Тем временем, мы занялись ремонтом прочного корпуса лодки. Конечно, сухого дока не оказалось; но в конце концов мы с огромным трудом подняли корму U26 из воды, облегчив лодку, насколько смогли — выгрузили батареи и всё съёмное, а потом заполнили водой балластные цистерны в передней части, чтобы нос лодки опирался на илистое дно гавани. Мы раздобыли стальной лист, а немцы одолжили нам кислородно-ацетиленовую сварочную горелку, так что мы хотя бы смогли залатать дыры, пробитые разлетевшимся гребным винтом — не бог весть что, но достаточно для того, чтобы корпус снова стал водонепроницаемым.

Винт казался непреодолимой проблемой, пока однажды утром, через восемь дней нашего пребывания в Хайфе, на причале не появился электромеханик Файнштейн вместе с пухлым человеком преклонного возраста и почти гротескно еврейской внешности, с кипой на голове, но в остальном одетым как венский врач на отдыхе в Бад-Ишле. Он представился как герр Мандель, бывший владелец литейного завода из Мёдлинга, что под Веной, который продал в 1910 году, чтобы стать фермером в Палестине, а затем вернулся на литейное производство в качестве подрядчика железной дороги Хайфа-Дамаск. Оказалось, что у него имелся небольшой литейный заводик здесь в Хайфе... Мы поплыли с ним в шлюпке, чтобы осмотреть винт правого борта. Герр Мандель сделал измерения и записал их в блокнот в кожаном переплете, почесал лысину и втянул воздух, что-то бормоча себе под нос. Я стоял на причале затаив дыхание, пока Григорович помогал ему вылезти из шлюпки.

— Ну, капитан, как я понимаю, вам нужно изготовить левый винт?

— Да, он нам очень нужен, если это возможно. Вы можете его сделать?

— Капитан, я тридцать лет отливал статуи для академии изящных искусств. Не вижу больших проблем с судовым винтом. Конечно, потребуется время, чтобы сделать модель, и мне сначала нужно точно всё измерить. Но как я сказал, не вижу проблемы — при условии, что несколько ваших матросов помогут мне, потому что сейчас на литейном заводе остались только мы с сыном.

— Вы можете использовать нас, включая меня, сколько понадобится. А как насчёт оплаты? Вас бы устроило...

Он махнул рукой.

— Герр лейтенант, пусть я живу в Палестине, но по-прежнему считаю себя немецкоговорящим австрийцем. Простого векселя от имени австрийского Министерства финансов будет достаточно. Во всяком случае, я премного благодарен местным немцам. Они спасли нас с женой, когда в апреле турки разрушили наш дом. Но скажите, как насчет металла? У меня нет морской бронзы... Хотя погодите минутку, есть идея. Вы не против заглянуть ко мне в мастерскую?

Мы дошли до литейного заводика примерно в километре от порта.

— Немцы реквизировали все запасы меди и латуни от Ла-Манша до Йемена, — произнес он, когда мы вошли в плохо освещенный деревянный сарай, — но я утаил кое-что, посчитав, что британцы однажды смогут заплатить за это хорошие деньги.

Он порылся под огромной кучей тряпок разного мусора. Неожиданно там показалось человеческое лицо в два раза крупнее моего со старомодными бакенбардами и благородным прямым носом. Когда герр Мандель коснулся головы, она откликнулась звоном.

— Вот, капитан, это адмирал Роберт Стопфорд, кавалер ордена Бани и ордена святого Михаила и святого Георгия, победитель в сражении у крепости Святого Иоанна из Акры в 1840 году. Статуя стояла в старом замке. Немцы три года назад велели избавиться от нее и переплавить для перевозки в Германию, но я спрятал ее, а они и забыли. Это не фосфорная бронза, но подойдет, если добавить латуни с базара и лопасть винта, которая у вас осталась.

Итак, мы приступили к работе. Герр Мандель изготовил восковую модель нового гребного винта по образцу правого, только с вращением в противоположную сторону. Это заняло пять дней. Потом он покрыл модель тугоплавкой глиной и засунул в печь, пока воск не расплавился и не вытек. Тем временем моя команда, вооружившись топорами и ножовками, разделала бедного адмирала Стопфорда на мелкие куски, чтобы расплавить в огромном литейном горне. Во второй половине дня 21 сентября настал момент, которого все мы втайне боялись. Под командованием герра Манделя, выкрикивающего указания на невнятном венском немецком, вспотевшие от усилий моряки подняли тяжёлый тигель, чтобы залить в форму поток расплавленного металла.

Всю ночь мы сидели без сна, терзаемые мрачными предчувствиями, пока герр Мандель наконец не решил, что винт достаточно остыл и мы можем разбить глину молотками. Первые минут пять ничего не происходило, и вдруг форма распалась на куски... наши сердца снова забились, когда мы увидели среди обломков литейной глины Его - сверкающий, золотисто-красный в лучах утреннего солнца, как возрождённый из пепла феникс, прекрасный гребной винт диаметром в метр. Он был покрыт мелкими металлическими заусенцами, оставленными пузырьками воздуха, и местами оказался слегка шершавым, но во всех других отношениях — просто идеальный гребной винт. Я тут же поставил людей Легара работать зубилами и напильниками.

Мы привезли винт на тележке к причалу и установили на телеграфный столб подъёмник, с помощью которого собирались опустить его на винтовой вал. Времени у нас оставалось немного — далёкий гром пушек уже превращались в непрерывный гул артиллерийской канонады. Над головой показались аэропланы — явно не немецкие и не турецкие. Немцы на «Уккермарке» жгли документы. Ближе к вечеру 23-го на улицах появились первые турецкие дезертиры — не организованные группы, а разрозненные беглецы из разваливающейся армии, одни с оружием, другие без, больные и раненые, солдаты и офицеры разбредались по улицам города, как соломинки, которые несёт по пустыне ветер.

— Похоже, случилась беда, — заметил я Францу д'Эрменонвилю, стоявшему рядом со мной на пристани. — Бога ради, давайте установим гребной винт и выйдем в море. Судя по всему, британцы будут здесь в ближайшие день-два, и я совершенно не хочу их приветствовать.

— Да, — сказал он, — и ещё мне не слишком нравится вид наших турецких союзников. Говорят, они и в лучшие времена весьма кровожадны, и один Бог знает, на что способны, когда офицеры не держат их в узде.

Мы изо всех сил работали при свете штормового фонаря — насаживали винт на вал сантиметр за сантиметром при помощи самодельного приспособления из блоков и лебедок. К полудню 24-го удалось поставить винт на место, мы стали затягивать две гайки, удерживавшие его предшественника. Мы потели над огромными гаечными ключами, позаимствованными с «Уккермарка», когда раздался крик: «Аэроплан!». Воздух уже сотрясал низкий ритмичный рёв огромного двухдвигательного биплана, он стал виден, когда перевалил через гору Кармель. Это был большой, явно британский аэроплан, но сначала нам не пришло в голову, что это имеет отношение к нам — до тех пор, пока головы не накрыла его тень, а воздух внезапно наполнился свистом бомб.

Думаю, было четыре тяжёлые бомбы. Две упали в залив, обдав нас грязной водой, одна разорвалась на пристани в пятидесяти метрах, осыпав осколками камнем, просвистевшими над головами, пока мы лежали на земле. Четвёртая уничтожила каменный ангар, где мы спали, пока ремонтировалась U26. На этот раз бомбардировщик не попал в лодку, но у нас были основания подозревать, что он вполне может вернуться. Однако сейчас нам некогда было из-за этого волноваться. Мы работали несколько часов, и, наконец, передо мной предстал машиненмайстер Легар, измученный и грязный, но улыбающийся.

— Разрешите доложить, гребной винт работает. Как только все вернутся на борт, можем снова выйти в море.

В ту ночь и на следующий день мы занимались каторжным трудом — таскали груз обратно. Сначала передавали с пристани по цепочке железный балласт. Потом по одному, с максимальной осторожностью, чтобы не разлить кислоту, спускали вниз через люк машинного отделения тяжёлые батарейные блоки. Затем закачали в ёмкости топливо, масло и питьевую воду из бочек, стоящих на пристани.

Наконец, мы загрузили провизию, которую удалось раздобыть в Хайфе — в основном рис и оливковое масло. Вдали постоянно палила артиллерия, ощутимо ближе, чем вчера. Похоже, минные поля простирались достаточно далеко и защищали нас от нападения со стороны моря, но наш приятель бомбардировщик вполне мог скоро вернуться. Я установил пулемёт и подготовил орудие «Шкода». Оно разрабатывалось в том числе и как противовоздушное и могло принимать почти вертикальное положение, но не имело ни зенитного прицела, ни подходящих снарядов, не считая пяти зарядов шрапнели. Конечно, лучше, чем ничего, но маловато.