Мы были настолько поражены всем увиденным, что глаз не могли оторвать. И не мудрено — на время поездки мы забыли о книгах и вдруг попали в свой привычный мир, и все окружающее отошло куда-то, не было ни чердака деревенского дома, ни неказистой обстановки: мы с упоением вдыхали запах книжной пыли и листали страницы, забыв про хозяина, которому давно пора было отправляться по делам, пока он сам деликатно не напомнил нам об этом.
Приятель мой, захватив с разрешения хозяина стопку книг, погрузился в их чтение. Мне же предстояло подумать о пропитании, и, взяв ружье, я отправился в луга. Старенькое ружьишко в поездке значительно поддерживало наш скудный рацион, и сейчас я возлагал на него надежды. Увы, на сей раз надежды не сбылись. Я вернулся вечером, раздосадованный неудачей, усталый и такой голодный, что холодная скользкая картошка показалась мне пищей богов.
Дома был один хозяин. Мы сумерничали, вели неспешную беседу. И вот тогда старик вынес заветную книгу, толстый канцелярский гроссбух, в который он вписывал свои сочинения. Он прочел нам свои стихи, некоторые из них были положены им на музыку, он пропел их. Пусть все это было довольно неуклюже и наивно, но в деревенском книжнике были несомненные творческие задатки (он и нотную грамоту знал и рифмовать умел), которые так и не смогли развиться. От стихов старик перешел к истории, и здесь он оказался удивительным знатоком-краеведом. Он рассказывал нам и про древний городок Емецк, и про Сийский монастырь, и больше всего про родное село, летопись которого он вел. Вот тогда-то он и прочел нам из своей книги рассказ о русском матросе Иване Спехине.
Книга, по которой читал нам старик, названная «Тетрадь для внесения заметок об настоящих и прошлых событиях», находится теперь в фондах Архангельского краеведческого музея, по ней, в выдержках, я излагаю запомнившийся мне рассказ, сохраняя стиль подлинника.
Иван Петрович Спехин родился в 1785 году. В четыре года у него умерла мать, в девять — отец. «Мальчик был не по годам смышленый и развитый, припало желание учиться читать и писать, ходил к дьячку и ко грамотным крестьянам, научился читать по-славянски, писать, и 4 правила арифметики. Из-за тяжелого положения дома Спехину Ванюше пришлось уйти на чужую сторону, работать и поучиться кое-чему».
В 1804 году Спехин Иван восемнадцати лет «поступил на корабль Власа Ермолина, который отправился в Лондон со пшеницей… Наступившая зима заставила капитана зимовать в Англии. Весной корабль стал готовиться в обратный путь».
«Перед отходом Спехин вместе со штурманом поехал на шлюпке на берег за покупками… Порядочно времени Спехин ждал на берегу штурмана, который явился «зело пьяным». Нетрезвый штурман отпустил Спехина в город, но когда тот вернулся на берег, то там уже не было ни штурмана, ни шлюпки. Матрос оказался в затруднительном положении…»
Из милости кто-то пустил ночевать. Утром в некоей конторе дали подписать бумагу и дали денег, а затем отвезли на судно. «Оказывается, находчивый лондонец без согласия его законтрактовал в матросы Ост-Индской компании на корабль… Спехина Ивана Петровича записали под именем Джона Петерсона. И так наш зачачьевский крестьянин по воле английских торговцев людьми из Спехина превратился в Джона Петерсона… и с этих пор началась для Спехина жизнь, полная опасностей, и только выносливость и умение находить выход из положения дали возможность Спехину через много лет вернуться домой».
Корабль входил в эскадру из шестидесяти четырех кораблей. «Так дошли до мыса Доброй Надежды, который тогда принадлежал Голландии. Но пришла английская эскадра, высадила три тысячи солдат, и голландская Добрая Надежда стала английской».
Джон Петерсон и «несколько подневольных других остались на берегу. Оставалось поступить в солдаты». Вскоре батальон был переведен на остров Барбадос, потом в Андину и Сан-Люис. Здесь Спехин прослужил шесть лет. «Из 1000 солдат батальона осталось только 200 человек. Остальные погибли».
«Батальон был пополнен и переведен в колонию Суринам. Здесь Петерсон был произведен в капралы, а после в унтер-офицеры. Он в это время уже умел читать и писать по-английски и усовершенствовал арифметику. Здесь он дослужил срок по контракту своей службы 14 лет (служба в колонии засчитывалась два года за три) и в 1815 году вышел в отставку. Командование предлагало Петерсону, бывшему примерным солдатом, остаться на службе дальше, но англичане забыли, что Петерсон прежде всего русский Спехин. Спехина потянуло на родину».
В 1817 году он прибыл в Архангельск. «В архангельских судейских канцеляриях с 1805 года лежало дело о самовольном уходе с корабля матроса Спехина. И вот через 12 лет Спехин предстал перед судом с ответом за самовольный уход с корабля. Судьи вынесли решение наказать ударами плетьми. Спехин вернулся в деревню и с 1825 года, сорокалетним, занялся по просьбе народа просвещением крестьянских ребят, и сорок два года своей дальнейшей жизни он отдал делу просвещения народа. Учить ему пришлось на церковной паперти Дмитриевской церкви… Он обучил 250 человек письму, чтению и некоторых арифметике… Он умер в 1868 году 14 июля на 83-м году. Похоронен на кладбище вблизи церквей, и ему от учеников поставлен каменный памятник, который стоит уже наклонившийся, и сейчас надпись на нем хорошо сохранилась: «Истинно полезному уважаемому вольному учителю благодарные ученики Спехин Василий и Григорий Никулин».
Мы недолго задержались у Николая Ивановича Заборского и на следующий день ушли в Емецк. Новые впечатления пути заслонили от нас эту встречу, мы не придали ей должного значения. Интересный, конечно, человек, и рассказ его интересный, а библиотека какая… В молодости мы еще недостаточно умеем удивляться.
Но со временем все чаще вспоминался мне старик и его рассказ про странствия матроса-северянина. Он вспоминался в разной и подчас неожиданной связи. Я брал в руки томик Лескова, перечитывал свое любимое — «Левшу», «Очарованного странника», и снова передо мной вставал Спехин. Ведь и он был своего рода «очарованным странником», «черноземным Телемаком» (как назвал свою повесть Лесков первоначально), и его судьба заносила в дальние края, расцвечивая жизнь всеми красками экзотики, сплетая события в тугой фабульный узел. Как и лесковские герои, не мог он, русский человек, жить без родины. Сравнение это казалось мне интересным, оно по-новому давало понять народность образов Лескова, жизненную правдивость его «легендарных характеров». Но сравнения эти носили литературный характер, сам же Спехин, конкретное историческое лицо, стоял особняком и был несравним ни с кем.
Но вот как-то, читая книгу «Соловки» плодовитого, но полузабытого ныне беллетриста прошлого века Василия Ивановича Немировича-Данченко, мне почудилось, что я снова встретился с живым Спехиным или его до крайности похожим двойником. Писатель, посетивший Соловецкий монастырь в 1872 году, описал свою встречу с монахом — капитаном парохода, перевозившего богомольцев. В главе «Отец Иоанн — командир парохода» автор рассказывает его историю, «полную самых неожиданных контрастов и приключений». Мирского имени отца Иоанна автор не называет, но сообщает, что он происходил из северян-поморов и обучался в Кемском шкиперском училище. По окончании училища работы юноше не нашлось. В. И. Немирович-Данченко рассказывает далее:
«О. Иоанну деваться было некуда. Долго не думая, он поступил матросом на ганноверский галиот, который нуждался в русском, так как по случаю датской войны он ходил под нашим флагом. Способный юноша только что стал свыкаться с службою, как во время сильной бури в Немецком море галиот разбило о скалы, и изо всего экипажа спаслось только трое матросов. Одним из них был наш соотечественник… Добравшись до первой гавани, он поступил на немецкое судно, обошел на нем вокруг света и вернулся в Германию, отлично узнав немецкий язык. Тут подвернулся английский китолов, и о. Иоанн отправился в южные полярные моря бить китов, потом ходил в Ла-Манше, в Ирландском море, вел жизнь кипучую, отважную по дерзости, полную огня и страсти. Вернувшись в Лондон, он уже говорил по-английски как англичанин, хотя с несколько простонародным выговором. Потом опять скитальчества, ряд морских похождений — то матросом, то шкипером купеческого корабля, то кочегаром на пароходе, то помощником капитана на нем же. Чего он не переиспытывал в это время! Он побывал под всеми широтами, перезнакомился со всем и образовал из себя отличного моряка-практика».