Не было бы ничего удивительного в том, что в доме у вдовы обнаружились предметы мужской одежды, будь они в чистом виде, или измяты, или поедены молью, или слежавшиеся от долгого пребывания в сундуке, но то, что все они были забрызганы свежей грязью, крайне взволновало Стокдэйла. Молодой человек был в том состоянии трепетной влюбленности, когда и ничтожный пустяк вызывает волнение, и немудрено, что такая уже более серьезная причина вывела его из равновесия. Правда, в тот день ничего больше не произошло, но Стокдэйл насторожился, начал строить всяческие предположения и никак не мог забыть об этом случае.

Как-то утром, глянув в окно, он увидел, что миссис Ньюбери собственноручно отчищает низ длинного темного пальто, в котором он как будто узнал то самое, что красовалось тогда у него на стуле. На спине пальто было до самого пояса густо забрызгано грязью, притом грязью местного происхождения, судя по ее цвету; на ярком утреннем солнце пятна были отчетливо видны. За день или два перед тем шел дождь, и сам собой напрашивался вывод, что надевавший это пальто недавно ходил в нем по окрестным полям и дорогам. Стокдэйл открыл окно, выглянул, и миссис Ньюбери повернула голову. Лицо ее медленно залилось краской — никогда еще Лиззи не казалась молодому священнику столь привлекательной и одновременно столь непостижимой. Он ласково помахал ей рукой, сказал — «с добрым утром»; она смущенно ответила и тотчас же свернула недочищенное пальто.

Стокдэйл закрыл окно. Быть может, для всех ее поступков имелось самое простое объяснение, но он был не в силах додуматься, какое именно. И ему хотелось, чтобы Лиззи положила конец его домыслам, открыто сказав всю правду.

Но хотя в тот раз Лиззи ничего ему не объяснила, при следующей встрече она сама подняла о том разговор. Она болтала о чем-то постороннем и заметила вскользь, что это случилось как раз тогда, когда она чистила старую одежду, принадлежавшую ее покойному мужу.

— Вы держите ее в порядке из уважения к его памяти? — осторожно спросил Стокдэйл.

— Да, проветриваю и чищу время от времени, — сказала Лиззи с видом самой очаровательной невинности.

— Разве мертвецы выходят из могил и бродят по грязи? — сказал священник глухо; он чувствовал, как у него проступает холодный пот от такой беззастенчивой лжи.

— Что вы сказали? — переспросила Лиззи.

— Ничего-ничего, — сказал он грустно. — Так, несколько слов, фраза, которая пригодится для моей проповеди к следующему воскресенью.

Лиззи, очевидно, не подозревала, что он разглядел предательские брызги грязи на подоле пальто, и вообразила, что он поверил, будто оно только что извлечено из сундука или комода.

Дело оборачивалось совсем уже нехорошо. Стокдэйл был так подавлен, что даже не стал оспаривать ее объяснений, не пригрозил, что отправится миссионером к погрязшим в язычестве дикарям, ни в чем не упрекнул ее. Он просто ушел к себе, как только Лиззи кончила говорить. Он продолжал жить в состоянии растерянности и постепенно становился все более печальным и замкнутым.

IV

В новолунье

В следующий четверг погода выдалась переменчивая, сырая и хмурая, и ночь сулила принести с собой дождь и ветер. Стокдэйл с утра отправился в Нолей присутствовать на поминальной службе и по возвращении домой встретился подле лестницы с Лиззи. То ли потому, что в тот день его не покидало хорошее настроение, то ли от связанного с поездкой долгого пребывания на свежем воздухе, а может быть, и от природной склонности не помнить обид, но он вновь поддался обаянию своей прелестной хозяйки, так что забыл про случай с пальто, и, в общем, очень приятно провел вечер, не столько в непосредственном обществе Лиззи, сколько все время слыша ее голос из соседней комнаты, где она разговаривала с матерью, пока та не ушла спать. Вскоре за тем отправилась к себе и миссис Ньюбери; тогда и Стокдэйл собрался подняться наверх. Прежде чем уйти, он постоял у камина и, глядя на тлеющие угли, долго думал о том и о сем, пока не заметил, что его свеча догорает огонек ее вдруг заметался и погас. Зная, что в спальне у него есть другая свеча, спички и коробка с кремнем и всем прочим необходимым, Стокдэйл впотьмах ощупью взобрался по лестнице. Войдя в спальню, он принялся шарить по всем углам в поисках коробки, но долго не мог ее найти. Разыскав ее наконец, Стокдэйл высек искру, и уже поджигал серу на спичке, когда ему почудился слабый шорох на площадке. Стокдэйл раздул тлеющий трут посильнее, спичка вспыхнула, и в свете голубоватого пламени он, к изумлению своему, увидел через дверь, все это время остававшуюся открытой, мужскую фигуру, тут же юркнувшую вниз по лестнице с явным намерением проскользнуть незаметно. На таинственной фигуре было то самое пальто, которое чистила тогда Лиззи, и что-то в силуэте и походке подсказало Стокдэйлу, что это не кто иной, как она сама.

Но полной уверенности у него не было и, донельзя взволнованный, он решил раскрыть тайну, действуя по-своему. Так и не зажигая свечи, он погасил спичку, вышел на площадку и на цыпочках приблизился к спальне Лиззи. Тусклый бледный квадрат света там, где находилось окно, убедил Стокдэйла, что дверь открыта и хозяйки в комнате нет. Он повернулся к лестнице и ударил кулаком о перила.

— Это была она! Она — в пальто и шляпе покойного мужа!

У Стокдэйла немного полегчало на душе, когда он понял, что по крайней мере никакого третьего лица здесь не было, но удивление его оттого не уменьшилось. Крадучись, он спустился по лестнице, затем тихонько надел сапоги, пальто и шляпу и попробовал открыть входную дверь. Она, как обычно, оказалась на запоре. Тогда он пошел к черному ходу, обнаружил, что там дверь не заперта, и вышел в сад. Ночь была теплая и безлунная; недавно шел дождь, но теперь прекратился. С деревьев и кустов свергались брызги всякий раз, как налетевший ветер раскачивал ветви. Сквозь шум ветра и падающих капель Стокдэйл различил еле слышные шаги на дороге за садом и угадал по походке, что это Лиззи.

Он пошел на звук шагов, и так как ветер дул с той стороны, куда двигалась Лиззи, Стокдэйл мог подойти совсем близко и следовать за молодой женщиной, не рискуя быть услышанным. Так шли они по улице, или, вернее, проулку, ибо не столько здесь было домов, сколько тянувшихся по обеим сторонам живых изгородей, как вдруг кто-то вышел из Дверей небольшого дома. Лиззи остановилась; священник сошел на траву и тоже остановился.

— Миссис Ньюбери, это вы? — спросил неизвестный, и Стокдэйл по голосу узнал в нем одного из своих самых ревностных прихожан.

— Да, это я, — отозвалась Лиззи.

— Я готов. Вот уже с четверть часа вас поджидаю.

— Ах, Джон, дурные вести, — сказала она. — Нынче ночью нам грозит опасность.

— Неужто? Так сердце мое и чуяло.

— Да, — сказала она торопливо. — Нужно сейчас же пойти туда, где ждут остальные, и сказать, что они понадобятся только завтра в это же время. А я пойду дам сигнал люгеру.[7]

— Ладно, — сказал Джон и скрылся за первым поворотом. Она шла быстро, все ускоряя шаг, пока не оказалась у проезжей дороги; пересекла ее и направилась дальше по проселку к Рингсворту. Не колеблясь ни секунды, она поднялась на пригорок, миновала одиноко стоящую деревушку Холворт и спустилась в долину по другую сторону горки. В своих прогулках Стокдэйл никогда не заходил так далеко, но знал, что если Лиззи будет идти все прямо, то очутится на берегу моря, за две-три мили от Незер-Мойнтона; и так как было уже четверть двенадцатого, когда Лиззи вышла из дома, она, очевидно, рассчитывала добраться до берега к полуночи.

Вскоре она опять поднялась на небольшой пригорок, а Стокдэйл проворно обошел его слева; в уши ему ворвался глухой однообразный рокот. Пригорок был шагах в пятидесяти от края прибрежных утесов, и днем отсюда, должно быть, открывался вид на весь залив. Было довольно светло, и на фоне неба сразу обозначилась темная фигура Лиззи, когда, добравшись до вершины, она остановилась на мгновение, и затем села на землю. Стокдэйл сейчас больше всего боялся спугнуть ее, но ему все же хотелось быть к ней поближе, и, опустившись на четвереньки, он прополз немного вверх по склону и притаился.