Ваня толкнул Васю с силой, Вася ответил ему понимающим взглядом, и оба с надеждой почти уже уверились, что все устроится.

У постели Василия сидел новый начальник Главнефти, Иван Андреевич, и кричал, наклонясь к его уху:

— Крелиусный станок уже на Полной. Жду телеграммы о начале бурения!

Василий в оживлении попытался сесть, но свалился.

— Ты должен немедленно уезжать! — крикнул Иван Андреевич. — Путевка на два месяца, а там продлим.

— Из Москвы самолетом прямо и до Полной, — тихо сказал Василий.

Иван Андреевич рассмеялся:

— На Полную тебе маршрут указан — через Крым!

Василий напрягал слух и внимательно смотрел.

— Где Меншиков?

— Меншик исчез и не разыскан пока. Это какой-то проходимец и, возможно, белобандит из шайки, зверствовавшей в годы гражданской войны на Индигирке. Фамилия его не Меншиков, а Меншик. Его разоблачил младший брат, которого привез из Якутии другой молодой человек. Оба — твои преданные приверженцы. — Иван Андреевич вынул записную книжку и нашел их имена: — Семен Агафангелович Тарутин Русский-Жилец и Савватей Иванович Меншик.

— Где они?

— Тарутин приехал с направлением от якутского Совнаркома учиться. Меншик Савватей Иванович потребовал, чтобы его командировали на Полную в качестве твоего личного доверенного… По рекомендации Лидии Максимовны мы так и сделали. — Василий озабоченно взглянул, Иван Андреевич улыбнулся. — Так что Савватей на Полной, в распоряжении бригадира Мамеда Мухамедова.

— За какие это заслуги Тарутина послал в Москву Совнарком Якутии? Это опять Сенины сказки.

— Именно так. Он вообще знатный человек Якутии, орденоносец. Теперь Тарутин нашел какую-то замечательную летопись, называемую Берестяная Сказка. Она уже доставлена в Академию наук. Сказка по-новому освещает историю появления русских на Индигирке.

Изможденный, бессильный даже думать — даже на самую любимую тему, Василий подчинился инерции воспоминаний, питавших его мозг все время болезни, восстанавливавших его силу, его уверенность в себе — его здоровье.

Пока Вася водил экспедицию Ивана Андреевича на Жирную речку, комсомольская ячейка выбрала делегата на съезд в Сыктывкаре. Выбранный Ваня Уляшев уплыл в тот же день.

Вася уверен был, что ребята выбрали бы его и Ваня тоже был бы за него…

Но не хватало времени вникать в свои огорчения. Надо было добывать из реки пропитание для одиннадцати человек семьи и успеть позаниматься более интересными делами, а ночью сторожить Совет… Надо было успевать и успевать!

Вася везде успевал примечать, указать, надоумить. Ему казалось, что встанет вся работа без него. Ребята уже и сами привыкли считать, что не могут ничего сделать без Васи… А пришлось управляться без Васи, а Ваня успел даже еще лучше.

На заре все село рыбачило, добывая пропитание. И приехала комиссия из Москвы, просила у голодающих на Выми помочь хотя бы церковными ценностями голодающим в Поволжье. Граждане согласились, а председателем на такое дело выбрали, не без ума, Ваську Зырянова, благо за все берется. К тому же приметили, что председатель приезжей комиссии, рослый парень, имел от роду всего пятнадцать лет.

Через Вымьваиль прошел красноармейский полк, он потребовал от председателя волисполкома собрать отсюда подводы до следующего села. Председатель сказал, что нет лошадей, и уперся. Командир понервничал и арестовал председателя. А полк все равно не мог поспешить, потому что он отпустил подводы, доставившие его сюда. Вася сказал гражданам:

— Почему нельзя взять коров, если нет лошадей? Потянем по наклону. Надо запрячь всех коров.

Командир отпустил арестованного, коровы потащили по наклону имущество отряда, а граждане отказались от нерасторопного председателя и выбрали Васю. А так как Васе не было восемнадцати лет, то постановили считать его исполняющим обязанности.

Вася проявил тут свою деловитость: не оставил должность сторожа. Днем он исполнял обязанности председателя, а ночью сторожил свой исполком и платил себе за сторожбу по совместительству.

— Вася, а когда ты спишь? — спрашивали ребята, а девушки смеялись.

Сторож мог бы спать ночью, потому что никакие воры не зарились на пустоту исполкомской избы. Но слышно было за полночь — звенели песни и шумели разговоры возле сторожа, а когда молодежь разбредалась по домам — и тогда не было полной тишины возле Совета: до самого утра сторож кого-то целовал.

Партийная и комсомольская ячейки устраивали немало субботников: и дрова наготовить для красноармейских жен, и грибы собрать… И в лесу Вася-председатель успевал первый заметить гриб в прелой листве под зеленым сумраком, и набирал он больше всех, и еще соседям кричал:

— Во-он гриб!.. Направо смотри!.. Что ты, не видишь?!..

Навязчивый был председатель, и на это многие досадовали.

Он в свои шестнадцать лет возымел рассуждение, что люди для самих себя сделать ленятся лишь только потому, что до сих пор обходились без этого. Но когда они сделают, пусть нехотя, — они порадуются потом.

Откуда-то принесло, или ветром нанесло, новую затею: клубы строить. Граждане устроили хороший клуб, который Васе казался замечательным. Потом строили больницу.

Многое делали для себя нехотя — потом они радовались…

Эта жизнь полна была для Васи трудного, деятельного счастья.

Ветеринарный фельдшер (скорее это был коновал) сказал ему:

— Ты, сынок, молодой и очень умный. Что же ты не учишься?.. В Серегове отец достанет тебя, говоришь? Иди в Удор, тоже соседнее село, там школа-семилетка открылась, хорошая школа. А ты остаешься неграмотным.

— Знаю, сам давно хочу учиться, — ответил Вася, потому что давно не стал думать об этом и слова коновала страшно его задели. Сказал с досадой: — Но только это не в соседстве, а довольно далеко.

— Нет, это недалеко, только надо знать тропу туда, а по тропе будет Удор в соседстве: верст триста шестьдесят или триста восемьдесят, не более, — он рассказал о просеке. Там была пешая тропа, — как только по ней спустились, дальше пойдем на север и можем считать себя в Удоре.

— Знаю, — сказал Вася, все выслушав с опущенной головой, — на этой тропе ограбили и убили очень много людей в прошлом году. Кто не слыхал!

— Это правда. Пешеходы из-за этого передвинулись на Лоптюгу.

Осенью отец взял Васю рубить лес. Они поднялись вверх по Выми, и уже всю дорогу Вася думал о просеке на Удор. И как раз возле этой просеки Игнатий остановился ночевать.

Вася сказал:

— Знаешь, отец, я остаюсь неграмотным. Мне восемнадцатый год. У меня все терпение истощилось.

Они долго спорили. Вася сказал:

— Как хочешь корми свою семью!.. Знаешь, два раза я ушел неудачно, на этот раз я тебя совсем заброшу.

Они здорово поругались, но отец знал, что Васе уйти нельзя отсюда, просека непроходима, — лег спать. Вася взял свою долю сухарей, примерно пуд; взял маленький чайник с лодки, забрал шесть или семь коробков спичек и ушел в ту просеку.

Уже лес был темный, и везде усердно семенил дождь. Игнатий не решился догонять сына — это была верная смерть от бандитов, застрявших в лесу после Латкина.

На Васе был холщовый армяк, подшитый куделью, и короткие сапоги. Весь день он шел холодной водой по набухшим болотам и обтирал ноги вечером и растирал, пока не согревались, но все-таки очень страдал от ревматизма.

Он ночевал у костра под елью каждую ночь. На речках он рубил маленькие плоты и переплавлялся. На девятый день вышел на большую реку. Оттуда поднялся километров сорок. На десятый день он пришел в Удор и прошел прямо в школу, возбужденный от нетерпения.

…Секретарь начальника Главнефти пересылал в Крым письма Сережи Лукова. Бурение шло хорошо. В конце октября углубились уже на двести двадцать метров. А в ноябре Василий получил телеграмму из Москвы: