Трудно было остаться равнодушным, видя, как новички дрожащими руками делят между собой эти драгоценные кусочки черного хлеба и бачки с баландой. Истощенные люди со слезами на глазах выражали благодарность своим неизвестным товарищам.

Вечером десятого февраля 1945 года в Бухенвальд пригнали более четырех тысяч узников из концлагеря Гросс-Розен. Полуживые скелеты медленно двигались к воротам Бухенвальда, неся на руках обессиленных и умерших.

Электрический свет еще не включили, и площадь освещали багровые языки пламени, вырывающиеся из трубы крематория. И на фоне этого дрожащего полусвета брели человеческие тени по пять человек в ряд, заполняя широкую площадь.

Размещать прибывших было некуда, и староста Бухенвальда политзаключенный Ганс Эйден доложил коменданту:

— Герр полковник, концлагерь переполнен. В бараках мест нет.

Полковник СС Пистер усмехнулся и тоном, не терпящим возражения, холодно бросил:

— Пока ворота открываются, лагерь переполненным считать нельзя!

Баня не работала — испортился водопровод. Однако эсэсовцы вызвали первых пятьсот узников, велели им раздеться, загнали в холодный цементный предбанник и продержали там три дня. Остальных выстроили на площади под открытым небом. Люди падали прямо в грязь, на камни и засыпали. Ночью ударили заморозки, пошел снег. К утру площадь стала белой. Тщетно эсэсовцы пытались палками поднять на поверку охваченных апатией людей. По приказу лагерфюрера Шуберта со сторожевых вышек открыли огонь. Несколько минут трассирующие пули дождем сыпались на площадь. Белое покрывало зашевелилось. Живых погнали на «медосмотр», а тысяча триста шестьдесят семь человек остались лежать на площади…

Мищенко — он в этот день имел освобождение от работы по «болезни» и находился в лагере — был свидетелем страшной трагедии. Он прибежал в барак и позвал Андрея.

— Скорее на площадь!

На аппель-плац их не пустили полицейские. Но и оттуда, где они стояли, было все хорошо видно.

— Смотри и запоминай. Чтоб потом припомнить гадам.

У Андрея сжалось сердце. Перед баней узников заставили раздеться и выстроиться. Люди были настолько истощены и обессилены, что если кто-нибудь из них присаживался, без посторонней помощи уже не мог подняться.

Пришел главный врач Бухенвальда майор Говен. Начался «медосмотр». Узники вереницей стали двигаться перед Говеном. Тот решал их судьбу. Одним он бросал слово «лагерь», другим — «крематорий».

Обреченных на уничтожение построили в колонну. Прозвучала команда «Марш!», и несчастные, по пять человек в ряд, двинулись в свой последний путь. Они шли и, чтобы не падать, держали друг друга под руки. Шли медленными шагами, голые. Шли сами, без конвоя, прямо во двор крематория.

Андрей с ужасом всматривался в их лица. Неужели они не знают, куда идут? Серые лица выражают одно: тупое равнодушие. В широко открытых глазах — пустота. Так шли они вчера по этапу, так сегодня идут в крематорий…

И вдруг в этой равнодушной толпе живых трупов Андрей увидел человека, который плакал. Он не мог идти сам и висел на руках товарищей. Видимо, разум у него еще не погас. И смотреть в глаза, из которых текли слезы, было тяжело. Андрей не выдержал. Он бросился к колонне. Он хотел спасти плачущего.

Мищенко едва успел удержать боксера.

— Захотел в крематорий?

— Он еще жив. Ты разве не видишь? Он плачет!

— Их не спасешь. Уйдем, а то полицаи уже шагают сюда.

Колонны голых узников, бредущих в крематорий, и беззвучно плачущие глаза долго преследовали Андрея, снились чуть ли не каждую ночь.

В Германии шла очередная «тотальная мобилизация». Нехватка пушечного мяса заставила нацистов призвать в армию всех мужчин, способных носить оружие, начиная с пятнадцатилетнего возраста. «Тотальная» коснулась и концлагерей. В первых числах марта по приказу коменданта Бухенвальда на площади выстроили несколько тысяч немецких уголовных преступников. Большинство из них за свои преступления были осуждены на пожизненное заключение.

Перед строем зеленых, служивших опорой эсэсовцев, с пространной речью выступил сам Пистер. Его нацистские завывания, слова о верности фюреру, о любви к Великой Германии и непобедимости высшей, арийской, расы зеленые встретили довольно равнодушно. Зато они радостно приветствовали приказ, подписанный рейхскомиссаром Гиммлером, в котором сообщалось, что им, чистокровным арийцам, великодушно прощаются все прошлые грехи перед Германией и именем непобедимого великого фюрера даруется свобода.

Ударили литавры, загремели барабаны. Сводный оркестр, составленный из заключенных, протрубил фашистский гимн.

Едва зеленые успели выразить свою признательность, как на их голову обрушился новый приказ. Лагерфюрер Шуберт торжественно зачитал официальный документ, из которого явствовало, что бывшие преступники, освобожденные из концлагеря и получившие гражданские права, призываются, согласно параграфам тотальной мобилизации, в ряды гитлеровской армии.

Комендант поздравил зеленых со вступлением в непобедимую армию. «Призывники» же не высказывали особого энтузиазма. Они отказались аплодировать. Произошла неловкая заминка. Пистер нахмурился. Находчивый капельмейстер взмахнул палочкой, и оркестр грянул «Дейчланд, Дейчланд, юбер аллес», а потом песню «Хорст Вессель». «Торжественность» была соблюдена.

Новоиспеченных солдат тут же переодели. Лагерные полицаи, капо, надсмотрщики, форарбайтеры и просто бандиты без должностей нехотя стаскивали с себя привычные полосатые костюмы и угрюмо натягивали солдатские мундиры. Единственное, что их радовало, это оружие.

Батальоны уголовников провожали на фронт. На перекличке, перед самой погрузкой в вагоны, не обнаружили ефрейтора Олесса, бывшего старосту Бухенвальда, Громилу, Трумпфа и Черного Изверга. Захватив оружие, бандиты скрылись.

После освобождения зеленых и мобилизации их в армию в концлагере остались одни неблагонадежные: политические заключенные, военнопленные, партизаны и участники движения Сопротивления. Им прощения не было. Их ждала страшная участь: они обречены на уничтожение. В этом никто не сомневался. Подпольщикам, работавшим в канцелярии и имевшим связь с политическим отделом, удалось узнать о шифрованном секретном приказе, подписанном Гиммлером. В нем говорилось, что «Коменданту концентрационного лагеря Бухенвальд штандартенфюреру Пистеру с получением сего приказа надлежит немедленно начать подготовку к ликвидации концентрационного лагеря: узников уничтожить, бараки сжечь. Для чего конвойным частям дивизии „Мертвая голова“ передаются эскадрилья легких бомбардировщиков, танки с огнеметами и взвод подрывников…»

Гиммлеровский приказ ошеломил подпольщиков: жизнь оставшихся в концлагере, судьба шестидесяти тысяч человек практически предрешена! Кровавый приговор, подписан. А некоторые узники наивно верили торжественному заявлению коменданта Бухенвальда о том, что «если в лагере будет соблюдаться порядок и дисциплина, он постарается без кровопролитий и репрессий официально передать всех заключенных командованию приближающейся союзнической армии и те сами решат дальнейшую судьбу каждого».

Подпольный штаб русской военно-политической организации под руководством подполковника Смирнова спешно разрабатывал варианты массового вооруженного восстания. Военные специалисты, склонившись над самодельными картами и располагая данными разведки, решали сложную задачу. В лагере находилось около шестидесяти тысяч человек, в большинстве немощных, истощенных до последней степени. А боевые подразделения подпольной армии не имели ни достаточного вооружения, ни запасов боепитания. Подпольщики знали о секретном приказе, знали, что Бухенвальд будет уничтожен. Знали, что уже идет подготовка к проведению чудовищного приказа в жизнь. Но заглянуть в сейф коменданта, проникнуть в штаб эсэсовской военной части «Мертвая голова» не могли даже самые отчаянные разведчики: эсэсовский штаб и кабинет коменданта находились под сильной вооруженной охраной. И военные специалисты подпольной организации мучительно размышляли: как будут нацисты приводить в исполнение людоедский план? Может быть, они готовятся организовать поголовный, массовый расстрел? Может быть, рассчитывают уничтожить людей сверху, налетом авиации, и после интенсивной бомбежки добить остальных из пулеметов? А может быть, планируют покончить одним ударом: забросать с помощью самолетов концлагерь боевыми отравляющими веществами, тут же пустить в ход огнеметы и все сжечь?