Я чувствовала себя попугаем, когда снова спросила:

— Почему?

— Потому что, Нила Уивер, когда он рос, его некому было защищать. Он жил в мире, в котором даже намек на то, кем он был на самом деле, был смертелен для него. Даже когда он осознал различие между собой и нашим отцом, он продолжал жить с тенью собственной смертности. Кат не стал бы колебаться, знаешь ли...

Она сглотнула, внезапный всплеск боли заполнил ее взгляд.

— Он прожил двадцать девять лет, прячась, потому что если бы он не прятался, однажды он бы исчез и оставил меня одну. Осознание того, что мы виделись, даст ему еще один страх.

Мое сердце билось сильнее с каждым произнесенным ею словом.

— Страх?

Жасмин сгорбилась, ее голос стал лишь шепотом:

— Страх того, о чем мы говорили. Страх того, сколько его настоящей натуры вышло наружу. Страх того, сколько ты знаешь, потому что на самом-то деле не у него есть силы, чтобы уничтожить тебя, а у тебя есть все, чтобы уничтожить его.

К тому времени, как я забралась в свою кровать, в моей голове, не переставая, кружили вопросы.

Жасмин была вздорная и мудрая — загадочное создание, которое обожало своего брата и сделало бы все, чтобы защитить его.

Ее слова были одновременным поощрением и угрозой.

Смягчится ли она, если узнает, что я влюблена в него?

Она поможет мне понять его — предоставит мне необходимую помощь, чтобы я могла заполучить Джетро на свою сторону?

Она сбивала с толку так же, как и ее брат.

И я знала, что наш разговор не закончен. Я буду возвращаться. Снова и снова.

Пока не узнаю правду.

Но у меня также были другие вопросы — много-много вопросов.

От моего внимания не ускользнуло, что она вышивала. На ее кровати была незаконченная вышивка крестиком рядом с бумажной схемой, сложенной небрежно. Была ли она как я, и наслаждалась простым созданием... или это было что-то более зловещее?

Может ли она быть больше Уивер чем Хоук?

И если так... то, что это значит?

Я ворочалась и не могла заглушить голоса в своей голове, которые приходили к нелепым выводам.

Как только рассвет сменил звезды, сон, наконец, подкрался ко мне.

Но он не был успокаивающим.

Еще больше вопросов преследовали меня в мире грез.

Почему Жасмин никогда не выходит из своей комнаты?

И в чьих руках на самом деле вся власть семьи Хоук?

Неделя после матча в поло прошла без приключений.

Во вторник я отправился на охоту на Вингс.

В среду я видел Нилу за завтраком, прежде чем спрятался в своем кабинете до захода солнца.

В четверг я допоздна имел дело с особой отгрузкой розовых бриллиантов, которые уже были куплены и ждали своей доставки на частные яхты, пришвартованные на одну ночь в Саутгемптоне.

В пятницу я последний раз пытался «исправить» себя, но Жасмин была права. Лед больше не работал, что бы я ни делал.

Но у меня был лучший вариант — новый режим, который Нила самоотверженно подарила мне.

Первую половину субботы я провел с Кесом и братьями из «Блэк Даймонд», играя в покер в бильярдном зале «Холла» — намеренно давая своему сердцу время подготовиться к поразительным изменениям в жизни из-за того, что произошло между нами с Нилой.

Я был готов признаться себе, что мир изменился.

Настало время встретиться лицом к лицу с тем, от чего я бежал всю жизнь.

Однако следующий день разрушил мои надежды и мечты и швырнул меня обратно в темноту, которой я принадлежал.

Последний день недели... день, который принадлежит любви и единению, принес только печаль.

В воскресенье я получил самые худшие новости.

— Джетро, пойдем со мной, пожалуйста, — Кат просунул голову в мое холостяцкое крыло.

Я подпрыгнул, как будто был пойман с поличным, как происходило большую часть моей жизни, когда он появлялся из ниоткуда. Положив подушку на крошечный острый нож, который я использовал, чтобы открыть старые раны на подошвах, я уставился на незваного гостя.

— Куда пойдем?

Нила подарила мне надежду, что скоро я смогу перестать ранить себя таким образом, но пока я не буду уверен, что ее чувства ко мне необратимы, мне придется использовать что-нибудь, чтобы сдерживать себя в узде.

Лед больше не действовал — боль должна сработать.

Кат опустил глаза к моей поврежденной стопе.

— Тебе нужен сеанс?

Беспокойство в его взгляде было ключевой частью того, как он контролировал меня в течение многих лет. Он заставлял меня верить, что всегда рядом и хочет помочь мне. Что я был единственным избранным и заслуживал унаследовать все, что он мог дать.

Конечно, все это было херней.

Никто из нас не мог стереть то, что произошло с нами в ту ночь. В ту ночь, когда мы так ужасно использовали Жасмин в «исправляющем» сеансе и пересекли непроходимую черту. Я отказывался. Снова и снова, и снова.

Он давил и давил, и давил.

Я огрызнулся.

Я почти убил его.

И он сказал слова, которые затянули петлю вокруг моей шеи и стали кандалами вокруг моих ног до конца моих дней.

— Ты думаешь, твоя жизнь дар? Думаешь, я не могу забрать ее? Я был так чертовски близок к тому, чтобы убить тебя, мальчик. Положить конец стыду из-за того, кто ты. Я колебался только потому, что верил в твое изменение. В тебе моя кровь. Ты не можешь быть таким позором. Я не позволю тебе.

Я был жив только потому, что он верил в мое исцеление. С каждым уходящим годом он стоял над тортом, приготовленным специально для его первенца, и размышлял, убить ли меня с помощью цианида.

Или несчастного случая на охоте.

Или отгрузка могла пойти не так.

Так много способов избавиться от меня. Я жил в постоянном осознании ловушек и наемников, которые могли украсть мое богом данное право дышать.

Все потому что я не подходил.

Он также рассказал мне, что произойдет, если он убьет меня. Что он сделает не только с Жасмин, но и Кестрелом, Дэниелем и со всеми, кем я дорожу — их не так уж много. Он бы еще меньше заботился об этом, если бы это не означало, что он останется без наследника. Он верил в свою непобедимость, и у него отсутствовала единственная отцовская черта: любовь.

Он не любил своих детей. Черт, он даже не хотел нас.

Поэтому нас выбрасывали как мусор, если он был недоволен нами.

Этот вид паники... этот вид страха... продолжал удерживать меня. Не имели значения мой возраст и сила — я жил в тени смерти так долго, что не знал другого пути.

Я был долбаным идиотом.

Обув пару мокасин, я покачал головой.

— Спасибо за беспокойство, но я в порядке.

Кат склонил голову набок.

— Ты ужасный лжец.

Стиснув зубы, я встал и разгладил свою черную футболку. Я не надевал ничего цветного сегодня — только черное. Я должен был догадаться, что этот цвет привлечет только тьму.

— Я до сих пор подчиняюсь твоим приказам. Я все еще предан.

Кат холодно улыбнулся.

— Пока что. — Он обвел пальцами свой рот, осмотрев меня сверху донизу. — Тем не менее, мы посмотрим, пройдешь ли свое следующее испытание.

Мое сердце пропустило удар. Испытания были не в новинку для меня. Я проходил многие из них, пока рос, чтобы доказать, что такой сын, как я, может стать мужчиной, как он.

— Что у тебя на уме?

Сдирать шкуру с животного, пока оно все еще живо?

Причинить боль кому-то из клубных шлюх?

От улыбки Ката по моей спине побежали мурашки.

— Узнаешь.

Я ненавидел, когда он делал так. Я никогда не знал, звал ли он меня как лошадь на расстрел или искренне хотел доказать и себе и мне, что я менялся в лучшую сторону.

В течение нескольких лет со мной все было хорошо. Я нашел способ скрыть себя в метели и снегу и быть всем, кем он хотел меня видеть.