— Государь, мудрый подаешь нам совет, — отвечал Агапие. — Только трудно будет нам сидеть здесь, зная, что ты там. Трудно ждать и смотреть на невзгоды и оскудение родной страны. Что ж, погорюем, а делать нечего: повинны мы слушаться государя нашего. Просим только тебя — повремени два дня, пока пригоним коней из табуна да съездим в село, прихватим кое-что в дорогу; поедем тебя провожать — хотя бы те, кто был с Ионом Водэ. Поведем тебя по безлюдным землям до самого Днестра; там поклонимся твоей светлости и пожелаем доброго пути. Ты, государь, поедешь к Порогам, а мы поворотим к протоку Аксинте, а потом в село Лэкустены дожидаться весеннего прилета птиц. А тогда отправимся на восток.
— Не могу тут задерживаться, друг Агапие, — отвечал Подкова. — За пищу и отдых спасибо, но нам надо ехать. Соберется народ под моей рукой не теперь, а когда ворочусь. Но вот провожание ваше мне по душе.
— Как же нам быть, государь?
— Посоветуемся с дедом Петрей, друг Агапие. Старик знает места. Будете следовать за нами от привала к привалу и догоните у переправы через Днестр; попросите для нас братской помощи у другой рыбацкой ватаги, если днестровские воды взыграли.
— Это можно, — вмешался в военный совет капитан Петря. — Пойдем мы по старому пути от кургана к кургану до Липши. Сделаем привал на трех постоялых дворах, а у Липши попытаемся переправиться.
— Поговорим за столом, — согласился Агапие, — запомним все, что изволите повелеть. Найдем вас, не заботьтесь, и спасибо за все его светлости.
— Братья родные и ты, государь, — продолжал атаман рыбаков. Пожалуйста к нашему столу и не обессудьте на угощенье. Чем богаты, тем и рады. Вино у нас есть, оно получше речной воды. Мисок нет, придется вам есть, по нашему рыбацкому обычаю, прямо с деревянного стола. Соль подаем в ракушках: она дороже рыбы. Вместо хлеба — ломти мамалыги на листах лопуха. Зато вокруг вас будет любовь всех, кто собрался здесь на путину…
17. СЕРНА
На восходе солнца, когда скитальцы готовились двинуться в путь, к Никоарэ подошел атаман Агапие.
— Государь батюшка, — проговорил он, обнажая голову, — уж ты прости меня, хочу я проехать с тобой часть пути. Повеление твое мы поняли: кто из наших соберется, придет к тебе по весне. И то поняли, что не желаешь ты, государь, сейчас задерживаться. Правильно поступаешь. Но негоже задерживаться и тем, кто поклялся проводить твою милость и догнать тебя у брода Липши.
— Что ж, езжай, друг Агапие, ты меня нисколько не потревожишь, отвечал Никоарэ. — Напротив, я благодарен тебе; за ночь, верно, поразмыслил ты.
— Не я, а жинка моя, государь. Два часа мчался к ней, два побыл дома и за два часа обратно прискакал. Отсюда гнал коня по-воровски, а на обратный путь взял свежего — вот этого самого. Могу похвастать жинкой, братья, — сказал он, повернувшись к остальным путникам, и заулыбался, сверкая зубами. — Остра, как коса; духом мудрости наделена.
«Как же вы отпускаете его светлость одного? — говорит она. — Он, стало быть, поедет впереди, а вы — за ним? Нет, куда разумней, чтоб вы шли впереди него, расчищали дорогу; хорошо, если вы будете и с боков и позади — но впереди вам надобно быть непременно. Правда, в тех краях, куда вы едете, мало людей. И люди эти, как и мы, государю зла не желают, — говорит моя жинка. — Но есть в тех краях и чужаки, особливо с тех пор, как посадили они на княжение Петру Хромого. Они ему услугу оказали — на престол возвели, а за это государь Петру позволил им поднажиться. А еще опасны, — опять же говорит моя жинка, — другие вороги: грабители бешлии и наврапы[45], глаза и уши галатского баш-булук-баша[46]. Три-четыре недели назад с этим самым башой неприятность получилась — так он теперь усердствует. Чтобы искупить свою вину, приказал он наврапам да бешлиям следить за каждым, кто рубеж переходит, обыскивать проезжих купцов, кладь их осматривать со всей строгостью», — говорит все та же моя жинка.
— Мудрая жинка, — молвил, не выражая удивления Подкова. — И я так же мыслю, как она. Но мы, друг Агапие, — не бабы, а смелые мужики. Постараемся пройти осторожно, однако, коли потребуется, и силой прорвемся.
— И я так говорил моей жинке, государь. Зовут ее Серной.
— И что же ответила Серна?
— «Да мы, муженек, — говорит, — не сомневаемся в смелости государя и в силе руки его. Показал он свою доблесть в Яссах три-четыре недели тому назад. Но ведь государю-то надобно перейти Днестр без потерь и особливо без задержки. Ты сам сказывал: его светлость спешит».
— Мудрость женская не раз укрепляла и рушила царства, — улыбнулся Подкова.
— Истинная правда, государь. И говорит опять моя жинка: «Возьми, говорит, — с собой, милый муженек, деда Митрю, матушкиного брата; бывал он в походах Иона Водэ, а в Буджаке и на Дунае, где стоял два года, научился турецкой речи. Прихвати еще двух хлопцев, подюжее, да посмышленее, и следите, безопасна ли дорога, да оповещайте по селам наших рэзешей: государь Никоарэ идет к Порогам. Смотрите, чтоб не чинили ему препятствий навраты и бешлии. После смерти Иона Водэ господарем нашим остался его светлость Никоарэ».
— Впрямь сказала такие слова твоя жинка Серна?
— Сказала, государь. Я ее все расспрашивал, а она говорила.
— Воротишься домой, так поцелуй ее от нас, друг Агапие.
— От себя я уже поцеловал ее, — поспешно отвечал Агапие, — а как свидимся, еще и от вас поцелую.
Воины Подковы переглянулись с улыбкой.
Некоторое время Подкова молчал. Потом обратился к своим спутникам и к атаману рыбаков.
— Смелый советчик у нас нашелся. Но у меня у самого такие же думы, молвил он. — Если народ наш, ради которого мы головы сложить готовы, не будет нам помощником, так зачем и стараться, зачем саблей опоясываться. А скажи, нашел ты деда Митрю?
— Привел с собой, государь, и прихватил еще двух хлопчиков лэкустенских подпасков. Оба удальцы, а какие наездники! Диву даешься! Кидают палицу и с коня на всем скаку крючком поднимают ее. А теперь время нам отправляться в путь. Мы с дедом Митрей поедем по рэзешским деревням, будем передавать тайную весть от села к селу, до самого брода в Липше. Кое-кто из седовласых старост пожелает увидеть тебя в лицо. Не лишай их этой радости, государь. Рэзеши будут стоять, как сети, на пути басурман и господарских слуг. «Если потребуется», — как говорит опять же моя жинка.
— Ну что ж, простимся с Аксинтевским протоком и лэкустенскими рыбаками, — проговорил Подкова, вскочив в седло. — Перекрестимся на восход, да и в дорогу.
— Счастливого пути, государь, — отвечали рыбаки и скрылись в свои шалаши. Казалось, они не очень довольны были своим атаманом.
— Пусть покажется капитан Митря, — прибавил Подкова, — хочу увидеть сего друга.
— Тут я, государь, — ответил рэзеш, поъезжая на коне между двумя хлопцами-подпасками, у которых не было иного оружия, кроме грабовой палицы и крючка для подхватывания ее.
Капитан Митря был человек в летах, кроткий на вид, одетый в серую крестьянскую одежду; из-под черной шапки, нахлобученной на самые уши, выбивались длинные пряди кудрявых волос. У хлопцев рукава рубашек были засучены выше локтей, волосы доходили до плеч. Островерхие свои шапки на случай дождя они привязали к седельной луке, рядом с крючками для палиц, а сермяжные кафтаны приторочили позади седла.
Всадники все разом двинулись в путь и ехали быстро, пока не потеряли из виду прутские луга.
Лучи летнего солнца били в лицо. На востоке в пламенеющей дали колыхалась легкая пелена тумана, а над нею то и дело взвивались какие-то черные вихри.
Капитан Митря громко, чтобы слышал и его светлость Никоарэ, объяснял деду Петре, откуда взялась эта волнистая мгла и темные круговерти.
— Вон там справа, у самого края неба, росли когда-то дремучие дубовые леса. Издавна росли, может, еще от самого сотворения мира. А когда пришли к нам дикие орды, те самые, чьи кони топтали и Молдову, и землю ляхов, и Венгрию, то пожгли они лес. Горели кодры все лето и всю осень до самого листопада[47], пока не пошли обложные дожди, ну а после них легли снега. Остались на пепелище обгорелые древние дубы, словно громадные потухшие головни, а земля покрылась золой, толстым слоем — в человеческий рост. С годами пепел измельчился, и теперь ветер носит его, будто черный песок, в вышине. Там, где кружатся черные вихри, дует, стало быть, ветер. А левее скоро покажутся села на полянах у края уцелевших лесов. Рэзеши расчистили место, заложили пашни и сады, а сел все-таки мало. И есть у людей на случай невзгоды — войн и пожаров — убежище в чащобах. Пройдет война, кончатся пожары, и бедный люд спешит обратно в свои селения. А дальше влево — непролазные заросли. Там царство зверей. Живут там медведи, как в любом лесу. А кроме медведей, показываются порой жителям и зубры только они нынче редко выходят из своих дебрей.