устраивали налеты на лагерь. В шатре-штабе, над которым реял белый с красным флаг (фамильные цвета Воронцовых), заседал военный совет. Лицо главнокомандующего стало землистым. Резче выделялись морщины, придавая усталость и мрачное выражение тонким чертам. Офицеры свиты, штабисты, командиры подразделений, небритые, в запыленных, выцветших походных мундирах, тоже были в подавленном настроении.

«Сухарный поход», из которого, едва уцелев, вернулся Клюгенау, вызвал растерянность и смятение среди офицеров и рядовых. Главнокомандующий на совете обратился к помощникам с вопросом:

— Что будем делать?

Все молчали. Тогда поднялся генерал Граббе:

— Мне кажется, оставаться в этой ловушке нельзя ни минуты. Не зря Шамиль без боя сдал Дарго. Его силы еще не тронуты. Нами потеряна половина, а та, что при нас, окажется обреченной на верную гибель.

— Вы слишком сгущаете краски, — перебив генерала Граббе, возразил Воронцов.

— Нет, господин фельдмаршал, я говорю то, что есть. Уверен, что имам и здесь применил свой обычный тактический прием.

Вы убедитесь в этом, если не прикажете немедленно покинуть Дарго.

— Помилуйте, отступать теперь по этим дорогам — значит идти на верную смерть! — воскликнул Клюгенау.

— Лучше отойти с боем, чем ждать смерти сложа руки. Вы забываете о том, что второй враг — голод — начинает одолевать нас, — ответил Граббе.

— Дарго взят, собственно, больше нам здесь делать нечего, — согласился с доводами Граббе главнокомандующий.

— Вы правы, фельдмаршал, Дарго взят, — не без иронии повторил Граббе, глянув в глаза Воронцова. — Но не в этом дело. Я хочу предложить изменить путь отступления, избрав наикратчайший — в сторону Герзель-аула.

Лица присутствующих оживились, взоры с любопытством обратились к говорящему.

— В крепость Внезапную, — продолжал Граббе, — надо отправить охотников с приказом к генералу Фрейтагу спешно идти навстречу.

Среди заседавших послышались возгласы одобрения.

— Пять тысяч штыков и сабель — это сила для данных условий, — сказал главнокомандующий.

— Надо добавить — при отсутствии провианта и незначительном количестве боеприпасов, — шепнул с горькой усмешкой генерал Евдокимов, склонившись в сторону Клюгенау.

После заседания тотчас были высланы нарочные во Внезапную к генералу Фрейтагу, все лишние тяжести уничтожены. Движение в Герзель-аул было предложено не только из-за краткости пути, но и для того, чтобы придать бегству наступательный характер.

В эти дни умножилось количество перебежчиков на сторону Шамиля. От них имам узнавал обо всем, что творилось в стане противника. Он знал, в какой день, по какой дороге и в какое время должны идти обозы или подразделения врага. Туда направлялись отряды, которые захватывали и уничтожали то, что нельзя было взять с собой.

Дозорные имама видели, как голодные солдаты ели конину, как собирали съедобные травы.

Перебежчик из лагеря Воронцова сообщил имаму: русское начальство поручило прапорщику-отступнику из Сальбери, брату хозяина, в доме которого жила семья Шамиля, за мерку серебра выкрасть младшего сына имама Магомеда-Шафи.

Шамиль немедленно отправил своих людей в Сальбери, приказав им перевезти семью в Элисанджи. Но Воронцову было не до сына имама. Он думал о спасении собственной жизни и жизни своего сына, посланного еще раньше в Герзель-аул.

Разведчики имама неотступно следили за всем, что происходило в стане гяуров. Они видели, как перед уходом из Дарго солдаты сжигали свои палатки, сбрасывали с кручи все, что не могли взять с собой, вьючили лошадей, мулов. Шамиль распорядился, чтобы отряды мюридов стягивались к дороге, ведущей к Герзель-аулу.