— Как поживаете, мистер Холмер? Рад с вами познакомиться.— О’Коннел пожал Холмеру руку.

— Мистер Холмер,— непринужденно заговорил Брегг.— Мой коллега хотел бы взять у вас небольшое интервью,— и, заметив гримасу на лице ученого, поспешил добавить,— нет, нет, речь идет не об австралоантропе. Для освещения этого вопроса с экспедицией, как вы знаете, еду я. О'Конелла интересуют совсем другие вещи...

— С вашего разрешения, мистер Холмер,— вмешался О'Коннел,— я сам изложу, что меня интересует.

— Пожалуйста,— не очень любезно проворчал ученый.

— Видите ли, мистер Холмер, вы вот уже длительное время, ну скажем так — достаточно длительное — работаете с одной группе с советскими учеными. За эти дни вы успели с ними познакомиться, увидеть их слабые и сильные стороны, определить, если можно так выразиться, их особенности. Не так ли?

Глаза за толстыми стеклами очков вопросительно уставились на Холмера.

— Допустим,— сказал тот.

— Так вот, мистер Холмер, наш редактор просил меня взять у вас интервью, или, еще лучше, попросить вас написать статью об этом.

— О чем? — Холмер повернулся к журналисту.

— Дело в том, что красная пропаганда усиленно эксплуатирует тезис, что ученые всей земли должны сотрудничать, должны дружить! Это опасный, соблазнительный тезис. Вы ученый с мировым именем, пользующийся в нашей стране непререкаемым авторитетом. Хотелось бы знать, как вы представляете сотрудничество с русскими. В какой форме. Возможно ли оно вообще. Наверное, есть и какие-то положительные моменты. Ваш рассказ обо всем этом прозвучит очень внушительно.

Мистер Холмер, мы, разумеется, понимаем, что по этическим, да просто человеческим соображениям, вы не можете критиковать ваших русских коллег, пока работа вашей группы продолжается и вы находитесь в вынужденном служебном соприкосновении с ними. Поэтому это интервью или статья появятся в печати лишь на следующий день после того, как вы распрощаетесь с ними.

— Кстати, к концу пути с Озеровым может произойти интересный сюрприз,— вмешался Брегг.— Мистер Холмер в курсе дела...

— Насколько я знаю,— продолжал, пропустив это замечание мимо ушей О'Коннел,— советские ученые при каждом удобном случае занимаются пропагандой...

— Это верно,— неожиданно оживился Холмер, до того слушавший с непроницаемым лицом.

— Да? Вы это заметили?

— Заметил. Они занимаются пропагандой, и между прочим, очень искусно,— Холмер сделал паузу и повторил,— очень искусно.

— Вот видите! Так как, мистер Холмер, вы надиктуете интервью? Или предпочитаете написать статью? — О'Коннел замялся,— для вас это, бесспорно, не имеет значения, но на всякий случай, должен сообщить, что редактор оценивает интервью в ту сумму, в какую вы его оцениваете сами. Я имею полномочия подписать чек...

— Благодарю вас за предложение,— Холмер встал.— Я обдумаю его и завтра сообщу вам мое решение, а возможно, и дам вам готовый материал. Но одно условие: чтоб ничего не исправляли, я этого не люблю, ни с одним моим материалом этого не делают.

О’Коннел заулыбался.

— Можете быть спокойны. И разрешите мне вас поблагодарить, мистер Холмер.— О'Коннел поклонился.— Сегодня же протелеграфирую в газету ваше согласие. Спасибо еще раз. До свидания.

Журналисты покинули каюту.

Холмер опустился в кресло, положил ноги на низкий журнальный столик, закурил.

Написать статью. Разве это так трудно?

Но он не будет ее писать. Он знает это. Знал уже в тот момент, когда получил предложение. Ничего не поделаешь — такой уж он старомодный. Для него, оказывается, существуют такие неведомые этим журналистам категории, как порядочность, честность, совесть.

Он, конечно, недолго пробыл в обществе Шмелева и его сотрудников, но, как выразился О'Коннел, достаточно долго, чтобы составить о них представление. Что ж, за свою многолетнюю научную жизнь не много довелось ему встретить таких ученых, как Шмелев: компетентных, серьезных, глубоко знающих свое дело, с которыми было бы так приятно работать.

Вот об этом и следует написать статью. О том, как хорошо работается вместе, когда люди думают об интересах науки, а не о личных или политических, то есть политиканских (черт бы побрал Шмелева!). Сколь многого можно было бы добиться, если б ученые всей земли объединили свои усилия.

Между прочим, не так уж много в мире, в том числе и в Штатах, ученых, ненавидящих своих зарубежных коллег, ученых подлых, низких, предающих науку. Их ничтожное меньшинство. Так почему же тогда не наступил «золотой зек»?

Потому, отвечал себе Холмер, что это не в интересах тех, кто содержит науку, питает ее материально. Да, наверное, Шмелев прав. А ему, Холмеру, пора бы на старости лет расстаться с кое-какими иллюзиями.

Холмер сел за письменный стол, вынул ручку и начал писать. Он писал медленно, ровным, твердым, крупным почерком, писал, не останавливаясь, не отрываясь, час, два, три. Потом перечитал написанное. Правил, снова перечитывал. И, достав из замшевого чехла небольшую портативную машинку, перепечатал статью набело.

Перечитав ее еще раз, Холмер поставил на последней странице экономную, аккуратную, разборчивую подпись и, приняв душ, лег спать.

Когда на следующий день журналисты постучались в каюту ученого, они застали его за утренним завтраком.

— Как дола, мистер Холмер? — воскликнул О'Коннел, пожимая ему руку — Чем порадуете?

— Вот.— И Холмер, не вставая, протянул руку к лежащему на столе конверту.

Глаза О'Коннела загорелись.

— О, мистер Холмер, да вы образцовый автор! Так быстро? Не знаю, как вас благодарить!

— Благодарить будете после, когда прочтете,— проворчал Холмер.— И не забудьте наше условие: никакой правки.

— Ну, что вы, мистер Холмер! — О'Коннел прижимал конверт к груди, словно кто-то хотел его отнять.— Можете не волноваться, мы не изменим ни одной запятой!

— Ну-ну,— промычал Холмер.

— Вы не возражаете, если я возьму статью к себе в каюту, а потом передам в газету? Через час, — О'Коннел посмотрел на часы, — у меня сеанс связи.

Журналисты торопливо покинули каюту.

...Обратно Брегг вернулся через двадцать минут, влетел пулей, даже не постучав. Волосы его растрепались, глаза горели.

— Мистер Холмер! Вы что, с ума сошли? Что за странные шутки? Сегодня не первое апреля!

— В чем дело, мистер Брегг? — спросил ученый почти ласково.— Что-нибудь не так? Моя статья не понравилась?

— Мистер Холмер, я говорю серьезно! Вы что, хотели подшутить над О'Коннелом, решили, что он отправит статью, не прочитав?

— Не понимаю,— Холмер пожал плечами,— он просил меня написать статью о возможности и формах сотрудничества с русскими учеными. Верно? Вы же присутствовали при разговоре. Я так и сделал. Чем он недоволен?

— Недоволен? — завопил Брегг.— Да он говорить не может от возмущения! Если верить вашей статье, русские просто ангелы, им только крыльев не хватает!

— А вам,— Холмер встал,— не хватает ума, мистер Брегг, вам и вашему коллеге. Ума и многого другого, например, порядочности. Вы что же, серьезно думали, что ради ваших политических комбинаций я буду лгать? Я не собирался писать статей — вы меня толкнули на это. Я написал. И если вы не захотите ее опубликовать (а я, представьте, догадываюсь, что вы этого не хотите), я опубликую ее в другой газете!.

— Да? — Брегг зло рассмеялся.— Опубликуете? Сомневаюсь, мистер Холмер, чтобы нашлась газета, которая согласится опубликовать ваш материал.

— Найдется...

Брегг остолбенел. На мгновенье в глазах его мелькнул ужас.

— Что вы говорите, мистер Холмер, подумайте только, что вы говорите? — простонал Брегг, опускаясь в кресло.— Неужели для вас нет бога? Американская демократия...

— Вот именно, мистер Брегг, вот именно — демократия. Каждый у нас волен говорить и писать, что хочет. Не так ли?

— Но поймите, мистер Холмер, если вы где-нибудь опубликуете эту статью, вам это дорого обойдется. Вас затравят газеты. Вы же знаете — один наш трест контролирует две сотни газет и журналов! А ваш университет? Вы думаете, что такая статья облегчит вам жизнь? Вы не знаете еще, что может сделать печать!.. Хорошо, мистер Холмер, не хотите писать против русских — не пишите, но не выступайте же в их пользу!