Но месяц спустя, угодив в больницу, он требует к себе только Табиту и встречает ее как избавительницу. - Увези меня домой. Пупс, не оставляй на съедение этим стервам.

И дома, пока Табита и Дороги, как два умных муравья, вцепившиеся в непомерно тяжелую для них неповоротливую добычу, с трудом раздевают его и укладывают в постель, он размахивает руками и кричит: - Не пускай ее сюда! Скажи им, чтоб отвязались.

Он был бы отвратителен на вид, но его спасает (как всегда, без усилий с его стороны) замечательная кожа, гладкая, чистая, розовая, облекающая эту груду жира; кожа младенца, устоявшая против разрушений разврата, дожившая до поры, когда он вновь стал младенцем, и словно оправдывающая теперь его ребяческие страхи, его нелепые уловки.

- Не называй меня Диком, вдруг она услышит. Ты ее не знаешь. Хорошо еще, что ее в больницу не пустили.

Он велит сделать задвижки на дверях спальни, а заслышав, что у ворот тормозит машина, вскрикивает: - Вот они! Не пускай их сюда!

Опасность чудится ему повсюду. Кругом - одни мошенники, только и думают, как бы его объегорить. Всех своих гостей он молит спасти его - не сводить глаз с двери либо перепрятать куда-нибудь. Годфри Фрэзера он целый час держит за руку, упрашивая, чтобы тот увез его. - Ты джентльмен. Ты не хапуга. Увези меня отсюда, я тебя отблагодарю. Я еще не совсем обнищал.

И Годфри успокаивает его, не отнимает руку и уверяет, что никакой опасности нет, пока он не соглашается принять снотворное, которое уже давно приготовила для него Табита.

Фрэзера только что демобилизовали, и он сразу приехал в Амбарный дом пожить там, пока не найдет работу. Нэнси встретила его очень тепло и ведет с ним долгие серьезные беседы. Он до сих пор в нее влюблен, это ясно, но как раз когда у Табиты забрезжила надежда, что они все-таки поженятся это было бы так своевременно, так разумно! - она застает внучку в объятиях развеселого лысого майора, только что прикатившего на «джипе».

И когда она заявляет о своем присутствии громким покашливанием, оба оглядываются, не разнимая рук, и улыбаются, словно хотят сказать: «Смешные они, эти старушки!»

- Все в порядке, бабушка, - говорит Нэнси, - это Лягушонок. Неужели ты не помнишь Лягушонка? Он вернулся из Бирмы.

Чуть не каждый день Нэнси навещают старые друзья. И у каждого свои тревоги, свои планы. Все какие-то взвинченные, но среди всеобщей неразберихи они как будто особенно дорожат старыми знакомствами.

Не успела Табита привыкнуть к тому, что Нэнси прогуливается возле дома под руку с майором, как однажды та на ее глазах стремглав вылетает на дорогу и бросается на шею высокому, дочерна загорелому офицеру, который с трудом выбрался из длинной низкой машины.

- Бабушка, это Луис, помнишь его? - И Нэнси тащит гостя к Табите. - Лу Скотт, он был в плену в Италии. А я думала, его и в живых уже нет.

Табита здоровается со Скоттом, а тот не сводит глаз с Нэнси. - Вот и свиделись опять, Н-нэн. Выглядишь ты отлич-чно.

И правда, глаза у Нэнси блестят, толстые полураскрытые губы кажутся красивыми, потому что выражают ее непритворную радость, что Луис уцелел.

Весь этот день она обсуждает с Луисом его планы. Он демобилизован и намерен заняться прокатом самолетов в компании с одним инженером по фамилии Макгенри. Они уже внесли задаток за взлетно-посадочную площадку рядом с Данфилдским аэродромом и приобрели преимущественное право на покупку двух самолетов «дакота», которые на будущей неделе прибудут из Франции. - Г-говорят, тут г-главное правильно начать, з-завязать отношения.

Несмотря на бронзовый загар и закаленный вид, манера говорить у Скотта какая-то замедленная, мечтательная. Заикаться он стал сильнее, как будто и мысль у него то и дело спотыкается. - Мы д-думали, может, ты войдешь с нами в компанию, Нэн? Но н-нет.

Нэнси удивлена. - Я? Чтобы я вложила деньги в самолетную компанию?

Тут вступает Табита: - Нэнси своими деньгами не распоряжается. Она не может ими рисковать.

И Луис, нисколько не обескураженный противодействием Табиты, негромко тянет: - Д-да, риск тут, конечно, есть... Нэн, как тебе вчера понравился «М-мозговой трест»? [15]

- Мне? А я не слушала. Некогда было.

- Вот этот вопрос насчет нашего «я». - В лагере Луис начитался книг по философии, психологии, богословию. Мозг его затуманен огромными расплывчатыми проблемами. - Существует вообще мыслящий субъект или нет?

- Честное слово, не знаю. Ты мне лучше расскажи еще про вашу компанию.

Нэнси, ласково распростившись с Луисом, говорит о нем потом прямо-таки с нежностью: - Жаль его, беднягу. Такого, по-моему, все будут надувать. Хорошо еще, если хоть этот его шотландец что-нибудь смыслит в делах.

119

Три недели спустя, когда Табита успела забыть про Луиса за другими тревогами - в особенности о Годфри, который с полного одобрения Нэнси надумал принять духовный сан и поехать миссионером в Африку, - Нэнси возвращается домой, полная впечатлений от поездки в Данфилд.

- Ты подумай, бабушка, они таки начали! Но видела бы ты, что это такое! Три деревянных домика в поле и два самолета, перевязанных веревочками. И в довершение всех бед они пригласили пилотом Джо, он уже кокнул один из самолетов.

- Джо? Ты виделась с Джо?

- Ой, бабушка, ради бога. Как будто я еще думаю о Джо. Ты бы только послушала, как он со мной разговаривал, видела бы, как он на меня смотрел. По-моему, после той аварии у него и мозги перекосились, не только лицо. А уж страшен...

- Никогда не могла понять, что ты в нем нашла.

- А я сама не знаю. Наверно, это все война виновата. Но теперь бедного Джо ждут кое-какие сюрпризы. Поверишь ли, у них даже главная книга не ведется, даже скидка за амортизацию не предусмотрена.

И еще два дня она пребывает в глубоком раздумье, которое прерывается возгласами: «Нет, это надо же! Олухи несчастные, на что свое пособие ухлопали».

Однажды утром Табита, которой интуиция, как всегда, подсказывает, где в данную минуту находится и что делает Нэнси, застает ее у телефона. - Нет, нет, Луис, вам надо вести по крайней мере три книги... Нет, приехать не могу, да вас этому любой счетовод научит. Неужели непонятно? Очень может быть, что вы все время теряете деньги.

И объясняет Табите:

- Луис просит, чтобы я приехала и наладила им бухгалтерию. Я сказала, что не могу.

Однако через два дня она едет в Данфилд - двадцать пять миль, полчаса на машине - и возвращается только вечером. - Каково нахальство, а? Они хотят, чтобы я ездила к ним каждую субботу и вела их бухгалтерию.

- Не можешь ты дать на это согласие.

- Конечно, не могу.

Но раз в неделю она наезжает в Данфилд, мотается туда-сюда и жалуется с каждым разом все громче: - Терпения нет с этими идиотами. Даже пуговицу себе пришить не могут.

- А что же Филлис? Ей некогда?

- О господи, да Филлис в первый же день сбежала. От такой разве дождешься помощи.

Нэнси явно делит женщин на две категории - от каких можно и от каких нельзя ждать помощи, и к последним не испытывает ничего, кроме презрения.

Помолчав, Табита говорит: - Ты должна понять, как опасны для тебя встречи с Паркином. Ведь из-за них все может пойти насмарку - твой развод, единственная для тебя возможность обрести покой и счастье.

- Как будто я не знаю, бабушка.

Но тут же глубоко вздыхает, и лицо у нее сразу делается измученное.

А в следующую субботу она не возвращается домой ночевать. Сообщила по телефону, что остается до понедельника. «К понедельнику просто необходимо привести все в ажур. Ничего компрометирующего нет, ведь мы пока живем в отеле. Домики еще не готовы. Ничего не готово».

В понедельник утром Табита получает письмо. Нэнси спрашивает, нельзя ли ей вложить в новую компанию часть своего капитала. «Большой суммой я не хочу рисковать, но похоже, что несколько сотен могли бы здорово их выручить».