Характерный диалог

— Папа, а что делает тот дядя?

— Я возмущен, сын мой! Родной отец идет с тобой рядом, а ты интересуешься чужим дядей!

— Да я потому и спрашиваю, что дядя чужой, а траву топчет нашу.

— Не жадничай… К тому же он не топчет траву, он стрижет.

— Папа, а почему он стрижет зубами?

— Очевидно, не у всех еще есть косилки.

— А почему он так неровно стрижет? Клок тут, клок там?

— Потому что он стрижет — ну, выборочно. Только длинные стебли.

— А почему эту работу надо делать на карачках? Если он плохо видит, пусть наденет очки.

— Стоя не достать: у дяди не такие длинные зубы.

— Папа, дядя зажмурил глаза!

— Конечно, он же думает. Это как-никак… научная работа.

— А ты не знаешь, о чем он сейчас думает? Так хочется спросить!

— А что там спрашивать? Дядя думает, как в будущем работать еще лучше.

— А-а… Наверное, он лучше не сможет…

— Почему ты так думаешь?

— Потому что дядя заплакал!

— Это он от радости — что работа так подвигается!

— Ничего не подвигается, — посмотри, сколько травы еще не съедено. Папа, а почему у дяди-ученого лицо такое грязное?

— Неужто грязное? Хотя правда, есть немного… Видишь ли, сынок, наука — вещь серьезная, сложная, один думает одно, другой — другое. Вот и случается, что в науке соперники поливают друг друга грязью.

— Не вижу я никого, кто поливает, а вот дядя швыряется!

— Зато смотри, как он культурно швыряется; не грязью, а шапкой.

— А без шапки дяде не станет холодно?

— Станет, конечно, но без шапки мыслям вольней. Наука требует жертв.

— Много?

— В каком смысле?

— Дядя еще и ботинок снял… А шапку надел на ногу.

— Умный поступок — иначе шапку унесет ветром.

— Ой, а что это у него за бутылка?

— Это, сынок, удобрение.

— Удобрение выливают на траву, а не в рот!

— Он, видимо, так и хотел, а в рот случайно попало.

— Да, рука у него дрожит — ужас! Гляди, как он сердито колотит это дерево!

— Что же ему делать, если дерево оказалось прямо на дороге?

— А теперь он бьет носом землю. Земля тоже на дороге оказалась?

— Ты неверно его понял: он не бьет землю, он ее нюхает!

— Я на этой траве еще ни одного цветочка не видел.

— А кто тебе сказал, что он нюхает цветочки? Дядя нюхает грибочки.

— Здесь что — боровики растут?

— Нет, ни боровиков, ни сыроежек тут, по-моему, не бывает, хотя точно не знаю. А вот твоя мать говорит, что грязнушки-свинушки тут все лето не переводятся.

— Послушай, папа, а почему это ученому дядя-милиционер мешает, что это он пишет?

— Очевидно, составляет договор о сотрудничестве науки и закона. Ясно?

— Ясно. А когда я подрасту и мне уже дозволено будет понимать, что такое пьяницы, как ты тогда будешь меня воспитывать?

— Тогда я покажу тебе какой-нибудь пустой газон и скажу, что больше на нашей траве нет ни одного пьяницы. А если даже и есть один, то он уже много лет совсем трезвый…

Темным вечером в городе

Молодым везде у нас дорога. Выбирай любую. И ничего удивительного, если темным вечером идешь по безлюдной улице и видишь, что кто-то из молодых выбрал ту же самую дорогу. Молодым по душе тропинки, проторенные отцами.

Молодым у нас — все возможности. Каждый использует их, как умеет. Один такой долго шел за мной, пока наконец не использовал возможность и не сорвал у меня с головы шапку.

У нас много замечательных традиций. Старики их выдумывают, а молодежь несет дальше. Кто куда. Молодой человек несет мою шапку по безлюдной улице все дальше, далеко-далече.

Молодых время от времени нужно учить и направлять. Кого как. Я тому молодому, что шел со мной одной дорогой, говорю, к чему, дескать, смешивать шапки и традиции.

Молодым у нас есть что поведать старикам. Тот, в моей шапке, сказал: «Люди жизнь отдают во имя молодости, а тебе шапчонки жалко!»

Человек учится всю жизнь. Ученье — свет, даже темным вечером. На следующем перекрестке я отдам молодым свою жизнь.

Без конца и без начала

От перемены мест слагаемых сумма не меняется, а если ряд бесконечный, то и начать можно с любого места, о результате все равно будешь только догадываться. Мы ограничимся отдельными примерами, из самой середины.

Человек семь месяцев занимался подводным плаванием, прочел девятнадцать книг о подвигах пограничников, пока начал хоть как-то разбираться в их системе, украл в спортобществе байдарку: и вот выдалась темная ненастная ночь и он махнул через границу. Взяли его, когда он тем же путем возвращался домой: ему не то что удирать навсегда — дня там жить не хотелось, просто решил человек порадовать жену, сестру и дочь — подарить им к Международному женскому по триста грамм ваты. За что теперь наказывать — откуда ему было знать, что в Москве и Ленинграде она тоже продается! Кстати, почему же ее сюда не завозят? Мясо же возят отсюда туда?

Написали в газете о средних заработках и ценах на продукты в Китае: оказывается средний китаец может в месяц купить 400 килограммов риса — в переводе на наши деньги 320 рублей — или 40—50 бутылок водки, что в переводе на наши деньги 400—500 рублей, не считая вытрезвителя. Но какую сумму не возьми, встает вопрос — каким образом они  т а к  быстро пошли в гору, ведь их пропасть была глубже? Единственное утешение — считать, что на них  с р е д н е е  не распространяется, потому что ростом все китайцы ниже среднего.

Наша страна производит в четыре раза больше тракторов, чем все Соединенные Штаты Америки вместе взятые. По какому же закону Штаты производят в два раза больше зерна, чем Советы? По нашим и по всемирным арифметическим законам должно быть наоборот! Может, положение исправится, если мы вспашем американские поля  н а ш и м и  тракторами?! А если не сразу получится, то пригласим шефов!

Есть у нас и выдающиеся достижения: уже сколько лет мы опережаем другие страны не только по скоростному бегу на коньках, но и по ценам на кофе.

Таллинский универмаг, отдел детской одежды. Куртки для мальчиков: 34-й размер — черные, 36-й — черные, 38-й — черные, 40-й, 42, 44, 46 — черные. Кстати, модный цвет — васильковый или бирюзовый. Кого черним? Покрой, правда, разный: одни — ужасные, другие — жуткие, третьи — гадкие. Кое-кто из мальчиков вырастет и станет бандитом, но к чему наказывать заранее? Или это профориентация — на преступления?

Простаивают сотни машин, мерзнут тысячи людей, летят миллионы рублей — наш комнефтепродукт всю зиму по-царски отваливает летнее топливо! Предлагаю выплачивать жалованье председателю этого комитета рублями, но не советскими, а царскими. Если это предложение не пройдет, прошу председателем комитета назначить меня: я тоже умею разводить руками на обоих языках: ей оле, не привезли. А когда летом зимнее горючее заполнит все емкости, то кладовщик и в одиночку справится.

Что касается бутылок по 0,7 литра, то нам их наполнять нечем: минеральную воду наливать нельзя — слишком похожа на водку; пиво — не хочется — и так даже по бутылке на брата не хватает. Может, заправлять их горючей смесью — для уничтожения танков противника? А если танк — устаревшее оружие, то почему 10-й класс учится водить в бой танковую роту? Может, лучше вместо пороха дать им понюхать искусства, чтобы не спрашивали на выставке, как фамилия Марии Магдалины?

Правда, теперь народ стал смелее и своего добивается: посуду по ноль семь опять стали принимать — десять бугаев бьют их на мелкие кусочки, между прочим вручную — осколки идут на экспорт. Причем бутылки с поврежденным горлышком не принимают!

Бюрократия и централизация вчерашний день — теперь все решается на местах. Только вот найти бы эти места!

Ночная травма

ДОКТОР (из кабинета). Следующий. (Никто не заходит. Громче.) Следующий!