Самое неприятное для Плафона заключалось в том, что он не контролировал работу мочевого пузыря. Все происходило само собой без его на то разрешения. На просьбу купить памперсы сестра заявила:

– Моя фамилия не Рокфеллер! Завяжи хрен в узелок и лежи, не дергайся.

Два раза в неделю ее подменяли Вьюшкин и Суслик. Друзья не приходили с пустыми руками. При них Плафон симулировал оптимизм: лежал под одеялом мокрый с головы до пят и невпопад хихикал.

– Молодец, гардемарин, не вешаешь нос! – хвалил приятеля Суслик и протягивал стакан. – Дерни стопарик за скорейшее выздоровление!

Суслик плохо разбирался в медицине и не знал простых вещей: нос не вешают только запущенные сифилитики. Накачав «гардемарина», собутыльники травили байки. Тот терпеливо слушал, ковырял в носу и ждал, когда его оставят в покое.

– Плафон, что ты все в носу ковыряешь?! Нравится, что ли? – как-то спросил Вьюшкин. – Мозг повредишь – никакая медицина не поможет! Слышал, как один мужик пальцем через ноздрю достал прямо до центра удовольствия? Нет? Хе-хе, он такой кайф испытал, что ему жена стала не нужна. Сидел он и сутками в носу ковырял, даже пожрать забывал. А потом пальца стало не хватать. Тогда он карандашом стал в ноздре шурудить, повышать уровень блаженства. Со временем и карандаш оказался мал. Короче, задрочил мужик свои мозги окончательно. Проходит неделя, другая – чуют соседи – мертвечиной откуда-то несет. Вызвали ментов с собакой, определили, из какой квартиры воняет. Вскрыли, а там – труп с дрелью в носу. Все от страха обделались. Думали – рэкет. Никто и подумать не мог, что мужик от удовольствия ласты склеил. Во как!

– Братцы, плесните и мне, – вклинился в разговор гипсовый кокон.

Вьюшкин налил водку в заварочный чайник и поднес носик к губам строителя. Тот в спешке втянул больше положенного, закашлялся и взвыл от боли. На крик сбежался медперсонал во главе с дежурным врачом. Водку отняли, Вьюшкина с Сусликом отчитали, но не выгнали – кому охота возиться с беспомощными калеками?!

– Первый и последний раз! – погрозил доктор пальцем, спрятал конфискованный пузырь за пояс и вышел из палаты. За ним выползла свита.

С того дня строителю не наливали. Он божился, что будет аккуратнее, предлагал деньги. Вьюшкин же считал – конспирация превыше всего и отказывал.

Во время утреннего обхода Плафон обратился к врачу.

– Лежать уже невмоготу. Когда можно будет сесть?

– Сесть – в любое время, – ответил тот. – А вот садиться – не скоро, минимум через полгода. Это же позвоночник!

– Полгода?! – воскликнул обескураженный Плафон. – А что дальше? Дальше-то что?

– А что дальше? – переспросил доктор и сам же ответил: – Начислят тебе пенсию, будешь дурака валять за деньги. В итоге сопьешься от жалости к себе или от ненависти к окружающему миру и умрешь от заражения крови. Обычная история.

– Почему от заражения крови? – не понял Плафон.

– Пролежни, флегмоны, прочая гадость – обычное явление среди вашего брата. Чаще всего парализованных людей убивает сепсис.

С первым снегом Плафона выписали. Из больницы его вынесли торжественно, как покойника. Морозный воздух кружил голову. Хотелось спрыгнуть с носилок и рвануть куда глаза глядят. Много чего хотелось Плафону в тот момент, но мало что моглось. Карета скорой помощи проглотила калеку и срыгнула бензиновой гарью.

За время лечения мышцы атрофировались, суставы потеряли гибкость. Массажист, не жалея сил, целый месяц мял его, как глину. Мало-помалу тело Плафона ожило, только ноги продолжали сохнуть и все больше напоминали клюшки для гольфа. Напрягало и мужское бессилие. С расстройства Плафон мечтал напиться, но сестра обыскивала гостей и гнала, если находила спиртное. В конце концов, те перестали приходить вовсе.

Плафон жевал толстокожие магазинные пельмени и наблюдал в окно за бросившими его друзьями. Те в вечном поиске денег шатались у гастронома. Пришедшая на обед сестра швырнула на стол бумажку с печатями.

– Направление тебе дали в санаторий. Уедешь, отдохну хоть немного!

На сборы необходимых справок ушло две недели. Перед отъездом к Плафону вдруг заглянул Суслик и ароматно дыхнул одеколоном.

– Вдова узнала, что ты в санаторий намылился. Просила тебе передать, – он высыпал на стол горсть ампул. – Прикинь, она в молодости в реанимации пахала и на спор подняла конец у старика в коме. Кто-то сдал ее начальству, и ее с треском выгнали. Ладно, это все ерунда. Короче, запоминай. В ампулах – папаверин. Полкубика делают из импотента полового гиганта. Колоть надо в член. Возьмешь инсулиновый шприц, там игла тонкая, ничего не почувствуешь. Труба задымит минуты через две и будет дымить часа полтора. Чуть не забыл, положительный эффект гарантирован лишь на трезвую голову – алкоголь притупляет действие лекарства. Не перегибай с дозой, можно нажить проблемы. Вернешься, расскажешь. Если все будет путем – брошу пить, займусь развратом, – окрысился Суслик, показав осколки передних зубов.

                                                III

Одноэтажное здание санатория отличалось от тюремного барака пандусом вместо обычной лестницы и балконами-лоджиями. Неприветливый корпус из красного кирпича, с темными квадратами окон, вызвал у Плафона депрессию. Вдоль здания лежали старые автомобильные покрышки. Летом они служили клумбами и брызгали разноцветьем. Сейчас же от них веяло запущенностью и тоской. На покрышках шелушились надписи, сделанные масляной краской: «Миру – мир!», «Нет войне» и «Клава – сука». Запах сероводорода с никогда незамерзающего озера вызывал тошноту. Так скверно Плафону не было давно, он каялся и подумывал вернуться. Благо микроавтобус еще не уехал.

– Здравствуйте! Кого ждем? – выглянула из дверей женщина. Запахивая телогрейку, она спустилась к новенькому. – Помочь, или сами? Давайте помогу, – все же решила она и закатила коляску с Василием внутрь помещения.

Облицованные до середины лакированной рейкой стены вестибюля украшали плакаты с неунывающими калеками. Между ними в строгих рамках висели: нормы поведения, какие-то графики и режим работы санатория. Над письменным столом с телефоном – доска объявлений и книга отзывов. По широкому пролету сновали курортники в инвалидных колясках. Некоторые из них останавливались и о чем-то секретничали, а может, договаривались. Тревога и отчаяние, одолевшие Василия, постепенно отступали.

– Оформите путевку у старшей медсестры, – как заводная трещала нянька. – Она выдаст медицинскую книжку, назначит процедуры и заселит в палату. Да не волнуйтесь вы, у нас тут здорово! По вечерам конкурсы проводят, дискотеки устраивают, кино через день крутят!

Пышная, с густо намазанными ресницами и большим выразительным ртом старшая медсестра рассказывала Василию о жизни в санатории. В кабинете пахло духами. Флюиды сладострастия атаковали перегоревшие пробки в голове Плафона, и те заработали. Трассирующими пулями мимо ушей пролетал инструктаж, застревая в памяти Василия обрывками фраз: «Не пить… Не дебоширить… Не вступать…» Плафон автоматически кивал и пожирал медсестру глазами.

– Пойдемте, я покажу вашу палату, – сказала медсестра.

Завороженный играющими под халатом ягодицам, Плафон крутил колеса. Медсестра распахнула двери палаты и пропустила колясочника вперед.

Маленькая светлая комната тряслась от храпа. На кровати у окна лежал человек, укрытый с головой. На полу валялась пере-вернутая коляска. Под столом со следами банкета толпились бутылки. Возмущенный незапланированным визитом, из консервной банки выглянул таракан. Пошевелив усами, он спрятался обратно. Медсестра сдернула с курортника одеяло.

– Опять пил?! Я тебя домой отправлю за дисциплинарные нарушения! Слышишь?!

Скелет в памперсах натянул на голову подушку.

– Полюбуйтесь на него! – женщина надула губы. – За неделю не прошел ни одной процедуры! Разве он когда-нибудь станет полноценным членом общества?