— Ладно, — сказал он, погладив ее руку. — Хорошо, сестричка. Я буду пользоваться прихватками.

Увидев, что папа уже окунул куриные ножки в свою особую мучную смесь и положил их на полотенца рядом со сковородкой на плите, Камилла стала открывать дверцу шкафчика, чтобы взять масло.

Она махнула рукой, прогоняя нас.

— Идите. Я сама это сделаю. И да, папа, я уверена, — сказала она, как только папа стал открывать рот, чтобы спросить.

Он усмехнулся.

— В таком случае, ладно. Значит, домино.

— Тебе не надоело проигрывать? Мы сегодня два часа в домино играли.

— Разве? — Спросил он и замотал головой. — Я и собственную задницу часто забываю вытирать.

Я моргнул, удивленный, что он не помнил, но его это, похоже, не беспокоило.

— Тогда карты? — Спросил он.

— Нет, мы можем поиграть и в домино. В любом случае, я должен тебе матч-реванш.

Когда мы сели за стол, вдалеке послышался гром. Входная дверь открылась и закрылась, после чего в конце коридора появилась Оливия, подняв по бокам руки, вся насквозь мокрая.

— Боже. Мой.

Я расхохотался.

— О-О, ты когда—нибудь слышала о зонтике?

Она закатила глаза и протоптала к соседнему со мной стулу за обеденным столом.

— Ты когда-нибудь перестанешь меня так называть? Никто не понимает это прозвище.

— Ты его понимаешь, — ответил я. — Неужели это так сложно? Твои инициалы — О и О, а вместе получается О-О. Как зоо. — Я посмотрел на потолок. — Тоже. Кыш. Бу. Коко. [2]  Я могу долго перечислять.

[2] Слова «Тоже. Кыш. Бу. Коко» в английском переводе имеют две буквы о подряд. Например, кыш - shoo.

— Пожалуйста, хватит, — сказала она, хватая своими тонкими пальчиками домино и переворачивая его. Становилось все сложнее и сложнее впечатлить ее. А ведь раньше она считала меня Богом.

— Ой, черт! — Вскрикнула Камилла на кухне.

Я отодвинул стул, поднимаясь.

— Детка, ты в порядке?

— Да! — Крикнула она мне в ответ, после чего вышла к нам с курткой и ключами в руке. — Масло закончилось.

— Но я купил его только в эту пятницу, — сказал я, посмотрев на папу.

— О. Верно. Я использовал его в воскресенье.

Я нахмурился.

— В воскресенье мы обедали сэндвичами и ужинали пиццей. Ты не делал курицу.

Он тоже нахмурился.

— Ну, черт, я делал ее в один из дней.

— Я сбегаю в магазин. Нужно купить что-нибудь еще? — Спросила Камилла.

— Кэми, там льет как из ведра, — расстроенно сказал я.

— Я в курсе, — сказала она, поцеловав меня, прежде чем пойти к двери.

Папа снял с полки домино, и мы немного поболтали. Он задал мне пару вопросов, которые уже задавал, и я задумался, был ли он всегда таким забывчивым, а я просто только сейчас стал это замечать, или у него ухудшалась память. Он был записан к врачу на пятницу. Тогда и подниму эту тему.

Мой мобильный зазвонил, и я снял трубку, поднеся его к уху.

— Хей, лужа с пи*дой!

— Становится все лучше и лучше, — сказал на другом конце линии невпечатленный моим приветствием Томас.

— Христос на велосипеде, Трентон, — заворчал папа, кивая в сторону Оливию.

Я подмигнул ему. Шокировать его моими ругательствами стало чем-то вроде спорта.

— Как мама и ребенок? — Спросил я.

— Мы едем домой, — ответил Томас. — Думаю... Думаю, мы приедем раньше, чем собирались.

— Все в порядке? — Спросил я и заметил, как папа заинтересовался нашим разговором. Я махнул ему, показывая, что ничего плохого не случилось.

— Да... да. Слышал что-нибудь от Трэва? — Спросил Томас.

— Нет. А что?

Томас, сколько я его помнил, всегда был загадкой, и с тех пор, как он вырос, он стал задавать еще больше вопросов.

Папа смотрел на меня, одновременно и терпеливо, и с нетерпением ожидая объяснений.

— Просто любопытно.

— Вы повезете новорожденную на самолете? Я знал, что ты смелый, старший братец, но это какая-то чертовщина.

— Мы подумали, что папа захочет ее увидеть.

— Конечно. Папа хотел бы увидеть... — В моей голове была пустота.

— Стеллу, — прошептала Оливия.

— Стеллу! — Повторил я. — Папа хотел бы увидеть Стеллу. — Папа дал мне подзатыльник. — Ауч! Что я такого сказал?

— Что ж, мы будем завтра, — сказал Томас, не обращая внимание на цирк на другом конце линии.

— Завтра? — Сказал я, глядя на папу. — Быстро вы, а?

— Да, скажи папе, чтобы не переживал. Мы сами приготовим комнату, когда приедем.

— Кэми всегда держит готовую гостевую комнату. Она знала, что придет время, когда вы приедете с малышом. Она даже поставила Pack ‘n Play [3] .

[3] Pack ‘n Play — название кроватки-манежа.

— Она купила Pack ‘n Play для Стеллы? Правда? — спросил Томас. — Это так мило. Как она эт... Это так мило с ее стороны.

— Да, — сказал я, вдруг почувствовав себя неловко. — Я так полагаю, увидимся завтра?

— Скажи папе, что я люблю его, — сказал Томас.

— Обязательно, мешок с дерьмом.

Томас повесил трубку, и я широко ухмыльнулся папе. Две морщинки между его глаз углубились.

— Надо было больше тебя лупить, — сказал папа.

— Да, надо было. — Я опустил взгляд на домино. — Что ж? Они сами в себя не сыграют.

Я сел на стул, и золотисто-коричневое покрытие заскрипело под моими джинсами. Несмотря на то, что я съехал отсюда, мы с Камиллой приходили к папе минимум раз в день, а обычно даже больше. Трэвис заходил, когда не путешествовал по работе. Я взглянул на полку под потолком, заполненную пыльными памятными покерными вещами и подписанными фотографиями наших любимых игроков. Там уже появилось несколько паутин, и  мне самому нужно было все протереть . Я не хотел, чтобы старик упал и сломал бедро.

— Кэми ничего не сказала о тесте сегодня, — сказал папа, двигая по кругу на столе костяшки.

— Да, — сказал я, глядя на кружение прямоугольных плиточек, перемещающихся из одной кучки в другую. — Это происходит каждый месяц. Я думаю, она уже устала об этом говорить.

— Понимаю, — сказал папа. Он взглянул на Оливию и с осторожностью стал подбирать следующие слова. — Вы ходили к доку?

— Отвратительно, — проворчала Оливия, раскусив его. Она больше не была маленькой девочкой.

— Еще нет. Я думаю, она боится услышать, что это что-то хроническое. Если честно, я тоже. Сейчас у нас по крайней мере есть надежда.

— Продолжайте надеяться. Даже в самых мрачных ситуациях есть луч света. В жизни нет полос, сынок. Каждый выбор, который мы сделали, каждый наш поступок просто создает ответвление на одной-единственной полосе. И на конце каждой развилки есть другая. Наша жизнь — последовательность чистых листов, даже после ужасных событий.

Я исподлобья посмотрел на него.

— Так ты себя чувствовал, когда умерла мама?

Оливия тихонько ахнула.

Папа напрягся, выдержав паузу, прежде чем заговорить.

— Через некоторое время, после того, как мама умерла. Думаю, все мы знаем, что я не много делал сразу после ее смерти.

Я прикоснулся к его руке, и он перестал двигать плиточки.

— Ты сделал все, что мог. Если бы я потерял Кэми... — я замолчал, эти мысли отдавались болью в животе. — Я не представляю, как ты пережил это, папа. Более того, ты преодолел себя и воспитал пятерых мальчиков. Ты это сделал. Ты взял себя в руки. Ты прекрасный отец.

Папа прочистил горло и вновь стал двигать плиточки, остановившись на секунду, чтобы вытереть слезу под очками.

— Ну, я рад. Ты этого заслуживаешь. Ты прекрасный сын.

Я похлопал его по плечу, после чего мы взяли себе костяшки из «базара» [4]  и поставили их на ребро, чтобы не видеть, что друг другу досталось. Расклад у меня был дерьмовый.

[4] Если в игре принимают участие менее четырех человек, то лишние, оставшиеся после сдачи кости взакрытую отодвигаются на край стола. Эти кости называются «базар».

— Серьезно, пап? Серьезно?

— О, переставай уже ныть и давай играть, — сказал он. Он пытался выглядеть сурово, но его выдала легкая усмешка. — Оливия, хочешь с нами?