Габарке потребовалось некоторое время, прежде чем он приспособился к новой типографии Пресс-центра. Он стал диспетчером, он уже не был главным мастером, мэтром, как когда-то называли начальство в типографии, он стал заведующим производством.

Чтобы не ошибаться, он нарисовал на листе бумаги план расположения машин и путь прохождения рукописей. Он брал скомплектованные рукописи, укладывал их в папку и отмечал дату и время поступления. Пометив их шифром, он отдавал рукописи наборщикам или перфораторам. Старые наборщики набирали тексты на типографских машинах, а потом вручную набирали заголовки. Теперь же перфоратор отстукивал на «ЛИНОТРОНе» код, отвечающий тексту, и «Ослиный трон», как его здесь фамильярно называли, переносил закодированный текст на перфокарту. Потом ее закладывали в другую машину, где на телеэкране возникало изображение отпечатанного текста. Готовый текст выпадал из машины, сфотографированный на блестящей бумаге, и попадал в руки монтажника. До той поры вся работа проводилась метранпажем, теперь же монтажник разрезал тексты и укладывал их по макету редакции, потом с них делали оттиск, и страница была готова. Корректоры выправляли последние ошибки, потом вся полоса переснималась на специальную матрицу, которую закладывали в ротационную машину.

В здании Пресс-центра было примерно двадцать редакций. Нажим на типографию был огромным, и поэтому малейшая задержка нарушала весь график работы. Типография настаивала, чтобы редакции точно в срок сдавали материалы, но все было напрасно — таков характер журналистской работы, и выполнить эти требования было практически невозможно.

Так обстояло дело и с еженедельником «Форум». Если все пойдет как надо, то часа в два после обеда можно запускать машину, а к пяти уже рассылать первые оттиски. Если же «Форум» еще на час задержит работу, машина не будет запущена вовремя. Вечером же печатаются ежедневные газеты, они в любом случае должны выйти в срок, иначе ночной выпуск не поспеет к ночным поездам, идущим в Кошице, Прешов, Банскую Быстрицу, Михаловец, и на другой день половина Словакии останется без газет.

Габарка уже во второй раз звонил в редакцию «Форума», он обругал последними словами технического редактора и ответственного секретаря, но текст на третью страницу все еще не прислали.

Якуб Якубец шагал по грязным черно-серым плитам коридора во Дворце юстиции и внимательно читал таблички на дверях. На засиженных и захватанных деревянных скамейках вдоль стен разные люди ждали — кто судебного разбирательства, кто судью, кто адвоката. А он искал зал судебных заседаний номер шестьдесят четыре. Минуту назад он разговаривал с секретарем городского суда и объяснил ей, зачем пришел и чего ждут от него в редакции. Эта озабоченная женщина задумалась на мгновение, а потом послала его на второй этаж, в зал номер шестьдесят четыре.

В коридорах Дворца юстиции тихо и мрачновато, под сенью параграфов и статей закона людям не очень-то хочется разговаривать, как будто незримо и на них давит груз всех бед и страданий, споров и печалей, скрытых за обложками толстых папок. Они боятся заговорить, да к тому же их одолевают и собственные сомнения, робость, лишающая уверенности в себе. Однако Якубец не обращал особого внимания на холодную и тягостную атмосферу этих гулких коридоров, хотя все время чувствовал ее. Он торопился в зал судебных заседаний, чтобы там добыть материал для своего первого великого репортажа.

Шестьдесят два… Шестьдесят три… Еще несколько гулких шагов, и вот он здесь, зал номер шестьдесят четыре. Двустворчатая дверь выкрашена грязно-белой краской, местами уже облупившейся, напротив — две длинные скамейки и пепельница на высокой хромированной ноге. На скамейках не было никого, коридор — пуст. Рядом с дверью на стене висела прикнопленная бумага с расписанием судебных заседаний. Из нее Якуб Якубец узнал, что первым слушается дело о разводе — пани Грегорова против пана Грегора — и начало в девять часов. Он посмотрел на часы — было без десяти девять.

Он сел на скамейку против двери, нетерпеливо поглядывая на часы, словно хотел подстегнуть время. К пятнице репортаж должен быть написан и сдан в отдел, его будет читать заведующий Матуш Прокоп, а потом прочитает и шеф-редактор. Якуб Якубец хочет справиться со своей задачей так, чтобы в редакции все ахнули от удивления: такого у нас еще не было!

Еще будучи студентом отделения журналистики, Якуб сотрудничал в редакции «Форума», писал заметки, корреспонденции, а иногда и рецензии. Когда после окончания института он уходил в армию, ему позвонил главный «Форума» и спросил, не хочет ли он прийти в редакцию на постоянную работу. Якуб обрадовался, в Братиславе нелегко найти хорошее место. Однако это предложение и обеспокоило его, теперь ему надо серьезно взяться за дело, работать над каждой строчкой. Жаль, что отец не дожил до этого часа, он был бы рад за него безмерно.

По коридору приближался какой-то мужчина, его голова была опущена, словно он пересчитывал под ногами грязные плитки. Было ему лет тридцать пять, может, чуть больше, лицо уставшее, волосы над нахмуренным лбом поредели. У него под мышкой была зажата газета, в глазах — беспокойство. Якубец не обратил бы на него никакого внимания, но этот мужчина остановился как раз перед дверью номер шестьдесят четыре, недоверчиво посмотрел на ее закрытые створки, потом на пришпиленную бумажку и, прочитав ее, уселся на скамейке рядом с Якубом.

Когда будешь писать об этом, вспомнил Якуб слова Прокопа, запоминай, все, каждую мелочь, каждый жест и каждое слово, даже то, как человек выглядит и во что одет, иной раз вот такая деталь поможет тебе понять целое. Прокоп позвал его к себе сразу после редколлегии, сказал, что он советовался с главным и они решили, что Якубец начнет работать в его отделе и в его, так сказать, ведомство будут входить суды, законы, параграфы, судопроизводство. Для начала это лучше всего, убеждал Прокоп. Познакомься-ка ты основательно и с другой, более темной стороной общества — для молодого журналиста это хорошая школа, и, наконец, многие великие журналисты начинали именно с судебной хроники. Можно писать о преступности, о хозяйственных правонарушениях, о молодежи, об авариях или, например, о разводах, тема эта неимоверно широка и сложна. Возьми какой-нибудь конкретный бракоразводный случай, поговори с судьей, с психологом и социологом, познакомься со статистикой, с общественными последствиями разводов, с детьми в разведенных семьях и до конца недели — это, правда, не слишком большой срок — напиши аналитический, правдивый и волнующий материал о росте числа разводов.

Он услышал торопливые шаги, по коридору шла высокая стройная женщина и острыми каблучками выстукивала по плиткам какое-то спешное сообщение. В одной руке она сжимала сумочку, а в другой — держала ладошку маленькой девочки. Девочка худенькая, белокурые волосы непослушно вьются вокруг овального личика — между матерью и дочерью было не только внешнее, но какое-то еще и скрытое сходство, оно угадывалось в упрямом и непреклонном взгляде, в слегка устремленном вперед наклоне фигуры, в резкости и решительности движений. «Если это она, — подумал Якуб, — если это пани Грегорова, то в ней явно что-то истеричное и мало приятное». Когда женщина подошла ближе и кивнула на приветствие мужчины, сидящего на скамейке, Якубец подумал, что все-таки она красива и привлекательна.

Но зачем она привела на судебный процесс дочку, это же так жестоко и так бессмысленно! Зачем она пришла сюда с ней, в это мрачное здание, в это пугающее место, чего она хочет этим добиться? Произвести впечатление? Или же что-то продемонстрировать отцу и своему теперь уже бывшему мужу?

Женщина села на другой конец скамейки, так что Якубец оказался между двумя супругами. С напряженной шеей и застывшим лицом она смотрела на дверь судебного зала и, лишь изредка поворачивая голову, делала замечания девочке. Своего мужа она вообще не замечала.

— Инга, что ты делаешь?! Инга, поправь блузку! Инга, вынь палец из носа, слышишь?!