Однотумбовый стол председателя, на котором не было ничего, кроме телефона, прошлогодняя стенгазета и плакат, призывающий выполнять поставки яиц и молока, не смогли вырвать Юку из восемнадцатого столетия.

— А все-таки я считаю, что он сыграл положительную роль! — убежденно сказала Юка.

Окончательно решить вопрос, положительным или отрицательным был таинственный граф, не удалось — к сельсовету с грохотом подлетел милицейский "ИЖ".

— А, товарищ лесовод! — сказал Кологойда, увидев Федора Михайловича. — Привет, привет! И вся компаша в сборе? — оглядел он ребят. — Ну, пока головы нет, начнем с вас, поскольку вы всех знаете… Такое дело, ребята: жила тут у вас старушка, которая делала глечики и в Чугунове продавала…

— Бабушка Лукьяниха? — сказала Юка. — Так она и сейчас живет.

— Уже не живет, поскольку вчера померла.

— Ой! — Глаза Юки наполнились слезами. — Как же?

Почему?

— Вскрытие показало инфаркт. А вот почему у нее был инфаркт, неизвестно. Может, просто от старости, а может, и еще от чего… Известно только, что перед смертью она вроде как сильно засуетилась… Вы ничего такого не замечали, не слышали? Ничего тут с ней не случилось?

— Что-то было… — раздумчиво сказала Юка. — Ей что-то привиделось… Она мне рассказывала, как служила у помещика Ганыки и всякие ужасы про их род и про Старого барина…

— Старого барина? — подался вперед Кологойда. — Какого барина?

— Ну, про отца последнего помещика. А утром на следующий день я увидела, как Лукьяниха бежит от развалин — даже грибы все растеряла. Она прямо умирала от страха. И сказала, что ей явился Старый барин…

Только никакого барина там не оказалось — я сбегала, посмотрела. Видно, ей после того разговора просто померещилось…

— Привидение, — лукаво подсказал Толя.

Кологойда предостерегающе поднял ладонь в сторону Толи.

— А потом?

— Потом она про это не хотела даже говорить и ужасно сердилась.

— А что, если… — сказал Федор Михайлович, — что, если ей не померещилось, и увидела она не привидение, а Ганыку?

— Откуда тут может взяться Ганыка? — сказал Аверьян Гаврилович.

— Из Соединенных Штатов. Выяснилось, что американский турист мистер Ган — это Ганыка, сын последнего помещика.

— Неужели?!

— Дядя Федя его разоблачил! — сказал Антон. — Разговаривал, разговаривал, а потом — р-раз! — и припер к стенке. Тот признался. Даже руки кверху поднимал…

— Интересная получается карусель! — сказал Кологойда. — Выходит, товарищ директор, барин может оказаться и в колхозе?.. Раз такое дело, давайте, ребята, припомните, какие у того барина были контакты с Лукьянихой?

— Никаких контактов не было! — твердо сказал Сашко. — Я бы знал.

— Были! — закричала вдруг Юка. — Мне же Галка сегодня утром рассказала!.. Она их вместе видела!

Только когда началась эта история с Ганом-Ганыкой, у меня все из головы вылетело…

— Какая Галка? — спросил Кологойда.

— Нашей хозяйки дочка, Галка Удод.

— А ну, давай сюда ту Галку! Только быстро!

Если во дворе и поблизости никого не было, Галка на кур и теленка кричала толстым, грубым голосом, какой бывает только у пропойц: "Куды? От шоб тоби повылазыло!.. А шоб вы повыздыхалы!.." На самом деле пропойного баса у нее не было, она была очень застенчивой девочкой, с людьми знакомыми разговаривала мягко и так тихо, будто не говорила, а шелестела, при незнакомых замолкала вовсе и заливалась краской от одного взгляда на нее.

На призыв Юки Галка подбежала, но, узнав, что ее требуют в сельсовет, вспыхнула и уперлась точь-в-точь как "дурне теля", на которого она орала у себя во дворе.

— Та я не пиду! Не хочу! Та шо я там не бачыла?

— Да иди же, тебе говорят! — рассердилась Юка и за руку втащила ее в кабинет. Увидев, кроме Кологойды, незнакомых мужчин, Галка потупилась и замолчала.

— Так ты, значит, и есть Галя Удод? — сказал Кологойда. — Ну, здорово!

Глядя в окно, Галя пошевелила губами.

— Что ж ты стала, понимаешь, за километр, да еще и шепчешь. Подойди ближе.

Галка не тронулась с места. Тогда Юка уперлась руками ей в спину и заставила сделать несколько шагов вперед. На висках у Галки выступили капли пота, а на глазах слезы.

— Ну вот, еще реветь вздумала!..

Галка отвернулась к окну и заморгала, прогоняя слезы.

— Что мы тебя, съедим, что ли? Вот же сидят ребята, ничего не боятся. А ты чего боишься?

— Я стыдаюсь, — прошелестела Галка окну.

— Да чего тебе стесняться? Ты только расскажи нам, что видела, и иди себе до дому… Вот Юка говорит, ты видела, как американец разговаривал с Лукьянихой.

Видела?

— А-ага, — кивнула окну Галка.

— Вот и расскажи, как все было.

— Я вранци пишла до лесу… Шоб лысычок набпаты… А там идет той дядька, американец…

— Подожди, когда это было?

— Та ще в субботу.

— Почему же ты раньше никому не рассказала?

Галка безмолвствовала.

— Так. А что было дальше?

— Я як побачыла, то и сховалась… За колоду… Там колода така велыка лежыть…

— А почему ты спряталась?

— Злякалась…

— Чего испугалась?

Галка сначала пошептала окну, потом еле слышно прошелестела:

— Вин дывыться…

— Так что? Все люди смотрят.

Ответа не последовало.

— Ну ладно. Так ты, значит, спряталась, а все-таки подсматривала?

— Бо як бы вин до мэнэ, то я б побйгла…

— Ага! А он к тебе не пошел?

— Не… Бо тут як раз Лукьяныха… Бона теж лысычки збырала… А вин став и дывыться… А вона як побачыла, так упала на колина и руки до нього простягае, наче молыться… А вин шось довго, сердыто так говорыв…

А вона все молылась… А вин знову говорыв и говорыв.

А тоди шось достав и дав ей… И знову шось довго говорыв… А тоди вона пишла, така малэнька та согнута…

И вин пишов… А тоди я побйгла до дому…

— А все-таки почему ты только сегодня рассказала обо всем?

— В чем дело? Что случилось?

"Волга" подкатила к сельсовету бесшумно, появление Ивана Опанасовича и переводчика было полной неожиданностью. Всю дорогу Иван Опанасович находился в прекрасном расположении — переводчик выздоровел, едет за мистером Ганом, и все, слава богу, обошлось благополучно. Он сказал переводчику, что позвонил в Ганыши, чтобы предупредили председателя колхоза Голованя.

Встретили того цистера по-хорошему, надо и проводить по-хорошему, по закону гостеприимства — пускай помнит.

Пообедаем, опрокинем стопаря на дорожку и — привет!..

Едва он увидел в кабинете участкового и необычайное сборище, от прекрасного расположения не осталось следа.

— Много всякого случилось, товарищ голова, — сказал Кологойда. — Во-первых, как выяснил товарищ лесовод, твой мистер Ган оказался никакой не Ган, а Ганыка, сын помещика…

Иван Опанасович посерел и потерянно оглянулся на переводчика.

— Что же вы? А?

Переводчик поморщился.

— А я при чем? Мое дело — переводить… Это уже не первый такой случай: притворяются, будто их музеи, дворцы интересуют, а потом кидаются искать родственников или еще чего…

— Во-вторых, — сказал Кологойда, — померла ваша Лукьяниха…

— Ну что ты, ей-богу, товарищ лейтенант? Тут такое дело, а ты, понимаешь, со всякой…

— Нет, не со всякой! С перепугу или еще отчего, старушка помирать убежала аж в Иванковский район.

И вот, как мы сейчас установили, были у нее какие-то контакты с твоим туристом…

— Да почему он мой? — вспылил Иван Опанасович. — Я его сюда зазывал?

— А в-третьих, — невозмутимо продолжал Кологойда, — в ночь с воскресенья на понедельник была сделана попытка произвести кражу со взломом в Чугуновском музее. Только благодаря бдительности товарища директора кража была предотвращена. А указанная Лукьяниха в той краже замешана… Правильно, товарищ директор?

— Совершенно верно! — поспешно подтвердил Аверьян Гаврилович. При первом знакомстве лейтенант показался ему простоватым и недалеким малым, но теперь проницательность и умение Кологойды охватить и свести воедино разобщенные, казалось бы, факты, необычайно возвысили его в глазах Аверьяна Гавриловича.