— Стоп, доктор Балестрини.

— А, это вы, майор, — пробормотал Балестрини и смущенно улыбнулся, заметив, что майор смотрит на него с удивлением.

— Все в порядке, доктор?

Он ответил не сразу. А ведь эта случайная встреча может оказаться полезной! Теперь он сам схватил майора Бонору за руку.

— Идемте ко мне, майор.

И молча повел его в свой кабинет, не обращая внимания на Винченти, пораженного столь необычным для его начальника фамильярным жестом. Балестрини открыл дверь кабинета, вошел, указал майору на свободный стул, а сам поспешил к письменному столу.

— Майор, необходимы молниеносные действия. Я вызову на допрос некоего Эрманно Саворньяна, а вам выдам ордер на обыск, который вы произведете лично либо прикажете произвести своим подчиненным. Я ищу документы, письма и еще записные книжки с заметками или адресами. Вам все ясно?

Офицер кивнул. Он понял странное поведение Балестрини: тому крайне важно как можно быстрее заполучить этого типа и его бумаги.

— Не беспокойтесь.

— Надеюсь, вы все-таки займетесь этим лично, — добавил Балестрини, продолжая писать.

— Разумеется. Когда мы встретились, я уже собрался уходить. Я говорил с доктором Феррони о деле…

Но Балестрини его не слушал. Подписал и протянул ему документ.

— Это вызов на допрос. Теперь, если вы наберетесь немного терпения…

— Есть у тебя какие-нибудь вести от Ренаты? — вдруг спросила Вивиана, и Балестрини отметил про себя, как удачно она выбрала момент.

Вивиана терпеливо дождалась, пока он замолчал, задумавшись, хотя и могла воспользоваться минутной паузой, когда официант менял тарелки.

— Никаких. Ни о ней, ни о девочке.

Он взглянул на нее с улыбкой и даже с некоторым любопытством. Ему странно было, что она сидит напротив, за столиком в траттории, где он вот уже несколько дней регулярно обедал. «Сегодня я обедаю одна, Андреа. Не упусти свой шанс», — подзадорила она его по телефону. Потом заехала за ним в прокуратору, такая красивая и элегантная, что ему даже неловко было вести ее в эту дешевую тратторию, где все откровенно и нагло пялили на нее глаза.

Он даже не сразу заметил, что она роется в сумочке. Ничего толком не понимая, он взял протянутую ему открытку.

— Я получила ее сегодня утром.

«Привет, — писала Рената из Сан-Ремо (проспект Императриче, фотоателье Сангалли). — Сегодня я почти счастлива».

Он вернул Вивиане открытку, чувствуя, что не в состоянии даже притронуться к фруктовому ассорти с орехами.

— Что ты собираешься делать? — спросила Вивиана.

— Не знаю.

— Вот именно. Говорят, ты стал злой, как пес. Укусишь и бежишь дальше. Но может, ты так переменился из-за неприятностей на работе?

— Тебе Витторио пожаловался?

Вивиана улыбнулась:

— Витторио потрясен, совершенно потрясен, если, конечно, это не предлог поплакаться мне. Но мы с тобой говорили о другом. Итак, на мой вопрос ты ответил: «Что теперь делать, не знаю. Не имею ни малейшего представления». Верно?

— В общем, да, — сказал Балестрини, и улыбка на лице Вивианы тут же угасла.

— Надеешься, что она вернется?

Балестрини промолчал.

— Все еще влюблен в нее, — прошептала Вивиана. Это был не вопрос, но и не утверждение. Скорее уж, подумал Балестрини, проявление крайнего удивления. Он смотрел на Вивиану, но толком не видел ее лица; ни слегка улыбающихся губ, ни глаз, в которых словно плясали искорки смеха.

Вивиана хорошо знала Ренату, была ее подругой и сейчас сидела перед ним, готовая внимательно его слушать.

— Почему Рената так поступила?

Вивиана посмотрела на него с преувеличенным вниманием, даже с недоверием. Потом выражение ее лица изменилось. Он не понимал, чему она улыбается, и молча глядел на нее, чуть смущенный этим ее насмешливым и в то же время материнским взглядом.

— Вставай, Андреа, пошли.

Балестрини поспешно, на ходу, оплатил счет и догнал Вивиану уже на улице. Минуту спустя они шли под руку по аллее.

— Ничего не скажешь, мы прекрасная пара, — вздохнула она, следя за тенями, плывущими рядом, и засмеялась. Балестрини ничего не ответил. — Хочешь знать, Андреа, почему тебя бросила Рената? Так вот — она ушла от тебя, и это не парадокс, потому что ты способен задавать подобные вопросы.

Вивиана пристально посмотрела на него, словно проверяя, понял ли он. Балестрини покачал головой. Взгляд ее потеплел, она крепче к нему прижалась.

— Андреа, не пойму даже, почему ты такой. Твоего отца я не знала, а мать видела всего один раз. Не думаю, что твой характер сложился под ее влиянием. Она женщина властная, эгоистичная, с непомерными претензиями, но ты совсем не маменькин сынок, каким мог бы стать.

— Прости, но я…

— Прошу, не перебивай меня. Ты живешь в иллюзорном мире. Любишь Ренату, но я ни разу не видела, чтобы ты ее приласкал. Ты думаешь, это признак хорошего тона или сдержанности? У тебя нет других друзей, кроме моего мужа, с которым ты говоришь лишь о работе, и Витторио Де Леонибуса, который интересен, пожалуй, одними анекдотами… Но тебе ведь хочется говорить только о Ренате. И я хочу задать тебе вопрос.

Балестрини испытующе взглянул на нее.

— Знаешь, что ожидала такая вот Рената от человека, который женился на матери-одиночке, удочерил ее ребенка и растил его, как родного? Ты был для нее, Андреа, богом только в день свадьбы. А она верила, что ты будешь им всегда.

— Это она тебе сказала?

— Она этого и сама не сознавала. А вот я понимала, как, впрочем, мог бы понять и ты. Рената была похожа на пустой мешок, покорно позволяющий наполнять себя чем угодно. Она во всем зависела от тебя. И не только в деньгах, которые, насколько мне известно, ты давал ей не слишком щедро… не только! Андреа, не спрашивай, говорила ли мне это Рената. Я и так все видела. И потом, разве ты родом не из Брианцы? Ты одинаково суров и в суде, и в семье. Много лет назад у меня был друг, и вот, когда разговор зашел об уроженцах Брианцы, он сказал: это самые трудолюбивые, способные и прижимистые люди на всем нашем полуострове.

Они шли по набережной Тибра, и Балестрини бросил на нее быстрый взгляд, пытаясь понять, как могла Вивиана, держа его под руку, словно старого, доброго друга, шептать ему эти беспощадные слова.

— Андреа, обо всем этом можно долго спорить, но стоит ли? Посмотри на меня — я могу понять круги под глазами, унылую физиономию: тебе недостает жены. Но почему грязная рубашка? Этот тяжелый не по сезону костюм? И даже невыбритый пучок волос под подбородком? Все это означает, что тебе недостает служанки. Нет, не почасовой, я знаю, что она приходит по-прежнему. Служанки, на которой ты женился, вот кого! Рената однажды рассказала мне о своей семье, особенно об отце. Если бы не ты, она наверняка очутилась бы на панели, в лучшем случае стала бы служанкой. Ты избавил ее лишь от первого. Помнишь, она как-то заикнулась было, что хочет найти работу? Да, об этом она сама мне рассказала. «И что же ты собираешься делать?» — спросил ты, не отрываясь от телевизора. Больше она, бедняжка, с тобой об этом не заговаривала.

— Но я вовсе не имел в виду, что она ни на что не способна. Просто, если дома маленький ребенок…

— Ты бы мог объяснить ей все это потактичнее. Может, даже стоило немного подумать — вдруг она права. Потом, если бы ты остался при своем мнении, мог бы и дальше смотреть свой телевизор.

— Послушай, Вивиана, — ее внимание, кажется, привлекли лодки, плывшие вниз по реке, и он смог без смущения разглядывать ее, — допустим… допустим, что ты во всем права. Но тот человек, тот, из-за которого Рената… сочла возможным…

— Ручаюсь, ты так же говорил и с ней. Прости, Андреа, но разве не проще сказать: «Тот, ради которого Рената меня бросила»?

— …этот человек кажется ей лучше, чем я?

— Нет. И я не думаю, что Рената считает его справедливее, умнее… и даже красивее. Но он более веселый, более теплый даже в своей подлости, не такой пуританин.