… В степи было темно, хоть глаз выколи. Он отпустил вожжи и лошади сами нащупывали копытами дорогу.

И вот когда они понеслись с горы, он услышал невдалеке крик, который тут же прервался.

Лошади неслись рысью. Но внизу, в Ковалевской балке, они вдруг стали, как будто их кто схватил за узду.

«Хотят отобрать лошадей», — промелькнула у Шефтла мысль. Он спрыгнул с телеги.

У обочины дороги, уткнувшись лицом в землю, лежала Элька.

Шефтл заметался вокруг нее, еще не совсем понимая, что произошло. Он приподнял девушку и вдруг почувствовал, как по руке потекла горячая кровь.

— Элька! Элька! Что случилось? — растерянно спрашивал Шефтл.

Потом взял ее на руки и осторожно уложил на телеге.

— Элька… Ну, скажи хоть слово… Что с тобой? Элька приоткрыла глаза и, еле шевеля губами, прошептала:

— Шефтл…

Она, видно, хотела еще что-то сказать, но не смогла и снова закрыла глаза.

Дождь не переставал. Шефтл сбросил с себя бурку, снял пиджак, хорошенько укутал Эльку и погнал лошадей прямо в Святодуховку, в больницу. Может быть, еще удастся ее спасти. Каждую минуту он наклонялся к ней, прикасался рукой к ее горячему лбу и безжалостно гнал лошадей.

В больницу его не пустили. Но он не уходил. Долго еще стоял под окнами. Потом вышла к нему сестра в белом халате и развела руками: ничего, мол, пока не известно.

А назавтра вечером Эльки в больнице уже не было. На рассвете отправили в город.

Больше он ее не видел.

Только месяца два-три назад Шефтл случайно слышал разговор секретаря райкома с колхозниками. Элька уже совсем здорова, рассказывал он. Шефтлу хотелось расспросить о ней у Иващенко, но он не решился.

Где-то она теперь? Неужели даже и не вспоминает о нем? Но хутор она ведь не могла забыть! Если бы Шефтл знал, где она, он бы ей послал подарок — топленое масло, сырки или же гусиное сало… Ему доставило бы большую радость, если бы Элька поела чего-нибудь из его хозяйства. Тогда она бы, может быть, вспомнила о нем. Эх, ему бы только посмотреть на нее. В самом ли деле она такая, какой осталась у него в памяти?..

Лошади переплыли ставок, вышли на противоположный берег, а Шефтл все еще лежал, вытянувшись, на пригорке. Да, за этот год многое изменилось. И он сам уже не тот Шефтл. Что-то в нем покачнулось. Он теперь уже и не знает, как жить на свете…

Шефтл наконец вспомнил о своих лошадях и вскочил. Буланых не было. Он пробежал несколько шагов и увидел на противоположном берегу Зелду. Она гнала его лошадей из степи сюда, к плотине.

— Шефтл! Шефтл! Твои лошади…

Шефтл, размахивая путами, пустился к плотине.

— Потише, Зелда! — кричал он. — Потише, смотри, не всполоши их!

Зелда что-то крикнула в ответ и рассмеялась. Но он не расслышал. Девушка ловко схватила лошадей под уздцы.

— Кось-кось-кось! — позвал он буланых. — Где ты их увидела, а, Зелда? Ох, и испугался же я! Но-о, айда, айда! — Он пошлепывал лошадей по мордам. — Куда залезли, черти?

Зелда шла рядом, робко смотрела на Шефтла, ждала, что он еще хоть что-нибудь ей скажет. Но он даже ни разу не взглянул на нее.

— Как это ты их недоглядел? — спросила она.

— Кто знает… Эх вы, милые мои! — Он радостно похлопывал лошадей по спинам. Ему все еще не верилось, что его буланые с ним.

Зелда, огорченная, понемногу начала отставать. Миновав плотину, она свернула на боковую дорожку.

— Куда ты? — Шефтл обернулся.

— А что?

Он только теперь увидел, как она выросла за последнее время, какой здоровой стала и красивой.

Зелда поймала на себе взгляд Шефтла. Никто еще никогда так не смотрел на нее.

— Я домой… — смущенно сказала она. — Что ты там будешь делать?

— Не знаю.

— А не поможешь мне убрать ток? — Он подошел к ней поближе.

— Ток? — Она сразу повеселела. — Могу.

— В самом деле? — Он уже не сводил с нее глаз.

— А что? Думаешь, сил не хватит?

— Ну, посмотрим.

— Посмотришь! — Она рассмеялась.

— Только сейчас же.

— Мне все равно делать нечего дома. — Ты не устала? — спросил он.

— Нисколечко.

Повеселевшие, они ускорили шаг. Зелда была так довольна, что встретилась с Шефтлом, ей хотелось разговаривать с ним, но она не знала о чем.

— А новые машины, Шефтл? — вдруг выпалила она. — Ты уже видел новые машины, которые сегодня привезли?

— Что, снова машины? — переспросил Шефтл, сразу помрачнев. — Какие машины?

— Сеялки. Двухрядные.

— Сеялки… Двухрядные… Сегодня, говоришь, привезли? Им все дают и дают. — Он так расстроился, что до самого дома больше не проронил ни слова.

Зелда подавала Шефтлу вилами солому. Она была счастлива, совсем не чувствовала усталости, хотя весь день проработала в степи. Все в этом дворе было ей мило.

— Подавай, подавай, Зелда, — добродушно покрикивал Шефтл, утаптывая босыми ногами скирду, — чтоб ты здорова была!

Всякий раз, как он к ней обращался, у нее теплело на душе. Теперь она уже уверилась, что Шефтл не зря задержался у плотины — ее поджидал. Он, наверное, еще издали ее увидел и нарочно упустил лошадей…

Они работали быстро. Уже почти весь ток был убран, когда с улицы донеслась песня. Зелда узнала голос Коплдунера. Он шел по улице с несколькими комсомольцами.

— Шефтл, я пойду… Отец уже, наверно, дома… — Она побоялась, как бы комсомольцы не увидели ее с ним.

Шефтл спустился со скирды. Девушка стояла перед ним с открытым, светлым лицом, вся запорошенная соломой.

— Ну, иди, раз так! — Шефтл добродушно хлопнул ее по спине. — А в другой раз придешь?

— Если позовешь, — бросила она на бегу.

Она вошла в хату, все такая же радостная, подбежала к окну, посмотрелась в темное стекло и показала себе язык. «Да ты, Зелда, и в самом деле красивая». Как он смотрел на нее!..

— Зелда, что ты там делаешь? — тихо позвал Онуфрий.

— Тато, ты уже дома? — Зелда подошли к отцу, ласково обхватила его за шею. — Когда же ты пришел?

Она быстро собрала ужинать отцу, а сама выскочила на кухню. Умывшись холодной водой, надела белую кофточку и выбежала на улицу. Пусть Шефтл увидит ее сейчас! Она знала, что белая кофточка ей к лицу. Где-то в конце деревни, около ветряка, пели девушки, но Зелде к ним не хотелось. Она смотрела туда, где темнел огороженный двор Шефтла, н с бьющимся сердцем ждала, что вот сейчас он появится…

«Может, пойти к нему? — Она сделала несколько шагов. — Нет, не надо. Он не должен ничего знать…»

Зелде вдруг бросились в глаза сильно облупленные, обмытые дождями стены их низенькой землянки. Как это она раньше не заметила? Давно пора побелить…

И Зелда кинулась на кухню — не завалялось ли там немного известки. Но, осмотрев все уголки, известки не нашла.

— Зелдка, что ты там ищешь? — На кухню вышел босой Онуфрий.

— Здесь была известка… Я хочу побелить хату…

— Что это тебе приспичило, донька? — Он смотрел на нее своими добрыми светло-голубыми глазами, чувствуя, что она какая-то не такая, как всегда.

— Да вот стены совсем облупились. Стыдно перед людьми…

— Ну хорошо, донька, побели.

Онуфрий остался стоять в дверях. Может, она сама ему расскажет, что с ней приключилось. А спрашивать он не будет — ведь она не ребенок.

… Уже девятый год пошел, как Зелда живет у Онуфрия. Он взял ее к себе в ту страшную осень 1919 года.

Как-то вечером Онуфрий Омельченко со своей женой Феклой работали на баштане. Вдруг из-за горы, в облаке пыли, появились пьяные махновцы. Они свернули на баштан, соскочили с коней и начали приставать к Фекле.

Онуфрий с мотыгой в руках бросился на махновцев. Но разве мог он один с ними сладить? Их было трое.

Они повалили его на землю и били сапогами до тех пор, пока он не потерял сознание.

Через несколько часов Онуфрий пришел в себя. Махновцы уже скрылись, а во ржи лежала замученная насмерть Фекла.

Вскоре после того, как Онуфрий похоронил за ставком, на заросшем кладбище, Феклу, он узнал, что неподалеку, в деревне Галушки, банда махновцев среди бела дня вырезала семью кузнеца Шлемы. Из девяти человек уцелела одна лишь восьмилетняя девочка. Онуфрий тотчас отправился в Галушки. Молча хлопотал он возле убитых, помогал похоронить их, а потом упросил хуторян, чтобы они отдали ему девочку. Он обещал ходить за ней как за родной. Своего ребенка ведь у него уже никогда не будет. В свой дом, где жила Фекла, он другую женщину не введет. И для девочки будет лучше: пусть растет подальше от того места, где убили ее близких…