«Мы поедем за Мытищи…»
Мы поедем за Мытищи.
Что нам думать и гадать?
Заработаем мы тыщи
И не будем голодать.
Люди любят все, что праздно,
Но достоин труд любви.
Мы работаем прекрасно,
Если платятся рубли.
А металл презренный самый —
Мой любимейший металл…
Подружусь с огромной славой,
Ей всю душу промотал.
Хорошо под гору, в гору,—
Путь зачеркивает нудь.
Счастье гнется, как подкова,
Но не всякому согнуть.
Ну, а мы богатыреем
Чуть не с каждым божьим днем.
Все, что есть, — преодолеем
И подковину согнем.
«Один мечтал о жизни царской…»
Е. В.
Один мечтал о жизни царской,
Другой любил считать ворон.
А мы — как Минин и Пожарский
И как Брокгауз и Ефрон.
Пусть затруднений впереди сто
Миллионов гектоватт,
У нас идейное единство
И, может быть, Поэтоград.
Пойдем навстречу воскресеньям
Мы, а не будням.
Чтоб стать могло увеселеньем
Хоть что-нибудь нам.
Мы мудрецы, и путь наш праведн,
И свят, и солнечн,
И нашим разумом не правит
Всякая сволочь!
И ни тебе (таков твой жребий),
Ни мне не сгинуть.
И разве есть такая мебель,
Чтоб нам не сдвинуть?
«Мы подрубим сучки…»
Ал — ру Меж — ву
Мы подрубим сучки,
На которых сидим,
И сожжем свои корабли…
И я буду один, и ты будешь один,
Словно иначе мы не могли.
И уйдем, и не выпьем стаканов до дна,
И покинем праздничный пир,
И ты будешь один, и будет одна
Та, которую кто-то любил.
Я поссорюсь с тобой,
Ты расстанешься с ней,
И настанет такой денек,
Что ты будешь один,
но не станешь сильней
Оттого, что ты одинок.
«А она не добрая, не злая ведь…»
А она не добрая, не злая ведь…
Мы по дыму судим о Казбеке.
И не надо на эпоху сваливать
Промахи свои и неуспехи.
У меня чудных стихов не кипа ли?
Только жить мешает сила вражья, —
И у нас нет денег, а в день гибели
Деньги были или нет — не важно.
Юрка-граф
Жил на Арбате Юрка-граф,
Он по анкетным данным
Одной из многих строгих граф
Причислен был к дворянам.
Рождал гражданских битв буран
Анкетные вопросы,
И на потомственных дворян
В те дни смотрели косо.
А Юрка-граф с дошкольных лет
Мог доблестью гордиться,
И славой дедовской согрет
Был Юрий Коновницын!
Когда беда вставала в рост
И становилось хмуро,
Тогда на Бородинский мост
Шел Коновницын Юра!
Там честь была сохранена.
На бронзовой таблице
Среди имен Бородина
Звенело: «Коновницын!»
Отважный русский генерал
Приветливо и громко
В минуты грусти ободрял
Далекого потомка!
Когда фашистский голиаф
Шагал к Москве-столице,
Достойный уваженья граф
Сумел с врагом сразиться.
Герой вошел в число потерь
У энской переправы,
И Коновницыны теперь
Двойной достойны славы!
Баллада о Доносове
Школа. Директорский кабинет.
Отсюда все потекло.
Говорил ученик двенадцати лет:
«Петров раскокал стекло».
Директор решил: «Ко всему привыкну,
Но не потерплю хулиганства!
Потому Петрова из школы выгоню,
А Доносову объявлю благодарность».
Доносов был на хорошем счету,
Газеты почитывал, слушал радио
И всем говорил про свою мечту —
Вступить непременно в партию…
На партийном собрании как-то раз
После очередных вопросов,
Сотрясая собравшихся треском фраз,
Выступал товарищ Доносов:
«Учитывая состоянье момента,
А состоянье такое есть,
Когда нестойкие элементы
Пытаются в партию нашу пролезть.
С Петровым, нам всем хорошо знакомым,
Не стоит якшаться и нянчиться зря:
Он матом секретаря райкома
Ругал, понимаете, — сек-ре-та-ря!»
Петрова не приняли: можно и без
Матерщинников обойтись.
А Доносов ускоренным темпом лез
По служебной лестнице ввысь.
Но в сорок первом скверном году
Доносов решил: «Все пойдет на слом.
А я и у немцев не пропаду
Со своим основным ремеслом!..»
«Позвольте, херр оберст, я слышал сам
И сообщить вам рад,
Что Петров есть партизан,
Взорвал этот самый склад.
Петров не один…»
Да, Петров не один,
Не только уроды в семье!
И места Доносов не находил
На освобожденной земле.
Судьба не заставила долго ждать.
Был весь ход истории неумолимым.
Доносов привык обвинять, осуждать,
А тут он стал подсудимым.
И оправдывался:
«Да, я сотрудничал, что ж,
Для вас же могу стать полезнее.
Про немцев я вам расскажу…»
Капал дождь,
Когда эту тварь повесили.