— Что вы хотите делать? — спросил Грендорж с некоторым беспокойством.

— Все равно, пойдемте.

— Пожалуй, пойдемте, если вы этого хотите, — согласился священник, не вполне доверяя выдумке сержанта.

Они обошли Бронзового Коня и по ступеням, спускавшимся с моста, сошли на какую-то маленькую, почти микроскопическую набережную; она примыкала к самой Сене, и к ней рыбаки часто привязывали свои легонькие лодочки.

— Уф! Вот мы, слава Богу, и пришли! — сказал сержант. — Теперь, надеюсь, вы понимаете мой план?

— Я? Нисколько.

— О, простодушный и наивный священник! Выслушайте же меня. Мы войдем в одну из этих очаровательных лодочек и, совершив в ней утреннюю прогулку по волнам Сены, вместе с тем спокойно переговорим о наших делах, не боясь быть подслушанными.

— Примите мои искренние поздравления, сержант! Вот славная идея! — с жаром воскликнул священник.

— Да, но она дурно придумана, — произнес кто-то громким голосом позади них.

— Кто вы и кому вы это говорите? — осведомился сержант, вынимая свою саблю из ножен и быстро обернувшись.

— Конечно, вам, сержант Ла Прери; я вижу, вы собираетесь сделать ужасную глупость, вот почему и позволил себе вмешаться в ваш разговор.

Сержант кашлянул несколько раз и с насмешливой улыбкой подошел к человеку, который так бесцеремонно вмешался в его дела:

— Извините, милостивый государь, — обратился он к нему, покручивая усы, — не будете ли вы так добры сказать мне, что лучше предпочтете: быть сброшенным мною в воду или проколотым насквозь моей рапирой?

— Вы, конечно, желаете откровенного ответа.' — поинтересовался тот, нисколько не смутясь угрозой.

— Понятно, я буду этому очень рад.

— В таком случае, сержант, я признаюсь откровенно, как бы странно это вам ни показалось, что не согласен ни на одно из ваших любезных предложений.

— Вот как! Это совершенно противоречит моим намерениям.

— Почему так?

— Parbleu! Потому что я не люблю людей, вмешивающихся в мои дела.

— Послушайте, милейший, пусть лучше между нами будет мир, — перебил его незнакомец, — разве вы забыли Клер-де-Люня? — прибавил он шепотом, наклоняясь к его уху.

Эти слова привели сержанта в недоумение.

— Клер-де-Люня? — переспросил он.

— Да, Клер-де-Люня, вашего старинного приятеля?

— О, если это так, я, конечно, вполне согласен с вами примириться!

— Не слишком ли поздно, сержант, — злобно пробормотал начальник Тунеядцев Нового моста.

— Что делать, милейший! Осторожность никогда не помешает.

— Хороша же ваша осторожность! Если бы не я, вы, наверное, совершили бы ужасную глупость; возможно ли говорить о делах при лодочнике, которого вы совсем не знаете и который, услышав ваш разговор, мог бы извлечь себе из него пользу?

— Монсеньор прав, — сказал священник со своей сладкой улыбкой, — сознайтесь, что вы готовы были допустить огромную неосторожность.

— Да, неосторожность, которую вы вполне одобряли, — проворчал сквозь зубы сержант.

— С вами невозможно спорить, вот почему я взял себе за правило во всем и всегда с вами соглашаться.

— Вы, должно быть, очень устали, сержант, так как приехали из Кастра в половине четвертого утра, — прервал свои вопросом их разговор Клер-де-Люнь.

— Почем вы знаете, что я приехал в половине четвертого? — воскликнул сержант недовольным тоном.

— Какое вам до этого дело?

— Очень большое; я не терплю, когда вмешиваются в мои дела; но продолжайте же, всезнающий человек!

— Хорошо, я согласен продолжать; впрочем, вместо того чтобы делать такую длинную прогулку на тощий желудок, не лучше ли нам будет зайти в домик, находящийся в нескольких шагах отсюда; хозяин его мне вполне предан, — Клер-де-Люнь показал не него.

— Эх! Да ведь он мне отлично знаком; этот дом принадлежит банщику Дубль-Эпе! — громко проговорил сержант. — Я даже помню, как…

— Довольно, довольно, болтун, вас об этом никто не спрашивает; оставьте лучше при себе ваши сведения и отвечайте мне только, угодно вам идти туда или нет?

— Идем, идем, — согласился сержант, с воинственным видом крутя усы, — я готов следовать за вами повсюду, хоть в ад — единственное место, которого я еще до сих пор не посетил.

Пять минут спустя все трое сидели в знакомой нам зале в доме Дубль-Эпе.

По просьбе Клер-де-Люня был подан аппетитный завтрак, которому они отдали должную честь.

Дурное расположение духа сержанта исчезло, точно по волшебству; он то и дело благодарил Клер-де-Люня в самых пылких выражениях. Ведь он и почтенный священник были выведены из затруднения только благодаря внезапному вмешательству начальника Тунеядцев Нового моста.

Но Клер-де-Люнь вовсе не так случайно подоспел им на помощь, как это предполагал сержант. Последний не подозревал, что с самого его отъезда из Кастра в Париж, куда он совершенно неожиданно получил приказание отправиться, за его каждым шагом следили подчиненные Клер-де-Люня; эти же люди, ни на секунду не теряя его из вида, приехав в Париж пятью минутами позже него, сейчас же уведомили своего предводителя.

Но к чему было Клер-де-Люню принимать столько предосторожностей и какую цель имел этот король парижских бандитов следить за поступками такого вполне безобидного человека, каким был сержант Ла Прери?

Это для нас пока еще тайна, которая не замедлит скоро объясниться.

Как ни велик был аппетит сержанта Ла Прери, тем не менее он почувствовал в конце концов необходимость остановиться, не будучи более в состоянии проглотить ни одного куска.

К счастью, как сказал один знаменитый пьяница: «Если нельзя всегда есть, то можно всегда пить» — сержант Ла Прери прихлебывал вино огромными глотками.

— Дорогой сержант, — спросил его Клер-де-Люнь, когда увидел, что ему уже положительно невозможно проглотить ни одного куска, — вы, кажется, себя теперь лучше чувствуете, не правда ли?

— Совершенно верно, — отвечал сержант, — я более не голоден, но зато чувствую сильную жажду.

— О, если только за тем стало дело, — произнес Клер-де-Люнь, смеясь, — то мы с небольшим запасом терпения успеем преодолеть и этого врага, как преодолели другого; говоря так, он снова наполнил вином стакан сержанта. Последний, по-видимому, не собирался отказываться.

— Я говорил и готов повторить еще раз, — объявил он, чокаясь с начальником Тунеядцев Нового моста, — что вы славный малый и что с вами всегда приятно иметь дело.

— Что ж, это отлично! Друзья должны оказывать друг другу внимание. А вот что вы мне скажите, сержант: говорят, в вашей стороне дела становятся с каждым днем все запутаннее?

— О, — воскликнул сержант, покручивая усы. — Дела идут отлично, нельзя на это жаловаться. Одни наносят удары, другие их получают; иногда жгут города и деревни, грабят… Словом, одно лучше другого.

— Какой вы счастливый человек, сержант Ла Прери; вы все это видели и не гордились!

— Dame! Что вы хотите, a la guerre, каждый за себя, а черт за всех!

— Сержант, — вскричал священник, — вы, кажется, опять принимаетесь за старое?

— Простите, ваше преподобие, это невольно сорвалось у меня с языка. Пусть поберут меня пятьсот тысяч чертей, если я еще раз повторю что-нибудь подобное.

— Нет, сержант, я скорее согласен предоставить вам выражаться по-прежнему, чем выслушивать подобные извинения.

— Я думаю, что так будет лучше, — проговорил Клер-де-Люнь, — но все это не объясняет еще, почему вы так поспешно уехали из Кастра и явились к нам, как снег на голову; впрочем, если это секрет, я не настаиваю…

— Секрет! Разве я могу иметь секреты от друзей? Вы, кажется, смеетесь надо мною, кум? Да я даже не знаю содержания порученных мне писем.

— Хорошо, но кому же они были адресованы?

— Как видно, приятель, — спросил сержант, бывший немного навеселе, — вам очень хочется это узнать?

— Мне? Да я это отлично знаю, судите сами: одно из писем было адресовано на имя его преподобия отца Грендоржа, другое предназначалось графу дю Люку де Моверу от герцога де Рогана, а третье — графине дю Люк от ее друга, герцога де Рогана.