Это коротенькое письмецо вызвало большой религиозный диспут между Швейком и Балоуном. Балоун клялся, что насчет гранаты — все истинная правда, что дело было именно так, как он описал. «Балоун, ты балда! — авторитетно заявил Швейк в своем оппозиционном выступлении. — Ведь гранату даже не видно, а сорокадвухсантиметровок, тех у русских и в помине нет… В третьем батальоне был один солдат — Боучек, пражский он, из Мотола… человек сильно набожный. На шее у него висела ладанка с мощами святого Игнатия, а на сердце образок, к которому приложил руку сам архиепископ. На фуражку Боучек нашил себе все медальоны, что по дороге раздавали монашки…

На позициях он был с самого начала, девятнадцать раз ходил в атаку и не получил ни одной, хотя бы самой пустяковой царапины. Но вот когда они шли в последний бой, он потерял в лесу свою фуражку, ночью у него кто-то стибрил чудотворный образок вместе с деньгами и блокнотом, в котором все это лежало; утром оборвался шнурок на шее, и он потерял косточку святого Игната. Потом они пошли в наступление, и еще даже стрельбы не было толком слышно, а его уже долбануло в плечо. Идет Боучек на перевязочный пункт, доктор его перевязал и говорит:

«Видите, Боучек, от пули это вас все равно не уберегло!» А Боучек объясняет, что, дескать, всех своих святынь уже лишился, ну и всякое такое прочее. Задумался доктор: «Не переживайте, говорит, я, говорит, вас в лазарет в Прагу отправлю». А Боучек разревелся и отвечает: «Знать бы мне, что через рану домой попаду, я бы уже давно все это повыбрасывал». — «За это, пан, — сказал один поляк, слушавший рассказ Швейка, — пусть пана возьмет холера и первая шрапнель пусть его в клочья растрясет!» — «Голуба, — ответил Швейк, — не тебе господу указывать, что ему со мной делать!»

В этом месте интересную беседу пришлось прервать, потому что Швейка позвал надпоручик Лукаш: «Завтра отправитесь в Подгорцы, — сказал он. — Там вас выкупают, очистят от вшей и выдадут чистое белье. Повтори, что я сказал!» — «Так что осмелюсь доложить, завтра отправитесь в Подгорцы. Там вас выкупают, очистят от вшей и выдадут чистое белье… А я и не знал, господин обер-лейтенант, что у вас их тоже полным-полно. Я думал, они только у нас, черной кости, водятся!» Надпоручик уставился на Швейка мутным взглядом: «Господи боже, осел безмозглый! Я же знаю, ты опять что-нибудь перепутаешь. Слушай еще раз: пойдешь в Подгорцы, там выкупаешься. Потом оденешь чистое белье.

Почистишь мундир, пострижешься и побреешься. Вычистишь ботинки и ружье, как для салюта в праздник тела господня! Понял?» — «Так точно, понял! — кивнул Швейк. — Только зачем прикажете быть при полном параде, господин обер-лейтенант?» — «А затем, — проговорил надпоручик Лукаш, и в его голосе зазвучали торжественные нотки, — что завтра в Подгорцах наследник престола Карл приколет к твоей груди две се-ре-бря-ные ме-да-ли!..» — «Иезус-Мария, — блаженно залепетал Швейк, — дозвольте сесть, господин обер-лейтенант. Я такой радости не переживу… Они там, может, и девушки-подружки будут!»

«Когда я еще служил на действительной в Будейовицах, однажды к нам должен был приехать какой-то фельдмаршал. Смотр на плацу он назначил на одиннадцать. Чтобы ребята свежо и бодро выглядели. Но только полковник приказал майорам, чтобы полк стоял на плацу в десять, а майоры — на всякий пожарный — приказали капитанам уже в девять. Так это шло дальше, пока ефрейторы не выгнали солдат на плац в полпятого. Солнце шпарило вовсю, так что когда маршал приехал, семь нижних чинов уже валялись без сознания и им лили в глотку коньяк. А остальные увидели и тоже давай падать все поголовно. Но на тех уже лили только воду…»

После обеда на пеньке за амбаром сидел Швейк. Два человека держали его за руки, двое — за ноги, а повар Юрайда нещадно скоблил опасной бритвой, любезно предоставленной каптенармусом Ванеком. На глазах у Швейка выступили слезы, но он держал голову прямо, да еще подзадоривал кашевара: «Режь, не оглядывайся! Наследник должен видеть, что не с какой-нибудь там босяцкой шпаной имеет дело! Ради славы каждый может потерпеть, как сорок великомучеников!» А спустя полчаса, смыв у колодца кровь со щек и увидев в зеркальце, что он выглядит не хуже бурша после дуэли, Швейк таинственным голосом возвестил:

«Ребята, завтра топаем в Подгорцы! У вас с офицерами будут вшей выводить, а у меня там свидание с наследником Карлом. Приедет меня по секрету спросить, как ему править и не заключить ли с Россией сепаратный мир. С Вильгельмом якшаться ему уже осточертело, так теперь он бы со мной с радостью снюхался». Вернувшись из Подгорец, Швейк рассказывал так: «Поначалу, ребята, какой-то там взводный из санитаров водил по моей башке машинкой. Здорово было больно и щекотно! Но против вшей это средство — будь здоров… как если воронам взять и вырубить лес!

Потом я должен был сдать все свое барахло в какую-то коптильню. А заодно они мне и ремешок поджарили, я его, понятно, забыл из штанов вытащить. После пришел какой-то лейтенант и зачитал по бумажке, кто из нас будет представлен государю. Он же нас и в сторонку отвел — под деревья на площадь, — чтобы мы, значит, с теми, у кого еще есть вши, не имели никаких делов. Потом пришел оркестр музыки, фельдкурат служил обедню, а после этого и пришел сам наследник, император Карл. Ребята, из него хороший правитель выйдет! Я ему могу дать только самые лучшие рекомендации. Он мне сразу понравился, а когда подошел ко мне ближе, от него очень приятный дух шел.

Несло от него сливовицей, ромом и коньяком. Очень порядочный молодой человек и похоже, что демократ, во всяком случае не гнушается ром пить! После этого какой-то капитан громко читал по бумажке, кто из нас какие славные дела совершил, а потом уже все пошло, как по маслу. Один лейтенант держал медали на фарфоровом подносе, а государь император их брал и прикалывал солдатам на левую сторону. Подошел он ко мне, а у самого от всех этих церемоний так руки трясутся, что прицепил мне медали прямо на кожу. А я ничего, я даже не моргнул, стою и ем его глазами! А он говорит: «Ruht! Вольно, зольдатик Кажется, мы уже где-то встречались!»

Я на это отвечаю: «Осмелюсь доложить, это, говорю, вполне возможно. Я хожу в трактир «У чаши» или же к «Банзетам» в Нусли. Тогда он меня спрашивает, не обедал ли я когда, часом, в Брандейсе, а я отвечаю: «Осмелюсь доложить, в Брандейсе никак нет. Но зато раз ездил в Старую Болеслав к пану Свободе за ангорской кошкой. Там меня, промежду прочим, засадили, потому как в тех местах возле Лысы я у лесничего Грабе по недоразумению увел легавую». А он протянул руку: «Ich gratuliere! Поздравляю!» — говорит. И пошел дальше. Нате, понюхайте, братцы, мою правую руку. Чтоб потом не говорили, что мне для вас жалко.

Ну вот, а после мы обедали за одним столом с господами офицерами. Идем мы, значит, туда, и один кадет нам говорит: «Солдаты! Герои! Сейчас вы будете обедать с господами офицерами. Помните, что у вас на груди медали, что война сделала вас людьми, и не ведите себя, как свиньи. Будете на обеде, который за ваши заслуги устроил сам наследник. Так что не обжираться и не упиваться! Наследнику — трижды «Урра, урра, урра!». Мы прокричали «ура», а он, когда нас рассадил, сказал: «Господин полковник будут на вас смотреть. Если кто будет чересчур набивать себе брюхо, так они его потом велят привязать!»