— Сама, небось, слышала!
— Плохо наш-ше дело! Нельзя нам сегодня под снегом ночевать, а то утром голову о наст разобьёшь! Или вовсе из-под снега не вылезешь! Спасибо, ворона, за предупреждение.
Полетела ворона в поле. Рассказала про наст серой куропатке. Та так и запричитала:
— Чрк! Чрк, чрк! Да как же я теперь до земли, до зелёной докопаюсь? Да я же ножки о наст порежу! Да что же я клевать-то буду? Пропала моя серая головушка! Полечу в деревню, может, на задворках чем разживусь.
— Карр! Кр-расота! — радуется ворона. — По всему лесу обо мне толк пойдёт — ворона, мол, самая толковая птица!
Тут видит ворона — ворон летит навстречу.
— Кар! Куманёк, слышал новость? Наст ночью будет.
— Кро! Кро! Хор-рошая новость. Глядишь, волки лосей по насту загонят — и нам свежатинки перепадёт. Или тетерева из-под наста не выберутся — тоже стоящее угощение. А то куропатки с голоду ослабеют — нам лёгкая добыча. А ты гляди, по всему лесу-то не раскаркивай об этом.
Прикусила тут ворона язык, да поздно.
— Поздно, куманёк, — раскаркала я уже! Все знают: и лоси, и тетерева, и куропатки.
Эх, ворона ты ворона!
Каждое дупло в лесу — загадка. В каждом дупле кто-то жил или кто-то живёт. Раздолье следопыту! По пёрышкам, по шерстинкам, по остаткам еды, по следам у дерева разгадает он дупляного жителя.
Бывают дупла-ночлежки. В них ночуют белки, синицы, дятлы. Или днюет круглоглазый сыч.
Бывают дупла-кладовые. В них белка прячет орехи. Сойка сунет в дупло жёлудь или кисть рябины. Лесная разбойница куница положит про запас лапку тетерева, лесную мышь. Или сыч сделает запас — сложит кучкой синичек, корольков, полёвок.
Бывают дупла-спальни. В них всю зиму спят летучие мыши. Они висят вниз головой, прицепившись коготками задних лапок за выступы дупла. Всю зиму они ничего не едят и не пьют. У них зимняя спячка.
Дупла бывают одноэтажные и многоэтажные. Внизу, в первом этаже, жил дятел. Дятла сменили синицы. Синиц — белка-летяга. Летягу — мухоловки. Подстилки накопились — из дупла торчат!
И бывают дупла-могилы. Вытащишь дупляную труху, а в ней птичьи косточки, перья. От ран, от голода и холода или просто от старости ослабла птичка, забилась в дупло, да там и кончила свою птичью жизнь.
Сколько дупел — столько загадок. Какое найдём дупло мы, — неизвестно. Может, такое, какое ещё никто не находил!
Встретились два друга: Сашка и Матвей. Сашка сказал:
— А у меня дома овсянка!
Подумаешь, — сказал Матвей, — у меня дома тоже овсянка.
— Люблю я овсянку! — добавил Сашка.
— И я люблю! — сказал Матвей.
— Она жёлтая, красивая такая!
— И вкусная. Особенно с молоком!
— Как это — вкусная? Как это — с молоком? — удивился Сашка.
— Да так. А ещё хороша с маслом или с сахарным песком.
— Да ты про что говоришь?! — всплеснул руками Сашка.
— Как это — про что? Про овсянку! — ответил Матвей.
— Про какую овсянку?
— Про обыкновенную овсянку. А ты про какую?
— И я про обыкновенную. Про ту, что в нашем саду жила и песни пела.
— Каша песни пела?! — изумился Матвей.
— Какая каша? Не каша, а птица. Птица ов-сян-ка! Не слыхал про такую, что ли? — рассердился Сашка и добавил: — Айда ко мне — мою овсянку слушать!
— Айда! — согласился Матвей. — А потом ко мне — мою овсянку кушать!
И друзья побежали.
На мой вкус нет ничего вкуснее конфет «Мишка». А на вкус мишки косолапого нет ничего вкуснее мёда. На вкус и цвет товарища нет. Одному подавай преснее, другому — солонее. Кому вершки, кому корешки. А кому кое-что и похуже.
Есть насекомые, которые всю жизнь питаются перьями и волосами. Такие есть, которым давай рог, пробку, вату. А то и промокательную бумагу, да ещё облитую чернилами. Представляете: на первое суп из ваты, а на второе — кашка из промокашки! Но это всё насекомыши — что с них взять!
А вот слон. Забыли однажды у слона в клетке метлу, слон метлу взял и… съел. А потом закусил деревянной лестницей, которую позабыли монтёры.
Всех перещеголяла акула. Один бывалый водолаз рассказал: «Поймали мы акулу. Из акульего брюха вытащили… швабру, полмешка картошки, матросские парусиновые штаны, ногу козлёнка с копытцем и шерстью. А ещё нашли кусок колбасы, краба и облепленный жиром амбарный замок!»
Можно много перечислить подобных «вкусных» блюд. Вам, может, и хотелось бы о них послушать. Но на мой вкус — хватит. А о вкусах не спорят!
У нас в Ленинграде грязный снег убирают с улиц самосвалами. Наполнят машины и везут на Неву или, там, Невку, — куда ближе, — сваливают в реку. А на окраине — в залив. Весной начнётся ледоход, — весь мусор и уплывёт на льдинах в море.
Нева ещё не вскрылась, а один ленинградский охотник — смотрим — уже строит себе шалаш в кустах у самого берега на взморье.
— Славно, — говорит, — думаю тут поохотиться с чучелами на уток.
Мы над ним посмеялись:
— Не рано ли собрался?
— Какое там рано, — говорит. — Солнце уже вон как греет!
И верно: чистый снег ещё держит, не поддаётся, отблёскивает от себя солнечный свет, — а на свалке, где грязь да мусор, уже весь разрыхлился, растаял. Не успели мы оглянуться — у берега, против охотничьего шалаша, большая полынья вытаяла.
Летят к нам на родину перелётные птицы. Летят чайки, летят утки-нырки и другие водоплавающие… Смотрят с высоты, — где бы на воду присесть, где бы отдохнуть-посидеть, рыбкой подкрепиться? Негде пристать: все озёра, все реки ещё подо льдом.
Но вот птицы над нашим городом, над Ленинградом. За ним — на взморье — гуляет у берега открытая вода, поблёскивает усталым путникам посадочная полынья. И вереницей плывут по ней нырки и другие утки. Радость!
Быстрыми взмахами крыльев снижаются к воде белые чайки, носятся-кружатся над полыньёй, то тут, то там выхватывают из воды серебристых мальков. Стайка чёрно-белых нырков-гоголей, кучка острохвостых морянок с разлёту плюхается в полынью. А вот привлечённые открытой водой полóго идут из-под облаков, медленно снижаются большие белоснежные птицы. Это лебеди. Их семнадцать — целый хоровод. Медленно поднимая и опуская громадные крылья, они делают широкий круг над полыньёй, потом круг поуже и, не заметив ничего подозрительного, тяжело опускаются на воду.
Что ж не стреляет охотник?
Тихо опускает он двустволку и восхищёнными глазами следит, с какой величественной грацией касаются птицы-великаны жёлтыми ногами ясного зеркала воды и, отражаясь в нём, складывают на спине усталые крылья. Все как один высоко поднимают прямые шеи, внимательно озираются: не покажется ли на берегу человек с ружьём?
Нет, он притаился в шалаше, совсем близко от усталых путников, но он и не думает в них стрелять: слишком прекрасны эти сказочные птицы, и они под охраной закона. Не каждому выпадает на долю так спокойно созерцать эту красоту. Охотник с благоговением следит за плавными движениями белоснежного хоровода и чувствует себя в театре на знаменитом балете. Какая добыча может так щедро вознаградить его за счастливую выдумку — заблаговременно поставить свой шалаш в том месте, куда прилетят отдыхать и купаться прекрасные лебеди!
