Двадцать шестого марта в одном из отделений секретного блока патологии должно было состояться чрезвычайное заседание подпольного интернационального антифашистского центра.

Перед уходом на заседание Симаков собрал руководителей русской военно-политической организации.

— Штаб подпольной армии считает, что выступать надо немедленно, не давая возможности эсэсовцам подготовиться к уничтожению концлагеря, — доложил Иван Иванович. — Вчера было еще рано, а через одну-две недели будет слишком поздно. Судьба шестидесяти тысяч людей зависит от того, кто быстрее, мы или эсэсовцы.

Начальник политотдела подпольной армии Сергей Котов сообщил о проделанной комиссарами политико-воспитательной работе:

— Мы в любую минуту готовы к бою. Люди жаждут борьбы!

Все единодушно поддержали мнение военных специалистов. Зачем ждать, когда гитлеровцы приступят к уничтожению концлагеря? Надо самим, с оружием в руках пробить дорогу к свободе!

А через несколько минут Николай Симаков и Степан Бакланов входили в блок патологии. В небольшом полутемном помещении, имевшем два выхода, собрались руководители подпольных организаций восемнадцати национальностей.

Первым взял слово Симаков и от имени русской организации поставил вопрос о немедленном вооруженном выступлении. Его поддержал руководитель чехословацких патриотов Квитослав Иннеман.

— Мы считаем, что русские трезво оценивают обстановку. Мы поддерживаем предложение о вооруженном выступлении. Пришло время действовать.

Он обратился к Симакову:

— Бригада чехословацких патриотов, насчитывающая двадцать три боевых отряда, под командованием майора чехословацкой армии Войтека Ганзала, со всем вооружением, складами и припасами продовольствия с сегодняшнего дня поступает в распоряжение русской подпольной армии и готова выполнить любой приказ.

В бараке наступила тишина. Руководители многих национальных групп переглянулись: чехи больно торопятся.

За немедленное вооруженное восстание горячо высказался и представитель французских патриотов Поль Марсель. Командир французских отрядов Сопротивления полковник Фредерик Манес решительно заявил:

— Ждать больше нечего.

Руководитель польской организации, высокий, большеголовый, высказался против восстания:

— С оружием выступать еще рано, — убеждал он. — Посмотрите на карту, на расположение Бухенвальда. Вот города Веймар и Эрфурт. К Эрфурту, после форсирования реки Рейн и прорыва фашистской обороны, устремились войска союзнической армии. Она, как нам известно, движется быстрее и, вероятно, первой, раньше, чем Советская Армия, достигнет Бухенвальда. Советские войска ведут тяжелые бои. Значит, тут много фашистских сил. Западный и Восточный фронты еще далеки от нас. Нельзя рисковать жизнью десятков тысяч заключенных. Поспешное выступление может оказаться роковым!

В состав антифашистского центра входила также большая группа немецких социал-демократов. Друзья Каутского и Шумахера, те самые, которые своей нерешительностью позволили Гитлеру захватить власть, продолжали и в концлагере свою трусливую политику. Противники революционных методов боялись открытой борьбы.

Мнения разделились. Разгорелись прения. Степан Бакланов несколько раз порывался встать, вступить в спор, но Симаков все время его сдерживал:

— Степан, спокойнее.

— Неужели они не понимают? Или никогда не держали в руках — оружия, не воевали? Ведь все ясно, как дважды два!

— Степан, спокойнее.

После длительного обсуждения руководитель центра Вальтер Бартель поставил на голосование вопрос о немедленном вооруженном выступлении. Центр большинством голосов решил: выступать еще рано.

Глава тридцать шестая

Под сильной охраной в Бухенвальд прибыл запломбированный эшелон. Когда открыли двери, ужаснулись даже эсэсовцы: во всех девяти вагонах — трупы…

Вызвали лагерфюрера. Майор Шуберт, зажимая нос платком, заглянул в один вагон и набросился на унтер-офицера конвойной роты:

— Зачем сюда везли? Не могли на дороге вывалить? У нас и без вашего хлама трупов достаточно!

Унтер, стоя навытяжку перед старшим офицером, виновато моргал короткими белесыми ресницами. Он и сам не знал, что везет мертвецов. Кто мог подумать, что все узники околеют?

Шуберт прошелся вдоль эшелона и удалился. Через несколько минут по радио передали его приказ: всем узникам, работавшим на территории лагеря, немедленно явиться к воротам.

Андрей поставил в кладовку швабру и ведро и, на ходу вытирая руки, пошел на вызов.

У главных ворот каждому дали двухколесную тележку. Трупы свозили во двор крематория.

Из кармана одного мертвеца выпала бумажка. Андрей поднял ее, развернул.

«Нас эвакуировали из Освенцима, обещая спасти от красной заразы, подступающей к Кракову, — прочитал Бурзенко. — Но вот уже двенадцатый день, как нам не дают пищи… Бог видит наши страдания!.»

Андрей спрятал записку в карман. «Передам Левшенкову, — решил он, — центр собирает документы о зверствах. За все, гады, заплатят нам сполна!»

Когда Андрей снова поднимался в вагон, его кто-то окликнул. Он обернулся и увидел Гельмута Тимана. Тот сделал знак рукой. Андрей поспешил к нему.

— Ты должен мне помочь, — сказал Гельмут. — Давай тележку!

Бурзенко покосился на охранников и торопливо подкатил свою тачку.

— Стой здесь, — коротко бросил Тиман и скрылся в дверях вагона, в котором помещалась охрана.

Вагон был пуст. Конвоиры, уставшие в дороге, рассыпались по эсэсовскому городку, продавая и меняя награбленное добро.

Тиман высунул голову из вагона, осмотрелся и спрыгнул вниз. Андрей увидел, что он прижимал к себе ручной пулемет.

Бурзенко нагнулся к тачке и приподнял один труп:

— Клади сюда.

Спрятав пулемет под мертвыми, Тиман вторично полез в вагон и вернулся с двумя железными коробками, «Есть и патроны!» — радостно подумал Андрей. Поспешно надев ремни, он рванул тачку, почти не ощущая тяжести. Тиман, помогая, подкатывал тележку сзади и усиленно орал:

— Торопись! Шнель! Шнель!

Завидев поблизости эсэсовцев, он неистово ругал Бурзенко.

Они благополучно миновали первое оцепление, прошли ворота. Тиман шепнул:

— Сворачивай к больнице.

Не успели они отойти от ворот, как из-за бараков вышла группа блокфюреров.

— Куда везешь, русская свинья? Забыл, где крематорий?

Побледневший Тиман спокойным тоном возразил:

— Это не трупы, герр блокфюрер. Они еще дышат! Майор Говен приказал доставить в больницу.

Имя Говена произвело впечатление.

— Какого же черта вы медлите! — эсэсовец переменил тон. — Шевелись!

…Появление пулемета и патронов привело в неописуемую радость подпольщиков. Особенно радовался Бакланов.

В конце марта американские войска, наступавшие на Западном фронте, были задержаны возле города Эрфурта, в двадцати километрах от Бухенвальда. Союзническое командование недоумевало: до сих пор немцы, спасаясь от русского плена, сдавались большими группами, шли навстречу американцам форсированным маршем в полном боевом снаряжении. Города и оборонные объекты сдавались без боя, выбрасывались белые простыни. А тут — что-то неладное! — нацисты губительным огнем встретили американские колонны.

Американцы несколько раз проводили сильную бомбежку и артиллерийскую подготовку, но и после этого все атаки оказались безуспешными. Нацисты упорно оборонялись.

Триумфальное шествие американских войск срывалось. Они затоптались на месте, застряв почти на две недели на подступах к Эрфурту.

Командование американцев знало, что поблизости расположен крупнейший фашистский концентрационный лагерь Бухенвальд, лагерь смерти, в котором томятся около ста тысяч узников. Знало и то, что большинство заключенных составляют антифашисты и коммунисты. Американские генералы, бесспорно, догадывались о том, что гитлеровцы намерены уничтожить узников. Именно поэтому так упорно удерживают нацисты подступы к Эрфурту, который является ключом к Бухенвальду. Однако, зная все это, американские генералы не приняли решительных мер, не развернули наступления, не оказали надлежащей поддержки узникам, жизнь которых висела на волоске.