— Мир и тебе, почтенный мулла, — ответил Гази-Магомед, поднимаясь.

— Разорвав узду терпения, прислала меня почтенная ханша, чтобы узнать ваши думы и желания.

— Передай ей, что мы не собирались их скрывать и пришли сюда, чтобы узнать вас. Мы начали дело, продиктованное аллахом через священные уста его посланника. Нам необходимо утвердить в вашем вилаете шариат. Для этого нужно прежде всего изгнать гяуров. Малой силой с ними не справиться, вот мы и решили обойти селения и города, чтобы присоединить к нашим воинам тех, кто желает идти по пути истины. Если хунзахцы примкнут к нам, мы завтра же снимемся с места и пойдем вниз с поднятым оружием на тех, кто противится исламу.

— Я все понял, постараюсь дословно передать ханше, — сказал мулла Нур, поднимаясь.

Паху-бике ждала с нетерпением возвращения посланцев.

Когда вернулся мулла и передал ей сказанное имамом, возмущенная ханша обратилась к своему старшему сыну:

— Абу-Нуцал! Тебе исполнилось семнадцать лет, пора брать в руки дела ханства. Пойди к этому новоиспеченному мюршиду и скажи, что мы не можем исполнить его требования. Передай, что я и подвластный мне народ присягнули в верности русскому царю и что мы не нарушим присяги… Ты же знаешь, сын мой, — добавила ханша, — что дом наш теперь удерживается дарами русских. — Затем, наклонившись к уху сына, ханша прошептала слова, которые побоялась высказать вслух.

Абу-Нуцал-хан сел на подведенного коня и с десятком нукеров поскакал к стану Гази-Магомеда.

Имам вышел навстречу молодому хану. Он повел его в шатер, усадил на палас, приготовился слушать.

Абу-Нуцал передал имаму слова матери, то, что она сказала на ухо, сообщил шепотом:

— Моя мать, правительница Аварии, заверяет тебя, что никто из хунзахцев не будет препятствовать твоим действиям против гяуров, и в знак верности своей готова выдать вам одного из своих младших сыновей.

— Уйди, твоя мать продала свою совесть неверным. Истинному мужчине-мусульманину не подобает вести серьезные разговоры с женщиной, даже через ханского отпрыска. Передай ей, что мы идем. Пусть готовится.

Как только Абу-Нуцал ушел, Гази-Магомед, обратившись к Шамилю, сказал:

— Начнем. Я пойду с койсубулинцами и андалалцами по дороге, а ты поведешь богулялцев в обход, со стороны кладбища. Выступай немедленно.

Не успел Абу-Нуцал въехать в дворцовые ворота, как кто-то, наблюдавший за движением во вражеском стане, с крыши крикнул:

— Идут с двух сторон!

Паху-бике, глянув на хмурое лицо сына, сказала:

— Будь достойным своего отца, ты, будущий владыка!.. Стань во главе войска и покажи себя, да поможет нам аллах!

Но бывавшие не раз в горячих делах, поседевшие под бременем лет нукеры и черноусые воины с недоверием, непочтительно покосились на хана-юнца.

Эти взгляды не скрылись от зорких глаз правительницы. Она еще больше забеспокоилась, когда прочла растерянность на лицах хунзахских воинов, которые оробели перед тысячным отрядом имама, берущим Хунзах в клещи.

Воспылало гневом сердце гордой ханши, когда она увидела Абу-Нуцала, гарцевавшего на коне в окружении всего нескольких нукеров. Она сорвала папаху с головы стоявшего рядом охранника, выхватила кинжал из его ножен и вмиг забралась на крышу дома. Нахлобучив папаху поверх черного платка, потрясая кинжалом, закричала ханша на весь аул:

— Эй вы, женщины Хунзаха, седые старухи и юные девушки! Киньте свои платки мужьям, сыновьям, отцам, братьям! Наденьте шапки, вооружайтесь и идите за мной! Пусть ваши мужчины качают детей в колыбели, подносят нам воду и перевязывают раны! Спешите! Мы покажем койсубулинским, андалалским и богулялским ослам, на что мы способны.

Шумной толпой высыпали женщины, молодые и старые, вооруженные вилами и лопатами, на площадь.

Пристыженные хунзахцы вскочили на коней и помчались. Одни — за молодым ханом к въезду в селение, другие — за братом Паху-бике в сторону кладбища. За ними двинулся резерв, составленный из подростков, молодых женщин и девушек.

Каждая сакля была превращена в крепость, град пуль и камней летел в непрошеных гостей с каждой крыши, с каждой стены, из-за каждого дерева.

Много раз шли в атаку мюриды имама Шамиля и всякий раз с большими потерями откатывались назад.

Несколько часов длился этот безуспешный для сил имама, кровопролитный бой.

Только после полудня Шамилю удалось ворваться на прикладбищенскую окраину. Воодушевленный прорывом, тесня противника, он бросился вперед и вдруг остановился, услышав чей-то крик сзади. Оглянувшись, он заметил, что часть его отряда, наступавшая с восточной стороны, стала пятиться под напором нескольких хунзахцев, а некоторые из мюридов обратились в бегство.

— Стойте, бесстыжие трусы! — крикнул Шамиль и выстрелил в спину бегущих.

Мюриды остановились.

— Вы что, как ослы, испугались оводов? — потрясая кремневым пистолетом, закричал Шамиль и бросился вперед.

На улицах Хунзаха закипел рукопашный бой.

Шамиль, Ахвердиль-Магома, Юнус и с ними три десятка мюридов прорвались к большому дому хунзахского купца. Выбив из него защитников, они стали стрелять по дворам домов, расположенных ниже.

В разгар боя Шамиль услышал торжествующие возгласы человека, стоящего на сеновале:

— Эгей! Мусульмане, полюбуйтесь! Богулялцы перешли на сторону хунзахцев и бьют койсубулинцев! Хвала удальцам Богуляла! Ликуйте, хунзахцы, аллах отвернулся от Гази-Магомеда! Он отступает!

И действительно, богулялцы неожиданно ударили в тыл своим и тем вызвали панику среди мюридов Койсубу и Андаля. Гази-Магомед спешно начал отступать к дороге. Увидев это, Шамиль решил покинуть дом, где укрепился с товарищами, но хунзахцы заперли снаружи ворота. Оказавшимся в ловушке они стали кричать: «Эй, выходите, мы не сделаем вам зла!»

— Если вы не собираетесь делать зло, то зачем же вы заперли ворота? — спросил Шамиль. Затем, обратившись к своим, сказал: — Лучше умрем, но не сдадимся в плен, — и спрыгнул с забора дома на улицу. За ним последовали Ахвердиль-Магома, Юнус и остальные мюриды. На них со всех сторон стала напирать толпа. Шамиль, прижимаясь к стене, оголил шашку. Вооруженные хунзахцы надвигались как туча. Один из них ударил кинжалом одного из мюридов. Завязалась схватка. Шамиль смело отражал удары нападающих. Упали, сраженные, еще несколько мюридов. Оттащили своих убитых и раненых и хунзахцы. Кто-то, со стороны двора вскочив на забор, хотел нанести удар кинжалом по голове Шамиля, но Ахвердиль-Магома шашкой сбил его. Грозные крики, горящие злобой глаза, оскаленные рты врагов мелькали перед глазами Шамиля. В минуту, когда гибель казалась неминуемой, он увидел перед собой седобородого старика. Руки его были протянуты к толпе.

— Люди! Остановитесь! — кричал он. — Я прошу вас пощадить этого молодого человека. Самим аллахом он наделен не только силой и ловкостью барса, но и блестящим умом. Не троньте его — это один из лучших моих учеников! Пусть он и оставшиеся в живых его товарищи уходят с богом. Они побеждены!

Шамиль не верил своим ушам. Только когда толпа отхлынула и человек, стоявший спиной к нему, повернулся, он узнал старого учителя муллу Нура.

Шамиль бросил шашку к его ногам.

— Спасибо, отец, — сказал он, кинув благодарный взгляд на учителя.

— Иди домой, сын мой, — прошептал мулла Нур.

Без шапки, с засученными по локоть рукавами черкески, безоружный, склонив голову, шел Шамиль неторопливо вниз, обходя могильные холмики хунзахского кладбища. За ним, понурив головы, следовали казначей Юнус, каменщик Ахвердиль-Магома и двое раненых мюридов.

Никто не остановил, не тронул безоружных.

Распустив андалалцев и гумбетовцев, повел Гази-Магомед уцелевших койсубулинцев к родным селениям.

Весть о победе хунзахцев над имамом Гази-Магомедом докатилась до Петербурга. За верность России император Николай I пожаловал Абу-Нуцал-хану аварскому Георгиевское знамя с гербом Российской империи, добавив к этой высокой награде солидный куш золотом.