В тот момент, когда Джетро вошел в мои покои, я все поняла.

Мы трахались три раза, провели несколько недель в компании друг друга, тем не менее, я знала его душу, так же хорошо, как и свою.

Таинственность до сих пор окутывала его, все еще прятала так много, но я научилась читать язык его тела.

Научилась слушать его сердце.

— Нет, — прошептала я, прижимая тюль, над которым работала, к груди.

Джетро отвел взгляд, его лицо было непроницаемым и безэмоциональным.

— Да.

Я не нуждалась в объяснении, что произошло. Правда была слишком очевидной, чтобы игнорировать.

Его отец.

Его отец выставил его обратно в метель и захлопнул дверь перед его носом. Он что-то сделал с ним, и между нами образовалась пропасть, оставив нам только одно общее.

Долги.

Наши эмоции застыли.

Наша связь была разорвана.

Мое сердце ухнуло вниз.

Я позволила сиреневому тюлю проскользнуть сквозь пальцы, разрушая тщательно спланированную модель бального платья, которое должно было стать главным украшением моей коллекции «Радужный бриллиант».

Прошлой ночью я сформулировала несколько целей. Если я намеревалась остаться в «Хоуксбридже», чтобы закончить что бы ни было между Джетро и мной, я должна была объясниться перед внешним миром.

Я должна была положить конец всем подозрениям о том, что произошло со мной.

Люди говорили. Утром я включила телефон и загрузила несколько сайтов, чтобы узнать, что люди думают о случившемся со мной. Было несколько пугающих вариантов приближенных к правде — казалось странным, что могли быть догадки о чем-то таком непостижимом.

Как будто кто-то рассказал секрет, который не должен был выдавать.

Вон, возможно?

Мог ли он стоять за утечкой информации? Я хотела спросить его, но он не отвечал на мои сообщения. Он молчал.

Несмотря ни на что, это не имело значения. Я застряла здесь, и каким-то образом должна была найти способ со всем справиться. Настало время объявить о новой линии одежды и в то же время положить конец слухам.

Наряду с догадками о моем исчезновении, я также прочитала утренние сообщения Джетро в день матча в поло. Его слова были искренними и полны сожаления. Были ли его предложение отвечать на мои вопросы посредством смс еще в силе — даже когда он смотрел на меня, будто мертв внутри?

Вытащив несколько дополнительных булавок из манжет, я покачала головой.

— Джетро... еще слишком рано.

Я думала у меня еще есть недели... даже месяцы.

Ты не думала... ты наделась.

Если бы я знала, что это произойдет, я бы отправилась к нему раньше. Я бы заставила посмотреть на правду и обсудила раз и навсегда, что произошло между нами в прошлый понедельник. Вместо этого я не делала ничего, а только работала. Я не блуждала по дому и не ходила на пробежку. Постоянный страх, где Дэниель мог поджидать меня, держал меня в ловушке лучше, чем любая решетка или клетка.

Мои мышцы дрожали.

— Уверена, должен быть способ...

— Тише, мисс Уивер. У меня нет терпения на твои мольбы. — Направляясь ко мне, он зарычал: — Ты знаешь, что ждет тебя.

Я искала в его взгляде тепло и золотое свечение, которое было прежде.

Не было ничего.

Сократив дистанцию, я обняла его жесткое тело. Его конечности опять были холодными. Никакого тепла. Никакой жизненной энергии.

— Джетро... пожалуйста... — Уткнувшись в его грудь, я желала, чтобы он почувствовал мою панику, понял, как страшно мне было платить очередной долг.

Он сжал руки в кулаки.

— Отпусти меня.

Я прижалась ближе.

— Нет, пока ты не признаешь, что не хочешь этого.

Он схватил меня за плечи, отталкивая от себя.

— Не допускай, что знаешь, чего я хочу.

— Но слишком рано! Отметки от плети едва зажили на моей спине. Мне нужно больше времени.

Время, чтобы мысленно подготовиться.

Время, чтобы украсть тебя.

— Откуда ты знаешь временной график того, как все будет происходить? — Наклонившись вперед, он схватил меня за запястье и потащил вперед. — Ты ничего ни о чем не знаешь, мисс Уивер. Нет никакого сценария — нет правильного или неправильного времени, когда долг могу взимать. Настало время.

Холодная окончательность в его голосе осела в моей крови, обеспечивая коварное вертиго. Я упала вперед, когда комната перевернулась с ног на голову.

Я закричала, когда споткнулась, покачиваясь в сторону, и Джетро дернул меня в вертикальное положение.

Я ненавидела слабость внутри себя. Ненавидела, что от нее не было исцеления.

Я буду страдать всю свою жизнь.

Джетро тоже?

Могло ли то, от чего он страдал, быть похожим на мое вертиго? Неизлечимое, не поддающееся исправлению — что-то, что воспринимается как изломанное и неизменное?

Пока я тонула в слабости, Джетро потащил меня к старинному шкафу, где я хранила одежду, и начал отпихивать в стороны вешалки, чтобы открыть заднюю панель. Когда он тяжело надавил на дерево, стенка распахнулась, открывая взору отсек, в котором висели белые ситцевые женские сорочки.

Я застонала, изо всех сил пытаясь отмахнуться от затяжных последствий после атаки вертиго, и слабо сопротивлялась, когда Джетро переместил свое внимание на мою серую блузку.

Без слов он быстро расстегнул перламутровые пуговицы, без намека на сексуальный интерес или жгучее желание.

Мои конечности были бесконечно тяжелыми. Я посетовала на несправедливую судьбу своей фамилии, когда он стянул мои черные лосины до пола.

Оставив меня одетую только в белый кружевной бюстгальтер и трусики, Джетро стянул с вешалки ситцевую сорочку и надел ее на меня через голову.

Я моргнула, меня тошнило, когда он просунул мои руки в рукава, как будто я была ребенком.

Что происходит? Где мужчина, который держал меня, пока кончал в меня? Где мягкость... нежность?

В мгновение, когда я оделась, он приказал:

— Снимай свою обувь.

Я вперилась в него взглядом, в поисках хоть капли надежды. Я хотела залезть к нему в голову и заставить его снова заботиться обо мне.

Он выпрямился во весь рост, проблеск жизни осветил его черты.

— Нет. Просто... так лучше. — Он тяжело вздохнул. — Пожалуйста.

Я хотела бороться. Спорить. Но его мольба остановила меня.

Ирония заключалась в том, что я была той, кому должно быть больно — должна была заплатить долг, о котором не имею ни малейшего представления — тем не менее, ему было больнее.

Ему нужно было оставаться в своей оболочке, чтобы быть сильным.

Несмотря на мои опасения и ужас, которые все быстрее распространялись по моей крови, я не могла забрать это у него.

Я влюбилась в него. Каким человеком я буду, если охотно заставлю его обнажить свою душу, когда он не мог с этим справиться? Даже если его задачей было сделать мне больно?

Только глупая, влюбленная девочка могла мыслить в таком направлении.

Сделай что-нибудь, Нила. Он или ты.

Неправильно.

Схватив его за руку, я прижала наши татуированные подушечки вместе, воззвав все свое мужество.

— Мы вместе в этом. Ты сам так сказал мне.

Он напрягся, его лицо исказилось от запретных эмоций. Повесив голову, он кивнул:

— Вместе.

— В таком случае, делай то, что должен.

Мы стояли неловко, оба желали сказать то, что нарушит хрупкое мужество момента, но никто не был достаточно силен.

Наконец, он кивнул и указал на мою обувь.

Я не спорила и не ответила.

Когда я сбросила свои, украшенные стразами, шлепанцы, Джетро повел меня за дверь и через «Холл».

С каждым шагом мое сердце взлетало все выше и выше, каждое перепуганное биение когтями разрывало мое горло

Я была напугана в своей жизни. Я кричала от страха и выплакала все глаза, когда Вон почти утонул на пляже. Я почти впала в кому от ужаса, когда узнала, что не увижу свою мать снова.