Делонг подмигнул, хлопнул Фрэнка по плечу и вышел. Снизу, из холла, он крикнул, чтобы Фрэнк не забыл про кленовый сироп.

Фрэнк посидел, покурил, допил пиво, потом решительно вытряхнул из головы все мысли, связанные с работой, и стал думать о снеге, о лыжах, о бледно-голубом небе над лесистыми холмами Мэна. Ему так захотелось домой, что он вскочил и стал лихорадочно собираться, швыряя в чемодан скомканные сорочки.

Покончив со сборами, он поехал к Рою. Тот встретил его в пижаме, вполголоса заорал от восторга, но в комнату не пустил, загораживая собою полуоткрытую дверь.

— Ладно, я понимаю, — догадался Фрэнк, — выйди тогда сюда, поговорим на лестнице.

Рой вышел с бутылкой, тщательно притворив дверь; они сели на ступеньках, выпили, обменялись новостями.

— Ты знаешь, — сказал Фрэнк, — боюсь, нам с тобой тунца не удить. Я уже получил отпуск и завтра утром качу на Север.

— Ты что, спятил? — подозрительно спросил Рой.

— Да нет, просто мне все здесь осточертело. Хочется наконец понюхать снега. Так что, старина, ты меня извини за то, что срываю план…

— Уж не думаешь ли ты, что я не найду тебе замены? — Рой пренебрежительно сплюнул. — Я наберу себе таких девочек, что ты еще побежишь за моей машиной, скуля от зависти.

— Кстати о машинах, — сказал Фрэнк, — мне сейчас придется забрать твою. Я на своей развалине не доеду и до Кентукки, а здесь в городе она тебе послужит. В случае чего, поездишь пока с кем-нибудь из наших парней.

— Ничего себе придумал! — недовольно проворчал Рой, недавно купивший новый «крайслер». — На твоем шарабане и до завода не доберешься!

— Я же добираюсь, — возразил Фрэнк. — Все-таки восемь миль или три тысячи — разница?

Баттерстон, ворча, принес ключи.

— Ты что, сразу утром и уезжаешь? — спросил он. — Я бы на твоем месте заехал на завод, по-моему, там были о тебе какие-то разговоры…

— Обо мне? Тем больше оснований не заезжать. Старого зануду сцапали в последний момент — мы должны были ехать вместе, он только заскочил на завод сдать документацию. Потом приходит и говорит, что у него сорвалось. Нет, я удираю! Слушай, а что обо мне говорили?

— Не помню точно, — сказал Рой, разливая остатки из бутылки. — Но что-то хорошее. Держу пари, ты скоро обскачешь меня на два корпуса. Черт с тобой, скачи, я независтлив. За твои успехи!

— И за твои, — подмигнул Фрэнк, ткнув большим пальцем через плечо, на закрытую дверь.

— В этом смысле ты за меня не беспокойся, — хвастливо сказал Рой. — Еще увидишь, какой экип я сколочу для поездки во Флориду!

— Охотно верю. Но только твоя рыбная ловля кончится тем, что на крючке повиснешь ты сам. И как повиснешь!

Рой ударил себя кулаком в грудь;

— Нет еще такого крючка, на котором можно подвесить старого Баттерстона! Ну ладно, проваливай, меня ждут. Напиши, как там ваш Мэн. Да, а ключи от твоей развалины?

— Держи. Тоже мне, «развалина»! Посмотрим, в каком состоянии вернется твоя красотка.

— Воображаю, — сказал Рой. — Уж что-что, а портить машины ты мастер. Гений! Кстати, насчет маршрута, — я бы тебе посоветовал так: езжай сейчас через Ловингтон, Хоббс, Эндрюс, а в Одессе вырвешься на восьмидесятую — и жми прямо на восток, через Даллас — Монтгомери. До Саванны, а потом наверх вдоль побережья, а? Немного дальше, зато теплее. И можно не бояться заносов…

— Да нет, куда такой крюк! Я лучше поеду по Шестьдесят шестой, напрямик. Оклахома, Миссури, Иллинойс, а там вдоль озер — и дома. Я тебе говорю, сыт Югом по горло. Ну, счастливо!

Утром он выехал совсем рано, когда только всходило солнце. На виадуке, переброшенном через ведущее к заводу шоссе, он притормозил и опустил запотевшее боковое стекло. Плотный поток машин неторопливо двигался внизу в одном направлении — через полчаса на заводе заступала утренняя смена. Машины останутся на громадном бетонном поле заводского паркинга, а шесть тысяч человек, одетые в одинаковые голубые комбинезоны, неся в руках одинаковые алюминиевые ящички с захваченным из дому завтраком, разойдутся к плазам и сборочным конвейерам, к испытательным стендам, к термическим печам, к прессам и молотам, к фрезерным и токарным автоматам. А час спустя оживут помещения лабораторий, конструкторского бюро, вычислительного центра, автобусы выгрузят перед административным корпусом пеструю щебечущую толпу девушек, и несколько длинных черных «паккардов» с достоинством займут свои обведенные цветными полосами и пронумерованные места у главного подъезда. Начнется новый рабочий день, а он сам, Фрэнк Хартфилд, будет тем временем преспокойно катить на северо-восток, к снегу и кленовым долинам штата Мэн. Хорошо!

Он прибавил газ, повернул регулятор отопления, включил радио. Город и завод остались позади, прямая и пустынная автострада рассекала степь надвое, справа вставало красное зимнее солнце. Радио передавало какую-то успокоительно-глупую смесь реклам и музыки, мотор работал как часы, нигде в кузове не было слышно никакого скрипа, не ощущалось вибрации, хотя стрелка устойчиво стояла на семидесяти милях. Фрэнку стало жаль Роя, у которого он бесцеремонно забрал такую приятную машину.

Впрочем, эта мысль не испортила ему настроения. Впереди был хорошо заслуженный отдых — целый месяц без единой мысли в голове, за три тысячи миль от этого проклятого завода. А когда он вернется на проклятый завод, это тоже будет здорово, потому что за месяц он, пожалуй, все-таки соскучится по всему тому, что принято ругать походя, — по чертежам и бумажным лентам с бесконечными колонками цифр, по истошному вою турбореакторов в испытательных камерах, по усталости после рабочего дня и по нравоучениям старого зануды Делонга. Хорошо, черт возьми! Фрэнк сдвинул шляпу на затылок и, прибавив еще десять миль скорости, во все горло заорал «О, Сусанна».

На пятый день путешествия, уже в Нью-Хэмпшире, его встретили заносы. Сотни машин, брошенных на автостраде Бостон — Манчестер, застыли аккуратными цепочками сугробов, и непрекращающийся снегопад все больше и больше сглаживал их очертания. К счастью, Фрэнк застрял у самого выезда из городка, где жили старые знакомые их семьи; с трудом вернувшись назад, он оставил машину на их попечение и добрался до Мэплз-Вэлли по железной дороге.

Дома ему пришлось испытать то, что обычно случается с людьми после долгого отсутствия: приехав утром, он уже к вечеру почувствовал, что и мать, и обе сестры, и старший брат — все они в какой-то степени успели за эти годы неуловимо отдалиться от него, создать какую-то свою, не совсем понятную ему жизнь, какой-то свой круг не затрагивающих его интересов. Впрочем, разумеется, это не они отдалились от него, а он от них — они жили вместе, а он вылетел из гнезда. Понимая это, Фрэнк не был в обиде на своих, но ему стало как-то грустно.

Мать, как это и было видно раньше из ее писем, всецело посвятила себя делам прихода, перепоручив домашние заботы невестке; старшая сестра, замужняя, жила отдельно, младшая Сью была поглощена своими сердечными делами и то и дело звонила по телефону. Брат Джеремия «делал карьеру» в банке и изучал бухгалтерию на каких-то заочных курсах. Вздумай Фрэнк рассказать здесь о тех мыслях, которые мучили его на испытательной базе после гибели «Локхида», — никто бы ничего не понял.

Вечером он пошел прогуляться по знакомым местам. С особенным удовольствием ощущал он на себе непривычную теплую одежду, тяжелые непромокаемые башмаки, меховую шапку с опущенными наушниками. Беззвучно шел снег, желтые квадраты света лежали перед окнами в палисадниках, тишина и острые крыши (Фрэнк отвык от них среди белых и плоских построек Юга) делали городок похожим на рождественскую открытку. Он дошел до конца Орчард-стрит, безошибочно нашел знакомую с детства тропинку через сад, который когда-то принадлежал старику Грили, и стал подниматься по отлогому склону поросшего соснами холма.

У сросшихся вместе двух сосен, почти на самом гребне, он утоптал снег, наломал охапку веток и сел, подтянув колени к подбородку. Внизу мерцали городские огни — редкие и желтоватые, они тоже были какими-то игрушечными; казалось неправдоподобным, что эти тусклые лампочки подключены к тем же генераторам, которые питают током гигантские зарева неона к югу и западу от Мэплз-Вэлли…