— А что помешает оклеветанным обратиться в суд?
— Ничего, но наших будут защищать лучшие адвокаты, на их гонорарах я экономить не собираюсь. Однако все это только одна сторона проблемы, назовем ее кнутом. Кроме него, должен быть и пряник. Это прямая финансовая помощь для самых низкопробных изданий и косвенная — для более приличных. В дальнейшем изданиям, в течение, скажем, года печатавшим только взвешенные материалы, можно в индивидуальном порядке давать освобождение от цензуры.
— Хотелось бы уточнить, что именно ты понимаешь под словом «взвешенные».
— Поясню на актуальном примере. За зиму во многих местах озимые померзли. Сейчас свежие посевы кое — где уже сохнут из — за отсутствия дождей. Если это продолжится, грядет неурожай, а за ним — голод. Так вот, его последствия можно описать по — разному, причем все варианты будут в какой — то мере правдивы. Например:
«В селе Косозадово от голода уже умерли десять человек, и то ли еще будет! Царю и его сатрапам плевать на страдания народа, они думают лишь о том, как его ограбить. Долой, блин, самодержавие!».
Или так:
«Наконец — то власть под мудрым руководством его величества и назначенных им кристально честных министров начала заботиться о народе! Благодаря ее неустанным трудам в селе Косозадово не было голодного мора, как в шестьдесят пятом году, когда от голода и болезней умерло более ста человек. Сейчас же — всего несколько умерших, да и то не факт, что именно от голода, ибо всякий человек смертен. В общем, боже царя храни!».
А можно вот так:
«Да, сейчас жертв заметно меньше, чем во время страшного голода шестьдесят пятого года. Но всякая жизнь бесценна, и родным все — таки погибших от голода наверняка не легче от того, что раньше было хуже. Так давайте вместе подумаем, все ли было сделано для того, чтобы предотвратить эти пусть и маленькие, но все равно трагедии. Причем и властью, и обществом в равной мере».
Я помолчал и продолжил:
— Не берусь сказать, первый или второй вариант нанесет государству больший вред, но что пользы в обоих случаях не будет, это точно. А вот третий — он и есть взвешенный.
— Хм. Это все, конечно, замечательно, но только кто в каждом отдельном случае будет решать, к какой группе отнести конкретную публикацию?
— Как то есть кто? Разумеется, ты. Поначалу, конечно, и я буду помогать в сомнительных случаях.
— А с нашими трудовыми союзами тогда как быть? Там до идеала еще далеко, и если на меня будет свалена еще и пресса, то нужен толковый заместитель по рабочему вопросу.
— Морозов тебя устроит? Тот самый, которого вы с Михаилом нашли в Петропавловке. Его теперь зовут Лев Александрович Корин, он разочаровался в народничестве и стал убежденным марксистом.
— Ты ему доверяешь?
— Так, слегка. Пригляд, конечно, понадобится.
— Ладно, только мне с марксистами до сих пор работать не приходилось.
— Вот те раз! А я, по — твоему, не марксист, что ли? И ничего, работаем же, вроде особых разногласий пока не видно.
Следующим утром я отбыл в Питер, а через три дня двинулся назад в Москву, уже с женой, сворой сопровождающих лиц и аж на двух поездах сразу. Правда, ехали они не спеша, хоть Николаевская дорога и поддерживалась в лучшем состоянии, нежели харьковская. Нам с Ритой предстояла коронация. Готовивший ее министр двора Воронцов — Дашков, коего Николай просто забыл выгнать, а я пока решил с этим обождать, заверял меня, что пожелания моего величества будут всемерно учтены и торжества окажутся настолько скромными, насколько это вообще возможно без урона престижа власти. Почему я так решил? У меня, во — первых, врожденное отвращение ко всяким официальным мероприятиям, во — вторых, траур сразу и по отцу, и по брату, а в-третьих — жена беременная. Если за время торжеств она мне хоть раз пожалуется, что устала, вылетит этот тип из министров двора как пробка. А если нет, то пусть пока еще немного там посидит. Ворует он вроде умеренно, а ставить вместо него Фредерикса неохота. Он, конечно, человек преданный, но больно уж недалекий.
Глава 8
Ну, даже не знаю, что тут сказать. Моя коронация, конечно, до отцовской по пышности не дотягивала, но вообще — то я представлял себе скромные торжества несколько иначе. Как — то более камерно, что ли. Однако они все — таки закончились, причем сравнительно благополучно. Рита, во всяком случае, не жаловалась. Как ни странно, давки на Ходынке, где теперь было организовано не только не единственное, но и не главное место раздачи подарков, избежать не удалось. Впрочем, с той, что произошла в другой истории, не было никакого сравнения. Полтора десятка в больнице, шестерых затоптали насмерть — вот такие скромные итоги. Плюс еще человек двадцать просто допились дармовой водки до летального исхода. А тех, кто всего лишь до белой горячки, вообще никто не считал.
Естественно, я поинтересовался у Бердяева, не заметил ли он каких — либо признаков того, что давка на Ходынке была каким — то образом спровоцирована.
— В самый момент события — нет, — ответил он, — а вот на следующий день вышла любопытная статейка в «Московском листке». Доложить мои соображения или вы сначала сами прочитаете? Тут немного, всего полстранички.
— Давайте. Хм… вот это место, я так думаю, у вас вызвало подозрение?
— Так точно, ваше величество. И еще вот это.
— Да уж, назвать гибель шести людей массовой — это как — то не очень логично. А другие номера вы смотрели?
— Да. Имеете в виду, много ли подобных ошибок в других номерах газеты? Их там вообще нет. Тем более столь неестественных.
— Согласен, предложение построено странно. «Гибель шесть человек тяжким грузом ляжет на»… это или писал не русский, или слово «шесть» было вставлено на пустое место уже после написания статьи. В принципе такое может быть — если статья писалась по горячим следам, и автор тогда просто не знал количества жертв. А потом кто — то другой уточнил и вставил. Но мне все же кажется, что данное произведение создавалось вдумчиво, в спокойной обстановке. То есть явно еще до события, и автор в силу каких — то соображений считал, что оно будет иметь существенно больший масштаб. Это означает, что вам придется поработать. Если что раскопаете — сообщайте мне сразу.
И Бердяев, и Зубатов имели независимые и неизвестные друг другу каналы экстренной связи с Гатчиной. Для полковника это был допуск к телеграфной линии императорской связи, а у Сергея в квартире просто стояла радиостанция, вместе с аккумуляторами занимавшая половину средних размеров кладовки.
После того, как мы вернулись в Питер и слегка отошли от празднеств, Рогачев сделал небольшой доклад о том, как в прессе освещалась коронация.
— Ничего особенного, — подвел в конце итог Михаил. — Некоторые издания выражают завуалированные надежды, что его величество Александр Четвертый вернется на курс деда, с которого столь резко свернул Александр Третий.
— Еще одну Аляску продать за копейки? Так нету ее у меня, поэтому лучше бы надеялись на что — нибудь другое. Помимо этого что — то заслуживающее внимания было?
— Ну… наверное, все — таки да. Несколько бульварных листов не упустили случая втихую нагадить. Как тебе такой пассаж — «митрополит возложил на голову его величества ворону»? Если бы подобное попалось в одном месте, я бы поверил в случайную опечатку, но ведь с вороной отметились два питерских издания и одно московское.
— Да уж, на случайность как — то не очень похоже. И, кстати, вполне возможно, что для автора этой хохмочки родной язык — английский.
— С чего ты так решил?
— Опечатка выглядит естественней в конце слова, нежели в начале. По — английски так оно и есть. Корона — кроун, ворона — кроу. А по — русски была бы более правдоподобной корова.
— Корову на твою царственную главу тоже возложили, — вздохнул Михаил. — В Одессе. Как — нибудь реагировать будем?
— Официально — нет. Зато ничто, по — моему, не помешает каким — нибудь темным личностям набить морду наиболее одиозному из остряков — редакторов. От души так, чтобы у юмориста появилось побольше времени на полежать и подумать. С последующим извинением в прессе от тех анонимных злодеев — мол, простите, господин редактор, мы не хотели. Шли рихтовать рыло совсем другому мерзавцу, а тут вы подвернулись, да еще с такой гнусной харей! Вот и обознались нечаянно в темноте. Ошибочка вышла, с кем не бывает.