Старик подкрепляет свои слова выразительным жестом и вдруг теряет вить. Стоит и растерянно озирается. Табита в тревоге напоминает: - Все так, но уже час ночи.

- Дело в том, дорогая, - отчаянным усилием воли Голлан превозмогает какую-то помеху, возникшую в мозгу, - что этот профессор - эксперт самого низкого разбора. Я им так и сказал. «Экономика, - говорю, - одно дело, а практика другое. Одно - писанина, другое - человеческая природа...» А ты, моя дорогая, до чего же бледненькая стала! Как мне только не совестно. Дурак я, болван безмозглый. Ты совсем замучилась, вымоталась. Отдохнуть тебе надо. Да, да, не возражай, ты издергалась, дошла до точки.

- А может быть, нам обоим не мешало бы отдохнуть?

- Мне-то нет. Сейчас не могу.

И даже Джон согласен, что в такой момент Голлану было бы опасно куда-нибудь уехать. - Проект колоссальный, для проведения его в жизнь необходимо его личное участие.

Табита сдержанно замечает: - А успех гарантирован? Этот профессор, видимо, считает, что момент выбран неподходящий.

- Ты не заметила, что профессора вечно противоречат друг другу?

- А что будет, если Джеймс окажется неправ?

- Ну, тогда... - Джон мнется.

- Тогда мы потеряем все. А мне сдается, что он неправ.

- Но это ведь только домыслы, мама. Очень компетентные люди считают, что он прав. - Джон улыбается, он любит наблюдать столкновение мнений. В конце концов, никто не может сказать с уверенностью, как повернется дело. Спрос сейчас огромный, но и нервозности много. И вопрос не только в том, как люди настроены, но и в акциях, и в ценностях. А сколько акций превратятся в клочки бумаги и сколько ценностей спрятано в старых чулках этого в точности никто не знает.

- Я уверена, что он неправ.

- Почему, мама? Какие у тебя основания?

- Не может так продолжаться, вот и все... Ну, да это неважно. Главное что перестали убивать.

Ее интонация так напомнила ему толстуху Розу, что он чуть не рассмеялся. И опять он приходит к выводу, что женщины - совсем особое племя и живут в особом, фантастическом мире, всю фантастичность которого они либо органически неспособны уловить и описать словами, либо умалчивают о ней по своей врожденной склонности к притворству.

81

Слух, что Голлан уходит в отставку, пущенный, вероятно, каким-нибудь биржевым дельцом, вызывает на бирже легкую тревогу. Кое-какие стальные акции падают на полпункта. Но слух этот так решительно опровергают и сам Голлан, и Джон, и Гектор Стоун, что публика успокаивается. Акции поднимаются в цене, резко возрастает число заказов. Опять идут разговоры о буме, о небывалом буме.

- Я его носом чую, - говорит Бонсер. - Все равно как наступление рождества. Ты только погляди, какое вокруг процветание. Погляди, как все сорят деньгами. Особенно молодежь, а она всегда задает темп. На будущей неделе премьера моей новой постановки - нечто грандиозное, обойдется мне тысяч в пятьдесят.

- Это для Милли?

- Да. И открою тебе секрет - в семье готовится свадьба. - Он стиснул плечо Джона, лицо его выражает благоговение. - Она выходит за меня замуж, Джонни. О, я знаю, я ее недостоин, но для меня она - единственная женщина, и знает это. Хвала всевышнему за женское сердце! Хвала всевышнему, что сподобил меня оценить ее самопожертвование. Любовь - это великая вещь, Джон. Любовь священна. При одной мысли о ней мы должны пасть на колени.

И еще он признается (или, вернее, хвастается, потому что во всех его признаниях, да и в любом поступке, как в поведении ребенка, непосредственность соседствует с позой), что решил закрепить за мисс Минтер пятьдесят тысяч фунтов пожизненно.

- А это не опасно? - спрашивает Джон.

- Дорогой мой, если б ты знал эту прелестную крошку так же, как я...

- Спад в промышленности не пойдет на пользу театру.

- Не говори так, Джон, могут услышать. Еще накличешь что-нибудь.

- Накличу спад в промышленности?

- Ты лучше спроси старика, Джим Голлан-то знает. Ты в делах ничего не понимаешь, Джонни, это особый инстинкт. Могу тебе сообщить под секретом, что я вошел с некоторыми моими друзьями в сговор - предсказывать бум. И результаты уже налицо. Растет спрос на рабочую силу. Радость приходит в семьи. И они это заслужили. В войну английские рабочие показали себя героями, и говорить о спаде производства сейчас - это даже непатриотично. Это подло, это граничит с государственной изменой.

И записывается на солидную пачку акций Голлана из нового выпуска.

У Голлана опять был сердечный приступ, он не выходит из своей комнаты. Но именно потому, что он болен и ни с кем не общается, он стал самодержцем. Он командует новым проектом, включая строительство поселка, диктует условия нового выпуска акций, и всего один человек голосует против. Новые акции идут нарасхват, но Голлан уже хлопочет по телефону о том, чтобы непрошеный критик не был избран в новое правление. Он сильно волнуется: этот голос, пусть всего один из восемнадцати, поставил под сомнение его непогрешимость, а значит, его умение работать, умение жить.

- Черт бы его взял! - кричит он Джону. - Сопляк, замухрышка паршивый! Я же первый взял его на работу.

На следующее утро, за два дня до перевыборов правления, его находят в постели мертвым.

По завещанию «Голлан индастриз» отходит Стоунам, но Джону достается контрольный пакет акций металлургического завода, и «Хэкстро Холт», а Табите - все преференционные акции в том же предприятии, иными словами 200000 фунтов, что, из шести процентов, означает 12000 фунтов годового дохода.

Ординарные акции Джона (на полмиллиона фунтов по два фунта пять шиллингов штука) приносят 12 процентов, и его доход составляет 60000 в год.

Джон тотчас созывает заседание правления и предлагает приостановить строительство, сократить производство, словом занять выжидательную позицию. - Мы не знаем, как сложатся дела на международном рынке. Подождем, пока ситуация прояснится.

Против его предложения высказываются Гектор Стоун и большинство членов правления. Стоун произносит прочувствованную речь. Он отмечает, что любое изменение курса было бы оскорблением памяти «одного из величайших деятелей нашего времени, которому мы больше, чем кому-либо другому, обязаны нашей победой в великой войне, более того, которого смело можно назвать одним из лучших деловых умов нашего поколения».

План Джона отвергнут значительным большинством. Он тотчас выдвигает его опять, в измененном виде - предлагает децентрализовать концерн.

После трех заседаний и двух недель, потраченных на консультации с друзьями, экспертами, юрисконсультами, с собственными женами и друг с другом, правление голосует, как и в первый раз, против Джона.

На следующий день акции начинают падать. Спад начался. Бонсер звонит по телефону Джону: - Ну что, говорил я тебе? А ты все делал по-своему. За три дня до премьеры! Нет, голубчик, если так пойдет дальше, тебя стоит четвертовать, и помяни мое слово, охотники на это дело найдутся.

Неделю спустя его имя уже числится в длинном списке банкротов.

82

К концу недели за акции «Хэкстро» не дают и шести пенсов, а через полгода все компании, входящие в концерн, уже приступили к ликвидации. Хэкстро продается, но поместье изуродовано заводами, и в этот год сплошных вынужденных продаж за него удалось получить лишь до смешного низкую цену. Однако кое-что от капитала все же осталось. Для Табиты очистилось несколько тысяч фунтов, и эти деньги, помещенные в консоли, дают ей, что называется, верный доход - около трехсот фунтов годовых.

Джон предложил ей перебраться в Фруд-Грин, чтобы жить по соседству с братом, но она, к его удивлению, предпочла пансион в Сэнкоме, сказав, что хочет сперва отдохнуть.

Бедной леди Голлан сочувствуют все, даже Стоуны и акционеры концерна Голлана. Каждому понятно, какое это несчастье - потерять огромное состояние. Никого не удивляет, что в сорок восемь лет она совсем поседела и ее высокий узкий лоб прочертили морщины. Ее бегство в Сэнком считают естественным, но неразумным. Говорят, что здоровье ее пошатнулось и дух сломлен, что она сторонится людей и впала в меланхолию.