Работа для Кароля Крижана была таинством. Праздником. Событием. Он относился к ней с великим уважением и серьезностью. Работа для него была чем-то вроде торжественного банкета, концерта, выпускного вечера. Работа была самой прекрасной обязанностью, которую мог взять на себя человек. Труд надо уважать.

Крижан был братиславчанином, он и родился на Полевой улице. Он рос на ней, когда она была еще окраиной, но с годами город разросся, и улица оказалась почти что в центре. На Полевой улице всегда селились люди несостоятельные, живущие на задворках социального благополучия. Жизнь на Полевой улице была бесконечным и напрасным ожиданием, эта жизнь каждому что-то задолжала. Квартиры здесь были без центрального отопления, с темными лестницами, с общими двориками и общими туалетами. Мальчишки играли на лужайке в футбол, бегали по кладбищу или по Парку медиков, бренчали на гитаре. Сразу же за углом был трактир, который со временем превратился просто в пивную. Ребята иногда, от нечего делать, соберутся на углу в кружок и, потягивая пиво, делятся своими не слишком определенными представлениями о жизни.

— Эх, пацаны! Вот стукнет мне восемнадцать, со мной никто не справится — ни пахан, ни фараоны… Найду себе какую-нибудь бабу… Ага! Буду посиживать себе в «Метропольке» и потягивать сигарету…

Отцы вкалывают. Вечерами разглагольствуют в пивной за кружкой «Будвара». Политика. Женщины. Футбол.

— Оболтусы, мать вашу, учитесь! А не то будете всю жизнь надрываться, как мы… Работа, пиво, постель, работа, пиво, постель… Разве это жизнь?

Отец Кароля не рабочий, он служит в книжном издательстве, но и он ходит по вечерам на пиво. Он тоже принадлежит Полевой улице. — Уважай труд, сопляк! Учись как следует! Иначе всю жизнь будешь копать канавы, как отец Франи. Учись! Учись!

Ребята с Полевой улицы подрастали. Кое-кто из них смылся на Запад, трое-четверо схлопотали срок за воровство или хулиганство, а Кароль Крижан с грехом пополам окончил школу, но в институт его не приняли. Целый год он работал грузчиком, кидал щебенку, песок и шлак и безуспешно пытался доказать свою самостоятельность. Пальцы его загрубели, на ладонях затвердели мозоли. Вечер за вечером он просиживал в «Будваре», и мозг его постепенно тупел.

Отец твердит:

— Так тебе и надо. Надо было учиться. Теперь, по крайней мере, будешь уважать труд.

Через год он опять подал заявление в институт. С грехом пополам его принимают на отделение журналистики, поскольку у отца там оказались знакомые. В него никто не верит, да и он сам себе не верит и долгое время считает свое поступление приятным недоразумением — ведь он все-таки уроженец Полевой улицы, его руки привыкли к лопате и кирке. На отделении он знакомится с Матушем Прокопом и с Даниэлем Ивашкой, приехавшими откуда-то из провинции. Братислава ошеломляет их, но к учебе они относятся серьезно. Он знакомит их с городом, они его — с учебой.

Постепенно он свыкся с мыслью, что станет журналистом. Он обнаружил в себе необычную способность: он умеет терпеливо слушать, задавать умные вопросы и быть отличным собеседником. Однако читает он только то, что его интересует, то, что ему нравится, и совершенно не может подчиняться дисциплине.

Закончив институт и отмотав срок военной службы, он поступил на работу в «Форум» и очень скоро создал себе репутацию интервьюера.

Секрет успеха оказался прост: он представлял себе, что говорит сам с собой. Задает вопрос, на который не знает ответа. Он настойчиво домогается истины, используя чужой мозг, чтобы насытить свой собственный.

Но наперекор всему он так и остался парнишкой с Полевой улицы, упрямым, не признающим никаких авторитетов, не признающим даже главного редактора. Не из-за каких-то личных качеств, а просто потому, что тот был шефом, начальством. На Полевой улице никогда не любили власть, начальство, закон, от них всегда были одни неприятности. Да вот и сейчас: шеф хочет одно, ответственный секретарь — другое, типография — третье, и все ругают, угрожают, стучат кулаком по столу. Крижану все это смешно, он уже давно все это проходил. Он делает то, что хочет, пусть лишают премии, пусть наказывают, пусть хоть увольняют. Он будет делать то, что хочет, пока они не привыкнут к этому. Кароль Крижан свою собственную войну выиграл!

Труд надо уважать!

Он сосредоточился, из-под полуопущенных глаз смотрел на зеленые купы деревьев под окнами, и в его памяти постепенно возник образ писателя, с которым неделю назад он встретился в Доме словацких писателей в Будмерицах. Некоторые журналисты пользовались во время бесед магнитофонами, а потом с пленки обрабатывали материал, Крижан никогда не носил с собой магнитофона, поскольку техника действовала ему на нервы. Он лишь в двух словах набрасывал идею, замечание, типичный жест, у него была отличная память, и он помнил наизусть целые отрывки разговора, мимику, жесты и общую атмосферу.

Он тщательно готовился к каждой встрече, изучал все доступные материалы, прочитывал произведения автора, критические статьи о его творчестве, стремился узнать как можно больше и о личной жизни, не брезгуя даже сплетнями, ему годилось все.

Кароль Крижан сосредоточен, он размышляет. Он надеется на свой талант, на инстинкт, на искру, которая блеснет в голове и приведет в движение мысли. Он чувствует, что приходит мгновение творческого напряжения. Он склоняется к пишущей машинке, и его пальцы стучат по клавишам, словно капли воды по высохшей земле.

Вторник в редакции «Форума» — самый суматошный день. Запускается печатная машина.

Рукописи поступают из редакции в типографию постепенно, согласно графику, каждый день по нескольку статей. Во вторник остается всего лишь пара свободных полос. Это обычно первая страница, потом одна-две страницы для международного отдела, отведенные под актуальные события, и всегда имеется одна резервная полоса, на всякий случай.

На этот раз такой свободной полосой стала третья страница, куда должен был пойти репортаж о нефтехимическом комбинате в Буковой.

Хотя было всего девять утра, в редакции царило необычайное оживление, и главный редактор «Форума» Михал Порубан боролся с первой волной усталости. Он уже позвонил министру отрасли, рассказал о положении в Буковой и предупредил, что в ближайшем номере «Форум» публикует критическую статью о недостатках, обнаруженных на комбинате. Он не должен был делать этого, это не входило в его обязанности, однако по многолетнему опыту Порубан знал, что люди мягче реагируют на критику и принимают более действенные меры, если предупреждены о ней наперед. Министр отрасли, знакомый с Порубаном уже долгие годы, знал о проблемах комбината, он сказал, что критика справедлива, пробормотал что-то в том смысле, что «черт подери, не было бы чего похуже!» И они договорились, что министерство выскажет свое мнение по этому поводу.

Порубан по местному телефону вызвал секретаршу и попросил у нее кофе. Гелена Гекснерова, улучив момент, тут же вывалила главному все последние сплетни, собранные по редакции: во-первых, некто (не буду называть!) видел Прокопа и Катю Гдовинову в ее машине; во-вторых, из суда пришло уведомление о наложении ареста на зарплату Климо Клиштинца, поскольку его сын, говорят, обокрал с ребятами какой-то ларек, а отец теперь должен возместить ущерб; Мариану Валенту, это в-третьих, пришло срочное письмо из Праги, отправитель — Чехословацкое радио, международный отдел; в-четвертых, ответственный секретарь Оскар Освальд вчера снова поругался с шофером редакции Филиппом Трновским, то есть с Файем, потому что он приписывает километраж и сверхурочные часы; в-пятых, Микулаш Гронец и Матуш Прокоп ушли рано утром на рыбалку, и потому их до сих пор нет в редакции; а в-шестых, Имрих Коллар, бывший заведующий отделом социальной жизни, который уже полгода как нетрудоспособен, жаловался, что его никто не навещает, что редакция о нем забыла, словно его нет на свете. И, в-седьмых…

Главный попросил ее принести на подпись документы и позвать ответственного секретаря. Когда Гелена вышла из кабинета, он подумал, до чего же она умеет вызывать раздражение вот таким потоком сплетен, но тут же, даже сам того не желая, вынужден был признать, что эти пересуды представляют для него определенную ценность, поскольку они показывают ему иное лицо редакции, более человеческое. Он размышлял о полученной информации и понимал, что в отношении некоторых событий ему придется занять определенную позицию.