Под красными щельями, весь путь меня сопровождавшими, едем в кузове грузовика. Береговая полоса лежит с некоторым наклоном, одна колея выше другой, и поэтому непривычному пассажиру кажется, что машина может опрокинуться. На вершине щельи деревня Тимощелье, тоже на Мезени известная: славилась она гончарным промыслом. До сих пор живут здесь гончары, изготовляющие оригинальные глазурованные глиняные блюда.
Дорога отходит от реки, идет лесом. Заметно, как помельчал, понизился лес, стал приземистым, низкорослым — что ж, Приполярье. Старые деревья растут не ввысь, а вширь. Приметная раскидистая сосна с непомерно толстым стволом, одиноко стоящая между маслозаводом и Закорьем, напоминает и пинию, и японские декоративные деревья.
В стороне осталась Лампожня, одно из самых старых поселений на Мезени. Стоит она за полоем и весной оказывается на острове. Деревня как деревня, а когда-то значение ее на Мезени было не меньше, чем значение Холмогор на Двине. Была здесь пушная ярмарка, и за ценными мехами приходили иностранные суда. На голландских картах в атласе Ван-Кейлена (конец XVI — начало XVII века) река Мезень обозначена как Лампас, видимо от Лампожни.
Невысок бор, а все-таки бор и грибами богат. Все подсаживаются и подсаживаются грибники к нам в машину. Не только понизился лес, но заметнее и ярче стали осенние краски. Кажется, что пересекли мы незримую границу климатических зон. И не только климатических, но и растительных. Нигде не видел я столь резких перемен пейзажа, как на подъезде к городу Мезени. Кончилась тайбола, и сразу с правой стороны открылось тундровое пространство, а слева в речной пойме — кусты ерника.
Вот и Мезень-городок. Он таков, каким его себе представляешь заранее. Деревянный городок, оживленный на главной улице — Советском проспекте — и по-сельски тихий на боковых. По главной улице ходят автобусы, а за домами расстилаются приречные луга, стоят стога, пасется стадо — городская суетливая жизнь и спокойная природная ширь здесь соседствуют.
О Мезени я читал в старых книгах С. Максимова, К. Случевского, А. Серафимовича, и эти авторы отзывались о городе нелестно. Все они описывали унылое, тягучее однообразие жизни местных обывателей. А. Серафимович, отбывавший здесь ссылку, сравнивает город «из старого прогнившего дерева» с «обомшевшим черным грибом».
Таков был облик отдаленного, заброшенного городка в конце прошлого века, а начиналась его история более удачливо. В XVI веке братья Окладниковы стали здесь «копить слободу». Место было удобное. Река в то время подходила к слободе, а не отделялась от нее огромным островом, как теперь. Река была богата рыбой, по низким островам простирались обширные покосы. Еще более важным, чем рыболовство и животноводство, был морской промысел. Промышляли зверя в Мезенской губе — в устье Кулоя, на Моржовских кошках, у мыса Конушина, ходили на Матку — Новую Землю. Прибыльное значение получила торговля салом морского зверя, а также торговля с «самоядью», как называли ненцев. Вскоре к Окладниковой слободе пристроилась слобода Кузнецова — населения прибавлялось. Любопытно, что и поныне город Мезень разделяется на Большую и Малую слободы. В 1780 году обе слободы были преобразованы в город, получивший свой герб — красная лисица в серебряном поле.
В старом путеводителе о Мезени сказано: «Особенность города — близость «ада». Этим страшным словом называлась обступившая город безжизненная тундра. Если и существовало когда-то это название, то давно забыто и теперь никем не употребляется. Удивительно только, как сразу она начинается за крайними домами. Дотоле росла трава, в огородах — картофель, и вдруг за канавой — ровное бурое пространство с низким горизонтом. Ходят вдали люди, собирают на кочках ягоды. Ничего пугающего: тундра как тундра.
Обычной жизнью небольшого северного городка живет сегодняшняя Мезень. В городе нет промышленных предприятий, кроме местной промышленности. Здесь животноводческий совхоз, отчасти сохраняется сельский колорит жизни. Промышленность — в Каменке, поселке за рекой, в восьми километрах ниже. Там лесопильный завод и порт.
Мезень и Каменка взаимно дополняют друг друга. Мезень — административный центр района, Каменка — его промышленный центр. Здесь вокруг лесозавода, существующего уже более ста лет, вырос рабочий поселок, по численности жителей не уступающий райцентру.
Чтобы попасть в Каменку, надо сначала проехать лугом на перевоз. Снова встречает нас Мезень. Вот тут она широка! Вода пошла на убыль, спешит перевозной катерок обернуться туда-сюда. Здесь вся жизнь связана с водой: переправа пассажиров, разгрузочно-погрузочные работы в порту, приход и уход морских судов. Широка и могуча Мезень в полную воду. Приливы здесь высокие, вода идет стремительно, напор ее такой силы, что, бывает, сносит наплавные дамбы. Вечно взбаламучена, глинистого цвета, вода в устье реки и засолена в прилив. Торопятся речники и моряки, чтобы «не упустить» воду, не остаться на «сухой воде». «Сухая вода» — в буквальном смысле термин нелепый, но он становится понятным, когда увидишь Мезень в отлив: река сузилась, сжалась, обнажились грязевые «кошки». Издали обсохший в отлив участок блестит, как вода, а воды-то и нет — сухая вода!
Каменка выстроилась над речным простором на высоком берегу. Под берегом — запани, эстакады, пристани, лодки. Суда стоят на рейде на ямах, где воды хватает и в отлив. От пристани в гору ведет лесенка. Наверху деревянная набережная с перилами, аллейка корявых берез. Рядом корпуса цехов лесозавода, возвышается труба ТЭЦ — примета промышленного предприятия. Дальше, за мостом через речку Каменку, начинается поселок. В нем все деревянное — двухэтажные жилые дома, мостовые, тротуары. У него чистый, опрятный вид. Висят надписи, напоминающие, что курить на территории поселка строго воспрещается.
В Каменке оживленная, деятельная жизнь, ощутима здесь близость моря. Стоит она как на острове: между рекой с одной стороны и тундрой с другой. Сразу за поселком, за картофельными огородиками на перегнивших опилках, начинаются болота, кустарники, сосновые колки. Поэтому, как и у островитян, основное сообщение — водой, лодки у всех есть. Живут здесь крепкие северяне, выходцы из мезенских деревень.
Я в ожидании «Татарии» курсирую между Мезенью и Каменкой. Меня уже приметили ребята-штурманы с перевозного катера, два Саши, и предлагают:
— Чем взад-вперед ездить, перебирайтесь к нам в каюту.
И напоследок живу я на речном дебаркадере. Невелико судоходство на Мезени: приходит и уходит «деревенский» катер, отправляются вверх баржи. Разные люди встречаются: студенты стройотрядов, рыбаки Гослова из Краснощелья, портовики. Дважды в сутки заживает (прибывает) и кротчает (убывает) вода. Чередуются приливы и отливы, сменяются суда на рейде, приходят и уходят лесовозы. И вот появляется на рейде «Татария», совершающая пассажирские рейсы между Архангельском и Мезенью. Остается последний, самый короткий отрезок пути по реке — от дебаркадера до борта теплохода. Еще недавно, в минуты уныния, конец пути представлялся радостным, а теперь, как всегда, грустно. Уже стою я в рубке катера с двумя Сашами, а в упор на меня с опустевшего дебаркадера смотрит черно-белый остроухий пес, который привязался ко мне неведомо почему и всюду сопровождал по Каменке, сидит и смотрит умно, только сказать не может: «Уезжаешь?..»
Грустно мне с тобой расставаться, милый пес, да если бы только с тобой! Мне грустно расставаться с людьми, а сколько их, хороших людей, было встречено! И с этими ребятами, что везут нас, пассажиров, на морское судно. Мне с Мезенью грустно расставаться, с ее красными, прекрасными берегами. Что ж, таков закон сердца человеческого — не бывает оно равнодушно к разлуке.
И вот борт судна, последние рукопожатия, катерок отошел, приливная волна разворачивает наш корабль, гремит якорная цепь, тихонько тронулись, поплыли берега, мезенские красные щелья…
Почти шестьсот километров шла перед моими глазами спокойная, мелководная река. Тиха и неспешна была ее жизнь — лодки да катера, часами нетревожимо лежали ее плёсы. Так шла она от деревни к деревне и вела свой ненавязчивый рассказ. Постепенно набирала она силу, звучнее становился ее голос. И вышла река от мелководья к полноводью. Крепчает ветерок, будоражит душу водный простор — теперь река не скована берегами, она все шире раздвигает их в стороны, они поддаются ее напору и все более удаляются друг от друга, «стаиваются» берега — уходят под горизонт, вот их уже еле видно, вот только один виден, а вот и он исчез, и это, бесспорно, означает, что река впала в море.