— Нет, не ходи. Ну их! Лучше шофером.

Тут я услышал переполох в доме.

— Андрей, — крикнула мама. — Андрюшенька, дорогой, мы хлеб забыли купить. К обеду ни куска. Может, сходишь? Но ты, наверное, очень устал. Ладно, сынок, не нужно. Нет, не беспокойся, я сама схожу.

Это обычная мамина просьба. Просьба-альтернатива. Пожалуй, даже приказ. Вежливый ультиматум.

— И я пойду, — заявляет сестра.

— Никуда не пойдешь, — говорит мама почти автоматически, поскольку в той игре, в которую они постоянно играют, на пароль: «я пойду», — существует отзыв: «не пойдешь». И я вмешиваюсь не для того, чтобы разрушить мамину систему воспитания или как-то изменить ее, но лишь потому, что сегодня утром дал Марине слово пойти с ней гулять, и теперь представлялся единственный случай. Позже мы навряд ли выберемся, учитывая, что у нас гость.

— Может, отпустишь ее? — прошу я. — Мы быстро.

— Ладно, — соглашается мама великодушно, — только при условии, что она будет тебя слушаться.

— Обещаешь?

Сестра утвердительно мотнула головой.

Получив вместительную сумку для хлеба и, само собой разумеется, рубль («Бери и не пижонь. Тоже мне богач нашелся»), мы покидали пределы лукинских наших владений.

— На машине поедем? — спросила Марина.

— Здесь же рядом.

— Ну пожалуйста.

— Это не быстрее, чем пешком.

— Пусть.

— Мама будет ругать.

— Ничего.

— Что значит «ничего»?

— Она не узнает, — нашлась Марина.

— А ключ от ворот?

— Он на гвоздике, сейчас принесу.

Я запустил двигатель и, пока разогревался мотор, посмотрел, хорошо ли легла краска на крыло.

— Это твоя машина? — спросила Марина, вернувшись. — Вот ключ.

Вопрос был дипломатического или скорее риторического характера, не знаю уж, что имела она при этом в виду, потому как не первый раз приезжал я на своем «Москвиче» в Лукино.

— Ты уже спрашивала. Я отвечал.

— А кто ее купил?

— Сам и купил.

— Хорошая, — сказала Марина, опасливо поглаживая вздрагивающие лоснящиеся бока.

— Послушная, — сказал я. — В отличие от тебя.

— Подожди меня, — попросила она. — Только не уезжай, ладно?

Я решил, что ей нужно в маленький домик на краю участка, и обещал, что без нее не уеду, а потом смотрел вслед пятилетней, похожей на мою дочь, девочке со стройными ножками, затянутыми в серые колготки, в коротком платьице, с белым бантом в каштановых волосах. Девочке, у которой так мило и женственно двигалась правая рука при ходьбе, и так своенравно оттопыривался мизинец на левой. Должно быть, я даже ревновал ее к тому парню, с которым она будет встречаться лет через десять.

Ждал за воротами в машине, а когда она появилась, ахнул от удивления. На ней было красное вельветовое платье, а все остальное: колготки, туфли, бант, — было прежним. Но какое превращение! Она шла не спеша, исполненная достоинства и сознания собственной красоты, и, действительно, была невероятно хороша в новом наряде. Я подумал, что моя машина слишком скромна для нее. Когда она подошла, я открыл дверцу и не смог сдержать восторженного восклицания:

— Вот это да!

Она ответила смущенной полуулыбкой.

Я предложил:

— Раз уж мы на машине, поедем, пожалуй, на станцию. Там продают более свежий хлеб.

Остановились на обочине асфальтированного круга. У переезда с той и с другой сторон выстроились машины. Их почему-то не пропускали, хотя вот уже минут пять никаких поездов не было.

— Я с тобой, — сказала Марина.

Мы шли по привокзальной площади, взявшись за руки. Две толстухи с ополовиненными мешками семечек плевались шелухой, разлетавшейся по ветру, и, подталкивая друг друга, кивали в нашу сторону. Старичок железнодорожник оглянулся, и я долго чувствовал спиной его любопытный, пристальный взгляд. Яркое платье сестры и мой городской вид делали нас привлекательными для привокзальной публики.

Мы перешли через пути, в маленькой хлебной лавочке, примостившейся у обочины шоссе, купили три горячих, благоухающих хлеба и, довольные столь успешным исходом вылазки, отправились в обратный путь.

Машина успела нагреться на солнце. От нее пахло бензином и теплой резиной, а внутри было душно. Я открыл оба окна и спросил:

— Тебя не продует, когда мы поедем?

Она не ответила.

Тогда я предложил ей отщипнуть кусок от буханки, но она отказалась. В ее отказе почудилось мне что-то странное. Только что, когда мы были в булочной, она с таким нескрываемым вожделением вдыхала духовитый пшеничный запах, что во рту становилось сладко.

— Тебе не напекло голову?

Она лениво покачала головой и отвернулась к окну.

— Если не возражаешь, давай остановимся у почты. Мне надо позвонить. Подождешь?

Она покорно вылезла из машины и, пока мы шли к маленькому неказистому домику с рекламой сберкассы на фасаде, не проронила ни слова.

«Денег накопил — машину купил». Мужчина со стертым лицом жулика протягивал небу сберегательную книжку, как бы призывая его в свидетели защиты, которая попытается доказать, что машина куплена на трудовые доходы.

22

Я попросил соединить меня с Москвой и наблюдал, как телефонистка ковырялась с бесчисленными штырьками, то выдергивая их, то вставляя в гнезда.

— Симпатичная у вас дочка, — сказала телефонистка. — Москва? Москва говорит! Идите во вторую кабину. Москва? Говорите.

На том конце провода кричали:

— Алло! Плохо слышно. Валя, выключи мотор! Теперь хорошо. Андрей Александрович?

— Добрый день, — сказал я, не узнавая своего почему-то вдруг охрипшего голоса. — Как прошел опыт?

— Лучше, чем ожидали. Выход шестьдесят пять процентов. Но не это главное. Вчера получили два письма. Прекрасные результаты. Высокая эффективность при очень низкой концентрации.

— А как же то?

— Что?

— То письмо.

— Теперь уже неважно.

— Почему?

— Разные организации.

— Ясно.

— В общем, все в порядке.

— Пробовали комбинированный препарат?

— Да.

— С чем сравнивали?

— С фентиазинами. Наши имеют гораздо большую активность.

— Кто-нибудь был у них?

— Сережа.

— Когда?

— Сегодня утром.

— А шеф.

— Нейтрализован.

— В каком смысле?

— Потом объясню.

— Ладно.

— При встрече.

— Я понял.

— Главное, что они заинтересованы.

— Теперь, наверно, нужно связаться со смежниками.

— Все сделаем. Отдыхайте спокойно. Как погода?

— Солнце, жара. Сейчас немного легче.

— А у нас с утра дождь.

— Видно, сюда не дошел.

— Вам звонила днем женщина… Алло! Фу! Что за черт? Вы меня слышите?

— Да-да.

— Звонила женщина. Какое-то странное у нее имя. У меня записано…

— Не нужно, — сказал я поспешно. — Нет-нет, потом.

— Еще главный инженер завода звонил. У них с сырьем не ладится.

— Что именно?

— Он хотел говорить с вами.

— Хорошо, я приеду.

— Отдыхайте спокойно. Вы же в отпуске.

— Я приеду, — сказал я.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

После кабины в помещении почты казалось прохладно. И даже сыро. Я взмок с головы до ног и теперь остывал.

Поворот дороги отвлек меня. На шоссе у водокачки валялся велосипед, рядом лежала перевернутая корзина с грибами, несколько из них было раздавлено и оставило скользкий след на шоссе. Чуть в стороне, в кювете, лежал мотоцикл. Человек пять толпились у места аварии, и я испугался, что Марина может увидеть страшные следы дорожной катастрофы. К счастью, жертв не было. На всякий случай я притормозил, чтобы, если нужно, подвезти пострадавших к больнице, но мне махнули рукой: проезжай!

Слава богу, сказал я, повинуясь обычаю благодарить небо за всех спасенных на дорогах. Казалось, дорожный эпизод не произвел на сестру впечатления, она не задавала вопросов и ничего не сказала, а также молча продолжала смотреть на плывущую за окном линию убаюканного движением далекого леса.