Несомненной удачей Брэгга является то, что он точно и трезво зафиксировал парадоксальную динамику английского общества, его изменчивость и одновременно стабильность. Пожалуй, Брэгг, как никто другой из современных английских писателей, раскрыл модель самовоспроизводства классовой структуры английского капиталистического общества во второй половине XX века. В Британии возник «твердый пласт набирающего силу поколения, люди, прочно окопавшиеся на своих хорошо защищенных и хорошо оплачиваемых местах; ответственные, достаточно хорошо обеспеченные, чтобы удовлетворять все свои насущные потребности, уверенные — насколько это возможно — в завтрашнем дне. Для этой группы людей «привилегированность» и «средние классы» были бранными словами. Все до одного были уверены, что в их-то мире с классовыми различиями покончено навсегда. И в то же время — может, и неумышленно — они возводили старые социальные структуры обособленности, которые, по их же многократным заверениям, были давно ликвидированы и никому не нужны».

Нет и не может быть классового мира в обществе, где труд и талант продолжают оставаться предметами купли-продажи. В этом убеждает и судьба Дугласа, так и не нашедшего свою «землю обетованную», и его родителей, на склоне лет вынужденных прирабатывать — ни пенсии, ни сбережений не хватает, — и забастовка в Тэрстоне.

Социальный конфликт романа подкреплен глубоким психологическим конфликтом, это состояние душевного разлада, кризиса, в котором пребывает Дуглас. Его первопричина — поиски героем своего «места в Англии». Прочными нитями связан он с «малой родиной», Камбрией. Эта холмистая земля, «древняя и стойкая», с ее вересковыми пустошами и поросшими мхом валунами, старыми как мир, овеяна преданиями и легендами о давних битвах саксов и пиктов с захватчиками норманнами. Дуглас остро ощущает вечность этой земли, омытой кровью и потом его предков, она питает его, как Антея, животворной силой. Но живет он в Лондоне и, постоянно возвращаясь на родину и тоскуя по ней, все-таки уже не может переселиться обратно: «Половина его (Дугласа. — Г. А.) жизни прошла в этих местах и половина за их пределами. В настоящее время обе эти половинки как бы перечеркивали одна другую».

Мне уже приходилось отмечать близость мыслей и переживаний героев Брэгга с тем комплексом идей, которые отличают нашу «деревенскую прозу». Уместно будет вспомнить и Шукшина, сказавшего в одном интервью, что он сам напоминает себе человека, стоящего одной ногой в лодке, другой — на берегу.

Дуглас — тип, определяемый современной социологией как «маргинальный человек». В своем прошлом он ищет прочный тыл, точку опоры, верность семье и товарищам, с которыми, увы, уже слишком мало осталось общего.

Дуглас завидует Гарри, своему названому брату, друзьям детства — «в них есть какая-то цельность». Разрывающие Дугласа противоречия — прямое следствие отсутствия цельности, и тут уже никакая одаренность, ум, образование помочь не могут. Сегодня провинциалу вовсе не нужно стремиться в большие города. Дуглас великолепно понимает, что он утратил, покинув Камбрию: «Впервые в истории, пожалуй, это мы, пираты, мы, искатели приключений, оказались проигравшими… Я уехал, и я преуспел — таково впечатление, которое я создаю, и так считают они — а на самом деле я потерял десять-пятнадцать лет серьезной работы, дружеского общения и приятного времени».

И вместе с тем — назад дороги нет. «Я восхищаюсь своим дедом и отцом — но у меня своя жизнь», — уверен Дуглас. Однако, как и герой романа Дэвида Стори «Сэвилл», он «никуда не принадлежит». Совершенно чужим остается для него мир Мерлина Рейвена, «гогочущий табун не в меру разряженных девиц и молодых людей», держащихся «хозяевами в фешенебельных дискотеках, новых ресторанах, на всех светских развлечениях…».

Опыт Дугласа, ищущего свой путь, строящего свою, ни на чью не похожую жизнь, печален и даже драматичен. С детства усвоивший, что «человек должен прежде всего стремиться к независимости», искренне заблуждающийся по поводу того, что у него «есть возможность выбора» и что он всегда может «найти способы стать более свободным и более удовлетворенным», Дуглас вдруг понимает свою истинную роль в обществе: «…после того как Дуглас, рванувшись вверх, оставил позади рабочий класс, получил привилегии, сопутствующие оксфордскому образованию, пообтерся, работая в студиях Би-би-си, и потолкался в среде лондонцев, не признающих классов, он во многих отношениях стал гостем. Гостем общества, прекрасно оплачивающего хорошо натренированные таланты, за которыми стояло всеми признанное хорошее образование; весьма желанным, если он к тому же играл по правилам и не нарушал установленных традиций. Плененным гостем!»

В самом деле, Дугласу дана «возможность на опыте проверить ценность различных вещей и сделать по их поводу собственные выводы». Но за эти выводы приходится платить дорогой ценой — гибелью брака и утратой любимой, высокой степенью реальной несвободы творчества, когда продюсер Би-би-си Майк Уэйнрайт предпочитает, чтобы Дуглас делал передачу о Рейвене, а не о разных районах Британии. Но, быть может, самым страшным знаком этой несвободы становится история с повестью Дугласа «Смерть друга», которую все хвалят, но никто не хочет публиковать. Точной и злой карикатурой голливудских нравов служит предложение киномагната сделать героя этой трагической истории… террористом. И печальнее всего, что Дуглас готов идти на уступки.

Любопытно, что все персонажи того же поколения, что и Дуглас, — выходцы из социальных низов. Это как бы возможные варианты судьбы Дугласа. Казалось бы, совсем на другом полюсе находится его двоюродный брат Лестер, пройдоха и неудачник. Он вроде бы лучше других усвоил закон джунглей, правящий капиталистическим обществом, и готов ухватить все, что плохо лежит. Но Лестеру никак не улыбнется удача в обществе «равных возможностей» — таков удел большинства, в том числе и тех, кто безоговорочно принимает идею извечного «права сильного».

Совсем не похож на Дугласа и Лестера Гарри, человек целеустремленный, надежный, совестливый. Но Гарри скован, и не только рамками местных тэрстонских интересов. Узок и его жизненный кругозор — он искренне верит в то, что личная честность способна улучшить мир, внести в него разумное начало.

Особо, конечно, стоит сказать об образе Мерлина Рейвена. В нем можно увидеть черты многих звезд поп-музыки — Джона Леннона, Пола Маккартни, Элтона Джона, Рода Стюарта и других. Мальчишка из сиротского приюта, ставший повелителем многотысячных толп… Чем не рождественская сказка? У него теперь есть все, о чем мечтают другие, — деньги, популярность, свобода писать то, что он хочет, и делать, что ему заблагорассудится…

Свобода? Рейвен, как и Дуглас, весь в путах. Да, Рейвен редкостно одарен, и успех его не случаен и «не сделан» бизнесменами от поп-музыки. Но Рейвен сегодня не только закуплен, но полностью закабален — превращен в кумира, в идола ценой утраты всего человеческого, даже имени. Трагедия настоящего таланта в буржуазном обществе — тема далеко не новая, но Брэгг берет ее в каком-то совсем новом и неожиданном ракурсе. Рейвен уже может писать и исполнять все, что угодно, — публика примет и раскупит пластинки. Но он знает, как слабы его новые вещи. И он прячется от всех, потому что уже ни в чем не принадлежит себе, а только публике, масс-медиа, производителям и покупателям грампластинок, приживалам и слугам. Парадоксально, но и логично его возрождение при встрече с Лестером. В ней не только память о прошлых днях, голодных, но безмятежных, а и всегда насущное предостережение капризной «госпожи удачи», — одним словом, Лестер принес в его шикарные апартаменты дыханье жизни, грубоватое и суровое. И Мерлин запел. Высший взлет его — концерт в «Мэдисон-Сквер-Гардене». Но затем опять опустошенность и одиночество — неизменно оборотная сторона популярности… И роскошный, тщательно обставленный особняк — как золоченая клетка прекрасной певчей птицы, которой никогда не вылететь на свободу…

В романе «Земля обетованная» завершается жизненный путь, пожалуй, одного из самых привлекательных героев Брэгга — старого Джона Таллентайра. Характер деда Дугласа вряд ли можно определить как идеальный. Старик нрава крутого, тяжелого. Но есть в нем то, чего не хватает молодому поколению, — цельность натуры и поразительное чувство собственного достоинства. Естественная, как дыханье, глубинная нравственность трудового человека не позволяет ему и в преклонные годы сидеть без дела или искать чьей-то помощи. Старый Джон из тех, кого у нас в народе называли и называют «самостоятельный». Свой конец вечный труженик встречает немощным, но исполненным силы духа. За внешней его угрюмостью таится богатый внутренний мир: «Хотелось бы взглянуть на новорожденных ягнят — больше всего, пожалуй, ему хотелось бы увидеть ягнят — ну и распускающиеся листья и цветы тоже, конечно». Для старого Джона с его уходом мир не кончается — природа, единение с которой он всегда так остро ощущал, возродится вновь. Джон Таллентайр скромно и неприметно оставил свой след на земле: «Хорошо бы объехать все места, где он когда-то работал: посмотреть поля, которые он пахал, копал, за которые болел душой. Взглянуть бы на них разочек. Больше ничего и не надо». На похороны старого Джона собралось триста человек — след им оставлен не на полях, а в сердцах человеческих…