Ну вот — наконец знаменитый голос в сенках — юный, сердитый, обрадованный:

— Перестань сейчас же, оглашенная!

С восторженным нетерпением она готовилась ворваться в сенки, наброситься в полутьме на маму и услышать: «Прочь от меня, язычница!.. Спасите!» Особенно ей нравилось, что она — язычница…

Ринулась в дощатую теснину вслед за открывающейся дверью, набросилась, хотела обнять — и отпрянула с криком:

— Кто это?! — Не могла разглядеть, несознаваемым наитием вырвалось: — Савва?!

Он молчал от счастья и почтительности. Но она, не слыша ответного рыка и гула, испуганно повторила:

— Кто это?..

— И Савватей Иванович, и Семен Агафангелович, и далее мама тут, и не зайдете ли вы в дом, Лидия Максимовна?

— Сеня?! Где он? Где вы?.. — И засмеялась счастливо. — Ну конечно: он уже снимает с меня рюкзак! Скорее, скорее — дайте же посмотреть на вас на всех! Идите сюда!

Выскочила из сенок во двор.

— Более мой, настоящие живые Сеня и Савва! Русские жильцы…

— На маму даже не взглянула… — Елизавета Пименовна стояла в дверях, всерьез обиженная. И мелодично запищала, опережая объятия дочери, с ликованием: — Спасите!

Лидия вбежала в крохотную столовую, не снимая дорожной куртки, шлепнулась на стул и смотрела сияющими глазами. А Сеня улыбался и смотрел с такой неумелой влюбленностью, что она покраснела.

— Сеня! Я же из-за вас чуть не выронила бутылку, драгоценную боржомную бутылку, и весь результат экспедиции улетучился бы! Все мои мученья!..

— Какую бутылку? Где она?

— В рюкзаке, мама.

— Фу, напугала.

— Да ты знаешь ли, кто это? Мама! Кто эти люди?

— Нет. Не знаю. За три дня разве узнаешь людей. Ты, может быть, снимешь с себя экспедицию? И пойдешь переоденешься? Марш в свою комнату сейчас же!

— Сеня вернулся! Мама… — убегая.

И прибежала — в легком, домашнем — с тем же возгласом, с другим именем:

— Саввушка, почему вы мне больше не писали?.. Сеня, я умру, не дождавшись вашего рассказа!

— Лида, ты уже весь дом подняла.

— Ну, весь дом — это одна мама.

— Сначала покушайте, потом будете рассказывать.

— Вы всё сразу, мама! Начните с самого начала, Сеня. Вы попали в Русское жило?

— Это не с самого начала, Лидия Максимовна. Конечно, попал.

— «Конечно, попал!» Слышишь, мама? Такой же хвастунишка, настоящий ученик Зырянова. Как выглядит Русское жило? Я сгораю от нетерпения!

— С парадного хода это сказочное царство. Стоит ледяная стена, и другого хода нет. Даже на самолете опасно: воздушные течения над наледью в ущелье. Влезть можно, а вылезть? Самоубийство.

Наледь втягивалась в ущелье языком, и скоро мы увидели отражение облака в воде. Самолет пошел над круглым озером, над лесом вокруг озера и чуть не прикасался крылом к шершавой стене вокруг леса.

— Труба? Воронка? — быстро спросила Лидия. — Высокие стены?

— Я не видел, неба не видно, и гор не видно.

— Взаболь, не видно неба николи, — подал осторожно голос притихший Савва, ошеломленный Москвой. — Горы заоблачные, я видел с Мирской стороны.

— В одном углу лес отошел от берега метров на двести. Полтора десятка домиков… На берегу, когда мы летели, суетились гуси, собаки, дети и взрослые. Дети голые, взрослые по-чудному одетые. У мужчин в руках луки в рост, они стреляли по самолету хвостатыми стрелами.

Елизавета Пименовна рассмеялась:

— Сказка!

— Сказка, — подтвердил Сеня. — В наказание летчики сорвали дым из труб над самыми крышами. Самолет плюхнулся в озеро, толпа с воплями разбежалась. Пилот сам удивился и сконфузился. Он не разбил самолет благодаря только небольшой высоте падения. Над озером, очевидно, был сильно разреженный воздух, но кто мог ожидать?

И вот огромная птица с ужасающим ревом, поднимая гору брызг, ринулась к берегу навстречу толпе. Женщины и дети снова попрятались, воины отступили за деревья.

Пилот выключил мотор и поспешно сбросил меховую куртку. Помощник сказал, отирая пот: «Фу, меня даже в жар бросило».

Пилот в насмешку: «Испугался?»

«Они нас постреляют, высунем только нос».

Пилот взял ружье: «Пару лебедей на ужин, они сразу поймут русский язык».

Тут я вмешался: «Это же русские люди, что вы, не видите?»

А по алюминию звякают стрелы.

«А вот они подырявят нам целлулоид, — сказал пилот. — Что за черт, откуда такая жара?»

Но теперь они больше всего смотрели на девушек.

«На картинках не видал таких красавиц, — сказал помощник. — Не в рай ли мы залетели, Яша?»

«Не верю, это адский агитпункт».

«Ну как, Семен?.. А ты уже до белья разделся. Останешься? Женишься здесь…»

Я сказал: «Всю жизнь мечтал попасть сюда, начиная с августа прошлого года».

«Не остри, идиот, мы за тобой не прилетим сюда».

«Письмо возьмете?»

«Иркутскому ГПУ, с жалобой на нас и с указанием твоего почтового адреса?»

«Моему товарищу в Алексеевку на Полной — о том, что меня сюда доставили-таки согласно билету…»

«Скажи, паря, может, ты убил десять человек?»

«Граждане, я польщен».

«Посмотрим, что он напишет?»

Я подал заготовленное письмо. Прочли, переглянулись.

«Чепуха какая-то, бред».

Пилот особенно злился из-за жары и духоты. Оба летчика разделись до трусов.

«Это не озеро, а кастрюля с кипятком».

«Повезем дальше».

«Но я же говорю: согласно билету!»

Но эти слова они не удостоили внимания. Делать нечего, предъявил документ, выправленный в Якутске во время нашей довольно продолжительной стоянки. «Прошу не оскорблять», — сказал я. В документе указано, что С. А. Тарутинову, орденоносцу республики, предоставляется бесплатный проезд на всей территории республики всеми видами транспорта, а также самолетом за счет СНК ЯАССР до Русского жила, на родину.

Ох и обругали они меня.

«Проклятье! — зарычал пилот. — Еще отвечать придется за несчастного зайца!»

«Но он уже не заяц, и мы не зайцевозы, — сказал помощник. — Ай да Сеня! Расстаемся друзьями!»

Но пилот спохватился:

«Ни черта не стоит твой билет. От Иркутска до Усть-Кута — это не по территории республики, и ты все равно заяц».

Но тут пилот сам вступился:

«Так-то так, а придется оставить здесь… Хотя билета у тебя нет. По этой бумаге ты должен был выправить в Якутском агентстве билет на наш рейс. Ну, черт с тобой. Бумагу твою отберем у тебя».

Не жалко, в Якутске другую сделают… если выберусь отсюда.

«Жара ударила тебе в голову, паренек, — сказал помощник. — Я бы не рискнул пожизненным заключением ради твоей идейки».

«А вы ради какой идейки залетели в эту трущобу?»

«Мы, брат, кукушечники. В гражданскую летали на гробах».

Я вижу, стали меня уважать. Говорю им:

«Если меня не подстрелят из этих детских игрушек, тогда вы сможете ночевать. У меня здесь блат. И если мне посчастливит в эту же ночь — возьмете меня с собой».

«Это справедливо, как в кукушку, — сказал пилот. — Но только ночевать мы здесь не будем, из-за жары и влажности, вредно для машины».

«Надо выяснить причину», — сказал помощник.

Помощник открыл дверцу, в самолет ворвался аж пар и влетела длинная деревянная стрела с белым опереньем и крики:

«Антихрист прилетел!»

«Матушка, Горяче-озеро, погуби! Живую свари!»

«Русские люди, бей антихристову птицу!»

Гуси, лебеди, собаки, дети, женщины гоготали, лаяли, плакали, причитали. И еще девочка кричала все время: «Это какая страсть!»

«А крылья не складыва-т! — кричал малец. — Дверца под крылом!»

«Человек в пузе у ей!..»

«Это какая страсть!» Девочка закричала мне изо всей силы: «Дяденька, не прыгай, сварисься!»

«Зачем ревешь? Антихрист тебе дяденька. Пускай сварился бы».

«А может, не антихрист?» — пожалела девочка.

«А кто же?»

«А сам царь!.. Вишь, ладный!»

«Дура Маруська, царя-то нету больше, дяденька Миколай сказывал».

«Гляньте, гляньте, братцы!»

Из птичьего пуза спустили ведерко на веревке, зачерпнули, подняли и скоро выплеснули остатки.