Видя, что сын, вытянувшись как нукер, продолжает стоять у дверей, Шамиль сказал:

— Подойди сюда, садись.

Не меняя спокойно-строгого выражения лица, юноша сел рядом с отцом.

— Сын мой, тебе сообщили о решении меджлиса?

— Да, отец, мне сказал Мухаммед-Тахир.

— А как ты сам смотришь на это?

— Я буду смотреть так, как ты прикажешь.

Шамилю понравился ответ сына. Он сделал кивок головой в знак одобрения. Помолчав с минуту, имам сказал:

— Я знаю, среди наших людей, даже тех, кто внешне согласился с назначением тебя правителем Каратлянского общества, найдутся внутренне недовольные, и не без основания. Многие юноши подобны жеребятам, которые, будучи выпущены из конюшни, задрав хвосты, сломя голову носятся по воле, порой не замечая перед собой пропасти. Тебе дают волю не потому, что ты храбрее, умнее, достойнее других, нет, а потому, что уздечка, надетая на твою шею, будет в моих руках. Я уверен, что ты не сорвешься с нее, не будешь брыкаться, как непокорный лошак. Ты понесешь непомерную ношу. Не об этом речь. Меня беспокоит другое… — Шамиль задумался, не зная, с чего начать разговор, к которому готовился, как учитель к первому уроку.

Гази-Магомед смотрел на отца.

— Сын мой, ты еще не знаешь людей. Нет науки, кроме жизненного опыта, помогающего познать их. Трудно удерживать народ в повиновении, особенно тех, кто не способен глубоко мыслить, не поддается внушению, не подчиняется законам или придерживается их до поры до времени. Таких можно удержать страхом, но опять-таки до тех пор, пока этот страх будет зависеть от тебя. Но даже среди людей, одаренных мышлением, встречаются робкие душой, лицемерные, способные на измену, предательство, заговор. Многие склонятся в сторону стоящего у власти из-за личной выгоды. Они отворачиваются от главы, когда он в беде, легко переходят на сторону сильного или победителя. Человек, как природа, от рождения до старости постоянно меняется, приобретая определенные черты соответственно возрасту. Такие же изменения происходят в душе и разуме. Многие от природы злы и завистливы, а некоторым свойственна и жестокость. Но несмотря на все эти людские пороки, есть три пути к достижению уважения и признания. Первый — это путь правды. Справедливость и честность, проявленная даже по отношению к врагу, заставляет последнего преклониться, если он наделен даром мышления. В правде надо быть стойким, как эти горы, — Шамиль показал на панораму зубчатой гряды, виднеющейся в окно. — Справедливый не должен уподобляться травам, трепещущим и склоняющимся в ту сторону, куда подует ветер. Властитель должен быть немногословен, но красноречив. Красноречивый восхищает непроизвольностью и красотой слов. Ведь недаром пророк в поэтической форме передавал откровения аллаха.

Второй путь — добра и щедрости. Всякий разумный должен устремляться к добру, отгоняя вред. Скупость не прощается аллахом состоятельному.

Третий путь — любовь к ближним. Устами пророка сказано: «Люби ближних. Храни верность родственникам, если даже они причиняют тебе горе».

Сложна и многогранна деятельность правителя. Он должен все и всех знать, не открывая себя до конца. Правящий должен избегать общества бесчестных и глупцов. С первыми он должен быть жесток, ко вторым — снисходителен…

— Отец, остановись! — воскликнул Гази-Магомед. — Твои слова подобны святым заповедям. Боюсь, что я не запомню все сразу. Каждое из этих мудрых изречений произноси в отдельности при встрече со мной, чтобы я мог заучить их на всю жизнь.

Узнав от лазутчиков, что Аргутинский с апшеронцами и кюринцами находится на месте летней стоянки — на высотах Турчи-Дага и не намерен предпринимать каких-либо действий, Шамиль с отрядами аварских наибов занял позицию на горе Руги, чтобы отвлечь внимание Аргутинского. Три тысячи мюридов во главе с Омиром салатавским имам направил через горы в Хайдак и Табасаран. Но салатавский наиб, испугавшись хаджилмахинского гарнизона, вернулся обратно. Возмущенный имам, собрав всех командиров тысячных, пятисотенных и сотенных и публично пристыдив Омира, дал ему отставку.

— Кто хочет показать свою удаль и умение, пройти к цели через все преграды? — спросил имам, обратившись к командирам.

Первым сделал шаг вперед Хаджи-Мурад. За ним последовали и другие наибы. Но Шамиль, обратившись к первому, спросил:

— Сколько сабель выделить тебе?

— Пятьсот, — ответил Хаджи-Мурад не задумываясь и добавил: — Только выбирать воинов буду сам.

— Благословляю, бери тысячу, — ответил имам.

Хаджи-Мурад выбрал самых храбрых, самых отчаянных соплеменников, прославившихся при осаде Гергебиля и Салтова. Он повел их вниз через земли Даргинских обществ, а Шамиль двинулся вверх, в сторону Кази-Кумуха. По дороге к Хайдаку и Табасарану Хаджи-Мурад завернул в аул Бойнак. Жители не оказали ему сопротивления. Только Муслим-хан — брат шамхала тарковского, укрепив свой дом, отказался сдаться. Мюриды окружили имение Муслима. В жестокой схватке хозяин был ранен и тут же скончался. Хаджи-Мурад взял в плен жену и детей Муслима, дом разграбил и предал огню.

Когда Хаджи-Мурад с тысячным отрядом явился в Хайдак, старейший аула, выйдя навстречу ему, сказал:

— Храбрейший из наибов, от имени жителей нашего селения прошу тебя освободить жену и детей Муслим-хана. Ради них мы обещаем тебе склонить на сторону Шамиля брата пленницы Шахвали-бека, человека уважаемого и влиятельного.

— Я не могу освободить эту женщину и ее детей без согласия на то имама, — ответил Хаджи-Мурад.

Старейшие ушли недовольными. Хаджи-Мурад, оставив в Хайдаке сотню своих мюридов, отправился в Табасаран. Кадий Исмаил, до которого дошли слухи о самодурстве и жестокостях, проявленных кичливым наибом Шамиля в Хайдаке, попробовал тоже вразумить Хаджи-Мурада.

Исмаил сказал:

— Хунзахский храбрец, запомни, ни один человек не может упрочить власть свою или тех, за кого он идет, на злодеяниях. Твое грубое обхождение с хайдакцами — ничто по сравнению с тем, что ты творишь…

— Я выполняю волю имама, — ответил Хаджи-Мурад табасаранскому кадию.

— Люди наши просили имама прислать к нам наиба, способного установить шариат и порядок в стране.

— Я это делаю, — дерзко ответил Хаджи-Мурад.

Тогда Исмаил-кадий возмущенно сказал:

— Если ты мародерство и бесчинство твоих мюридов считаешь формой установления порядка, ошибаешься. Более того, ты возмущаешь народ тем, что возишь всюду за собой пленную жену и сына покойного бека. И еще, — понизив голос, продолжал кадий, — ходят слухи, что ты насильно склонил к сожительству несчастную пленницу, жену Муслим-хана. Не достигнешь успеха подобными путями.

— Успех мне всегда обеспечивало мое оружие, — ответил Хаджи-Мурад, покидая Табасаран.

Ропот недовольства и возмущения разнесся по аулам Хайдака и Табасарана. Даже те, которые считались искренними сторонниками Шамиля, когда до их вилаетов дошли слухи о приближении донгуза Аргута, — обрадовались в душе. Хаджи-Мурад и сам почувствовал, что население готово подняться против него, не говоря уж о том, что оно не намерено создать ополчение.

Аргутинский, узнав о появлении Хаджи-Мурада с отрядом в Хайдако-Табасаране, разгадал маневр Шамиля. Он оставил на Турчи-Даге пост и быстро спустился с Гамашинских высот. Пехоту с местными всадниками и конно-ракетной командой направил на Шамиля, а сам с кавалерией, пятью батальонами пехоты и дивизионом драгун через Чирах двинулся к вольному Табасарану. В окрестностях аула Куярых произошло столкновение противников. Многие из тех храбрецов, которых выбрал наиб, пали в схватке. Жена убитого Муслим-хана с детьми сумела скрыться. Небольшой отряд с самим хунзахским героем спрятался в горах с награбленным богатством, стадами угнанного скота хайдакцев и табасаранцев. Следуя за ним, Аргутинский поднялся вновь на Гамашинские высоты.

Узнав о событиях, происшедших в Хайдаке и Табасаране, Шамиль, оставив намерение двигаться дальше на юг, вернулся в Ведено.