— Лира, — решил он, — поможешь Скут собрать оставшиеся вещи, пока мы с Гайкой поедим? Очень не хочется снова бегать на голодный желудок…

Единорожка улыбнулась и кивнула.

На сердце, конечно, было тревожно. Но настоять на срочном бегстве сейчас, когда пони поели, а мыши нет, ей не позволяла совесть.

«Что теперь будет с таким уютным домиком, давшим приют на эти сутки? — подумала она, — Не хотелось бы, чтобы такое замечательное место пострадало…»

Пока Джерри и Гайка, торопясь и обжигаясь, приканчивали свои порции, Скуталу выкинула на середину дома все, что по ее мнению, необходимо было брать с собой.

Часть вещей Лира забраковала тут же: посуда, книги, подушка, ворох какой-то одежды… Казалось, пегасенка намерена совершить экспедицию куда-то в дикие места и основать там независимое поселение.

Но, как заметила единорожка, легче тогда было бы найти колеса для автодома и впрячься в него самостоятельно.

— Инструменты, немного воды, сменная одежда и кейс! — подал голос Джерри, проглотив очередную ложку неаппетитной с виду бурды, — Больше ничего!

— Мы собирали эти комиксы почти год! — чуть не плача над стопкой древних журналов, воскликнула Скуталу, — Я не могу их бросить!

— Они не ст?ят твоей жизни, Скут! — возразил мыш, — Как и любое другое барахло!

— Чудо уже то, что на сигнал кейса еще не навели какую-нибудь ракету или боевых дронов, — подметила Гайка.

— Судя по всему, — сказал мыш, — в БРТО не хотят, чтобы кейс пострадал. Или просто им сейчас противопоказано излишнее внимание. С учётом того, что здесь лежит и сколько, они не будут такое передавать ни по киберсети, ни транспортными компаниями.

— Возможно, — в голосе Гайки чувствовалось некоторое беспокойство, — но не ст?ит искушать судьбу…

…Джерри все же оглянулся с тоской на домик, почти год служивший пристанищем для маленькой семьи брошенных синтетов.

Он снова сидел на голове у Скуталу, Гайка же удобно расположилась на Лире Хартстрингс, которая навьючила на себя б?льшую часть сумок. Глаза противно защипало, и Джерри отвернулся от темного силуэта автодома.

Впереди, как когда-то давным-давно, снова не было ясности…

…Когда Виктор проснулся, то подумал, что чувствует себя невероятно отдохнувшим.

Серафимы рядом не было, но из душа доносился шум воды и булькающее бормотание. То ли она пыталась чистить зубы и одновременно петь, то ли просто так искажался звук.

Хотелось поваляться еще, и Вик не отказал себе в этом удовольствии. На кровати заметны были следы произошедшего ночью: смятые простыни, валяющаяся на полу подушка и сдвинутый на сторону матрас.

Взгляд упал на прикроватную тумбу, и Виктор задумчиво нахмурился, увидев лежащие под часами Серафимы банкноты…

— Почему ты вернула деньги? — спросил Виктор, когда завернутая в полотенце девушка вернулась из душа.

— Потому, — коротко отозвалась та и, не стесняясь, принялась переодеваться.

Виктор подумал, что сейчас нужно отвернуться, но не хотелось. Движения Серафимы полнились грацией, и подумалось, что она наверняка умеет потрясающе танцевать…

При свете стало видно, что у Серафимы подтянутое, стройное тело. Почти мальчишеское, особенно учитывая короткую стрижку и вообще черты лица. Но это удивительным образом красило ее.

— Почему ты взяла не все? — поставил вопрос по-другому Вик, отвлекаясь от раздумий.

— Считай, что ты мне приглянулся, красавчик, — взгляд карих глаз стрельнул в парня.

— Серафима, это несерьезно…

Девушка, уже снова покрыв себя джинсовой броней, ответила не сразу:

— Ну ладно, ладно. Ты хороший парень, в тебе есть что-то такое, что не продается и не покупается. Даже в нашу эпоху.

Виктор усмехнулся:

— Моему деду ты бы понравилась.

С удивлением он заметил что-то похожее на смущение:

— Эй, мы еще не так хорошо знакомы, чтобы ты меня знакомил со своими родственниками!

Парень, в душе которого взыграла жажда мести за все подковырки, развил успех:

— Ага, то есть постель — не повод?

Серафима, впрочем, совершенно не обиделась. Она наклонилась, приближая к парню лицо, и слегка поцеловала в губы. Потом сказала:

— Вик, не знаю как у вас наверху, а в Сером городе постель — не повод даже для знакомства.

Виктор отвел взгляд, обиженный в лучших чувствах цинизмом девушки.

Но та чувствительно пихнула его в плечо и добавила:

— Вот что я тебе скажу, мальчик из Белого города. Меня воспитала улица. Отец умер, не сумев оплатить лечение, когда мне и девяти не было. А когда мне исполнилось тринадцать, мать наглоталась каких-то таблеток и тоже отправилась на свидание с Богом, если он есть. Я не мозгоправ и сделала то, что сделала, и не собираюсь смотреть, как ты упорно идешь к тому, чтобы наложить на себя руки. И тогда у твоей лошадки вовсе не останется шансов. Так что давай, соберись, приводи себя в порядок, а я пока сделаю пару бутербродов на завтрак и с собой.

Виктор уже протянул было руку за одеждой, но Серафима вдруг кинула ему на колени другую стопку.

— Надень лучше это, — посоветовала она, — а то ты своими нанотряпками привлекаешь многовато внимания в Сером городе.

— А что это?

— Пара вещей моего бывшего. Он был примерно с тебя, так что должно подойти.

— Хорошо, — отозвался Виктор и влез в потертые серые джинсы, рубашку и крепкую, тяжелую куртку.

Все оказалось сделано хоть и из грубой, с точки зрения жителя Шпилей, ткани, но выглядело надежным и почти новым.

— Ну вот, на человека стал похож! — девушка снова шутливо пихнула Виктора в плечо.

— Серафима, — позвал он, и карие глаза вопросительно уставились на него, — А все же, скажи, почему ты… Ну, ночью…

— Почему нет? Тебе надо было прийти в себя. А еще ты мне мешал спать своей возней.

С этими словами она направилась в сторону кухни, что-то мурлыкая под нос.

«То есть для тебя произошедшее ничего не значило?» — хотел спросить Виктор, но сразу не решился, а потом Серафима уже скрылась из комнаты.

С кухни донесся шум посуды и неразборчивое пение. Видимо, с утра настроение Серафимы было приподнятым, и Виктор самонадеянно полагал, что все же благодаря ночи. Просто девушка наверняка считает проявление чувств слабостью и старается не показывать их, прячась за маской бесшабашной пацанки.

Он не стал кричать на полквартиры и выяснять отношения. Очень уж не хотелось разрушать то хрупкое чувство умиротворяющего тепла, что поселилось в сердце.

И устраивать разбор собственных чувств сейчас, когда Лира отчаянно нуждается в помощи, было бы просто преступной беспечностью.

«В стиле Пинки Пай, — с мрачноватым юмором подумал парень и встал с кровати, — Лира, Лира… Только держись, маленькая. Мы уже идем…»

…Утро встретило их пасмурным небом, вот-вот готовящимся пролиться дождем. Да, люди научились частично контролировать погоду, но дальше создания искусственных ураганов и торнадо дело не пошло. Ни дождей для сельского хозяйства, ни разгона облаков над курортными зонами: первым делом было создано оружие. А потом исследования как-то застопорились.

Впрочем, любой житель Шпилей мог в плохую погоду сесть на флаер и очень скоро оказаться за многие километры от дома, в полной мере наслаждаясь щедрым солнцем где-нибудь на Гавайях. Кто победнее — сбежать из Гигаполиса на стратолайнере или маглеве. Но большинство жителей проводили в городе всю жизнь, зачастую даже не покидая района проживания.

Когда Серафима и Виктор вышли из дома, в воздухе уже висела влага, предвещающая скорое ненастье, но улицы еще оставались сухими. Только вершины высотных зданий скрывались в дымке. Прохожие, как и вчера, как и год, и пятьдесят лет назад, спешили по своим делам, замкнувшись на время дороги в своем мирке, состоящим из мыслей и иногда — играющей в плеере музыки.

Вик заметил на лице девушки задумчивое выражение.

— Что-то не так? — спросил он.

— Что?.. А, нет, все прекрасно. У меня есть идея, у кого можно спросить про Лиру, но я не знаю, насколько это будет… умно. Но если уж он возьмется, то найдет.