За Паркином послали. Он является - манера развязная, на длинном кривом лице написана наглость - и здоровается с Табитой небрежно-фамильярным тоном. - Приветствую вас, миссис Бонсер. Чаю выпить желаете?
Вся повадка его изменилась. Ни наклонов, ни эффектных жестов. И офицерская форма, как видно, уже не так его радует.
- Я хотела поговорить о Нэнси, мистер Паркин.
- Нэн? Ну да, конечно. - Он поглаживает усы. - Как она себя чувствует?
- Вы прекрасно знаете, как она себя чувствует и по чьей вине.
- Так она сказала, что это я виноват?
- Нет, она даже не знает, что я к вам поехала. Как вы намерены поступить в этом очень серьезном деле, мистер Паркин?
- А я никак не намерен поступать, миссис Бонсер. Никакой ответственности я на себя не принимаю.
- Этим не отвертитесь, и не пробуйте. - Голос и шляпа Табита дрожат от негодования.
- Вы считаете, что я должен на ней жениться?
- Безусловно.
Паркин мрачнеет и вдруг становится красноречив. Он говорит, что они с Нэн никогда и не помышляли о браке и, скорее всего, из их брака ничего бы не вышло. - Вы и Нэн, верно, рассчитываете на то, что меня кокнут, и это, разумеется, вполне вероятно. Ну, а если нет, миссис Бонсер? Если я останусь жив? Если эта чертова война когда-нибудь кончится? Что тогда? У меня ни гроша за душой, у Нэн, насколько я знаю, тоже. А работу женатым не торопятся предлагать, ведь так? Вот видите, я думаю не только о себе. Даже если я женюсь, на одно обручальное кольцо Нэн не прожить.
Табита пристально смотрит на молодого человека, а он нахально выдерживает ее взгляд и добавляет для полной ясности: - Финансовая сторона меня главным образом и смущает.
- Мистер Паркин, если бы у Нэнси были собственные деньги, вы бы на ней женились?
- Это меняет дело. Мы тогда хотя бы могли опять расстаться и я бы не чувствовал, что бросаю ее на произвол судьбы.
- Опять расстаться?
- Вот именно, если дело не пойдет. Да, это уже разговор. Я подумаю.
Табита уже готова была вспылить, но осеклась, заметив, что молодой человек смотрит на нее выжидающе - холодно и зорко. Она думает: «Надо быть осторожной, ради Нэнси. От этих молодых не знаешь, чего и ждать».
А Нэнси, услышав о намечающейся сделке, и правда выражается странно: Джо, оказывается, умнее, чем я думала.
- Вы хоть сколько-нибудь уважаете друг друга? - спрашивает Табита в полном изнеможении.
- Насчет уважения не знаю, но Джо молодец. Он просто великолепен. Ему на все и на всех наплевать.
У Табиты около пяти тысяч фунтов собственных денег - остатки того, что завещал ей Голлан, и набежавшие за двадцать лет проценты. Три тысячи она готова закрепить за Нэнси, и за эту сумму Паркин соглашается жениться. Но проделывает он это без восторга и в бюро записи браков ведет себя так несерьезно, что даже Нэнси немного озадачена. К тому же увольнительная у него всего на сутки, и прямо с порога он возвращается в свою часть.
Табита заявляет, что он не только хам, но и скот. Однако Нэнси защищает своего мужа от этих нападок из другой эпохи, как Годфри защищал ее самое, и почти в тех же словах: - Джо терпеть не может делать что-нибудь по принуждению, а притворяться ни за что не станет. Он до ужаса честный.
116
Но за этим конкретным суждением угадывается и новая эмоциональная позиция. Как видно, брак, пусть даже гражданская церемония - на взгляд Табиты, пошлая дешевка, всего лишь формальность, предшествующая совокуплению, - для Нэнси важное событие. Это брак. Он наделил ее новой фамилией и изменил ее взгляд на вещи. Она говорит: «Нэнси Паркин. Смешно звучит, правда? Я и пишу-то заглавное „П“ не по-человечески». В разговоре с незнакомыми людьми она произносит слова «мой муж» с особой интонацией, которая будит в Табите что-то давно забытое, то, от чего женщин на любой свадьбе пронизывает нервная дрожь. «Да, мой муж - ночной пилот, я за него ни минуты не могу быть спокойной». Она прикидывает, где и когда они с Паркином заживут своим домом, и замечает: «Джо говорит, что предпочел бы жить в деревне, но боюсь, он будет скучать без своих кабаков, а когда Джо скучает, с ним трудновато». Она словно забыла свой вещий прогноз, что, если заставить Паркина жениться, он тут же сбежит. Она пишет ему каждую неделю и не ропщет, когда он не отвечает. «Джо никогда не писал много, не так воспитан». Она высчитывает сроки его отпусков, каждый раз поджидает его, а если он не является, подыскивает для него оправдания: «Наверно, это в связи с новым блицем» или «Летчиков все время перебрасывают с места на место».
Даже слухи, что Паркин проводит свои отпуска с прежней пассией по имени Филлис, не поколебали ее доверия. Она только заметила: «Трудно ожидать, чтобы Джо сразу разделался со всеми своими девушками».
И по-прежнему она живет в Амбарном доме, в комнате, которую заново покрасила и обставила по своему вкусу. Она занята с утра до ночи, набрасывается на работу с энергией женщины, которая никогда не читает и редко задумывается. На восьмом месяце беременности она копается в огороде (вырастить побольше еды), ездит на рынок автобусом (поберечь покрышки). А сразу после родов - родился мальчик, она назвала его Джон и зовет Джеки непременно хочет сама его купать, пеленать, хлопотать над ним. Она сердится, когда приглашенная на месяц нянька не велит ей вставать с постели, и Табита, улыбаясь ее нетерпению, убеждает ее: - Не дури!
- Да, а что она мной командует?
- Все вы такие непослушные после первых родов. Надо быть благоразумнее. Еще успеешь.
Нэнси, своевольная как всегда, встает раньше времени и скоро обретает свободу. Но свобода нужна ей, чтобы хозяйничать в детской, чтобы посвятить себя ребенку. В легкомысленной девчонке проснулась извечная мать, чтобы ограничить и направить ее чувственную силу. Все ее взгляды и мнения быстро перестроились в некую новую систему, центр которой - детская. Теперь она жалуется на Паркина, когда он не пишет, даже не известил, что получил посланный ему снимок сына. «Мог бы хоть написать, что знает, кто такой Джеки. Ужасный он все-таки эгоист». Но и тут находит для него оправдание, хоть и своеобразное: «Он, правда, терпеть не может детей, особенно маленьких».
Когда же проходит первое всепоглощающее увлечение этой важнейшей ролью и она снова включается в работу по дому, то и здесь проявляет большее чувство ответственности. Материнство, изменившее и внешний облик Нэнси, придав ему новую солидность, проявилось не только как внутренний переворот, но и как центробежная сила. Она теперь по-новому относится к Табите, к хозяйству. Самодержавно властвуя над детской, над сыном, она пытается распоряжаться и тем миром, который тяготеет к детской. Она требует порядка, деловитости, сердится, когда вода для ванночки Джона недостаточно горяча или молоко принесли с запозданием. Пришла в ярость, когда однажды вечером какие-то офицеры, притормозив у ворот, разбудили ребенка клаксоном. Про Бонсера, которого за последнее время несколько раз доставляли домой пьяным и весьма громогласным, потому что ему для поддержания в себе воинского духа требуется все больше спиртного, она говорит: «Право же, бабушка, его нельзя выпускать из дому, он марает наше доброе имя». А с самой Табитой обращается как строгая дочь. Велит ей отдохнуть: «Брось ты мучиться с этими счетами, бабушка, давай я ими займусь». И подсчитывает столбики цифр, которые у нее никогда не сходятся, а на жалобы Табиты возражает, что «почти сошлось, ну и ладно». Она даже гордится своими бухгалтерскими способностями, потому что умеет считать быстро и всегда у нее «почти сходится». Или она усаживает Табиту в кресло: «Ты вспомни, миленькая, что доктор сказал про твое сердце. Хватит с тебя на сегодня лестниц. Я сама все проверю». И обходит весь дом - не вприпрыжку, как бывало раньше, а с достоинством рачительной экономки, сознающей свое высокое положение.
Табиту радует непривычная заботливость и трудолюбие внучки, однако то и другое доставляет ей много неудобств. Она терпеть не может, чтобы с нею цацкались, и она знает, что домашняя работа Нэнси отличается не столько основательностью, сколько внешними эффектами. Она сидит как на иголках, прислушиваясь к шагам над головой, быстро переходящим из комнаты в комнату, и наконец, не выдержав, пускается вдогонку. А настигнув Нэнси, показывает ей покрытый пылью палец: - Вот, полюбуйся, с твоего же камина. А под кровати ты когда-нибудь заглядываешь?