— Еще раз благодарю вас, — ответил я ему, — но позвольте мне перед смертью попросить вас о двух вещах. Первое — это сократить мою пытку; что касается второго… Так вот, у меня на груди портрет дорогого мне существа, моей жены, англичанки, как и вы, которую я оставил во Франции, когда отправился в Америку. Я не хочу, чтобы эта ценная реликвия была осквернена после моей смерти варварами… Конечно, когда-нибудь вы будете в Сакраменто или даже в Сан-Франциско; поискав, вы найдете там француза, достойного принять мою святыню с обещанием рассказать той, кому она предназначена, что я умер на золотых россыпях.

— Эта миссия для меня священна, — ответил он мне, — я нарочно отправлюсь туда и выполню вашу последнюю волю и обещаю честью английского дворянина и индейского вождя точно исполнить вашу просьбу.

— Тогда расстегните блузу, вы найдете этот медальон.

Попросив у меня разрешения открыть его, он устремил на него растроганный взгляд и сказал:

— Мне от всего сердца жаль, что вам приходится навсегда покидать эту женщину, печальный взгляд которой как будто заранее предвидел опасности, подстерегающие вас в этом опасном путешествии.

Несколько слезинок, скатившихся на мех моей одежды, были моим единственным ответом. Внутри металлического футляра, где я хранил это дорогое лицо, я написал свою фамилию. Прочитав ее, иностранец живо спросил меня, моя ли это фамилия и не англичанин ли я по происхождению.

— Да, конечно, и горжусь этим, — ответил я. — Мои предки, разделив судьбу Стюартов, покинули имения и родину, чтобы сопровождать во Францию свою королеву[474]. Их потомки стали французами!..

— Но тогда ваш предок — храбрый и верный Уоган, достоинства которого были воспеты Уэверли и который славно погиб за своего короля!..[475]

— Вы не ошиблись!.. Но вы сами, кто же вы, месье, вы, утешающий меня в этот высший момент и знающий род, от которого я самая скромная и последняя ветвь?

— Я англичанин, как вы уже знаете, такого же славного рода, как и ваш… Только мой отец, принадлежавший к младшей ветви, был беден, а бедность в такой стране, как Англия, груз очень тяжелый. Я покинул страну, приехал в Америку, и мои вкусы понемногу сблизили меня с индейцами. Я пришел к тому, что полностью сбросил с себя облик английского джентльмена и стал индейцем. Однажды племя табегуачей, которому я оказал некоторые услуги в войне против соседних племен, выбрало меня своим вождем. Я Леннокс, герцог Ричмонд, потомок сына герцогини Портсмутской и Карла Второго…[476]

Как только я узнал, что ваши предки пролили свою кровь во имя моих, я поклялся любой ценой помешать погубить вас. Вождь табегуачей не может спасти французского искателя приключений, жертву своего безрассудства, но потомок Ленноксов должен спасти потомка Уоганов!

Этот разговор продолжался меньше времени, чем мне потребовалось, чтобы рассказать о нем. Леннокс отошел, сопровождаемый главными воинами своего племени, и я остался один, привязанный к столбу смерти, спрашивая себя, каких новых демаршей я должен ждать от этого странного индейского вождя, и говоря себе, что, может быть, я стану предлогом и жертвой конфликта между прежде дружественными племенами.

Прошло еще около четверти часа, когда мои размышления внезапно прервал шум, доносившийся из лагеря и взволновавший окружавших меня воинов. Это были боевые кличи племен, готовящихся к битве, в чем я не сомневался. С возвышенности, где я был привязан к столбу, я мог все охватить взглядом; я отчетливо видел храброго Леннокса, собирающего вокруг себя людей племени, выбравшего его своим вождем, и стоявших спиной к лесу, тогда как тимпабачи оставались в центре долины.

Через несколько мгновений вожди каждого племени направились важно и торжественно к середине поляны, быстро переговорили между собой и по окончании этого короткого совещания все вместе направились ко мне, с Ленноксом во главе, и вернули мне свободу и жизнь. Красноречие правнука герцогини Портсмутской восторжествовало! А также воинственное настроение его племени напугало тимпабачей.

Конечно, тимпабачи очень хотели отомстить за смерть одного из них; но они значительно меньше хотели это сделать во вред себе, живым, и, все хорошенько обдумав, решили, что будет выгодным проявить милосердие.

Леннокс вытащил свой нож, перерезал путы, я упал ему на руки и сжал их с чувством признательности, понятным всякому.

Отныне я был свободен, и моя жизнь стала священной для всех индейцев этой области. Потом каждый наперегонки праздновал мое освобождение в бесконечном пиршестве, устроенном тимпабачами, внезапно ставшими моими друзьями. В течение четырех дней это был сплошной праздник, танцы, игры, всевозможные развлечения. Наконец пришло время уходить мне и всем приглашенным племенем, я попрощался с моим новым другом.

…Так встреча, действительно ниспосланная мне Провидением, с человеком, хорошо известным сегодня в Калифорнии своими приключениями и влиянием на индейцев, вырвала меня из лап ужасной смерти.

Леннокс на этом не остановился; благодаря его протекции я смог с полной безопасностью спуститься по Колорадо до Вёрджин-Ривер, подняться по этой реке и вернуться в золотоносный район и Грасс-Валли, где меня уже давно считали мертвым».

Как средство передвижения Тихоокеанская железная дорога имеет право на особое место в этой книге, специально написанной для путешественников. Эта дорога имела слишком большое значение для путешествий по Североамериканскому континенту, чтобы не рассказать о ее строительстве. Не забудем, что она была чудом эпохи; чудом, несколько забытым в наши дни, когда прогресс шагает быстрее пара, которое привело менее четверти века тому назад в восхищение целый мир.

Именно поэтому этот верный союзник путешественников должен найти свое место среди вереницы портретов самих путешественников.

Сначала посмотрим, как путешествовали до того, как двойная стальная лента Трансконтинентальной Тихоокеанской железной дороги связала Атлантический и Тихий океаны через всю огромную территорию США, а произошло это через четыре года после войны между Севером и Югом и за один год до франко-прусской войны. Послушаем, что говорит по этому поводу французский инженер Луи Симонен, о захватывающих путешествиях которого мы расскажем после. Перед нашим выдающимся соотечественником стояла задача пересечь Америку с востока на запад.

«Представьте, — рассказывает он, — нечто похожее на многоместную дорожную карету в стиле Людовика XIV, поскольку американские экипажи так и не изменили форму с тех пор. Внутри девять одинаковых по стоимости мест: три впереди, три сзади, три в середине. На местах в середине пассажиров поддерживает только кожаная лямка, проходящая с одной стороны на другую поперек экипажа на уровне середины спины: очень неудобно. Багажа мало, очень мало, иногда совсем нет: рубашка из фланели (ее носили подолгу); пристежной воротничок, при необходимости — бумажные манжеты (их меняли только время от времени); платок и кое-какая другая одежда — следует ли перечислять?.. Носки были почти неизвестны американскому пионеру. Для чего тогда стеснять себя чемоданом? Для посылок предназначалась только задняя часть экипажа, где имелась подставка, на которую натягивалось вощеное полотно. Дилижанс тащили через равнину, монотонную, как море в штиль, шесть лошадей, управляемых большими вожжами.

Со стороны кучера садились пассажиры, любители пейзажей. Через определенные расстояния, в среднем каждые десять миль, меняли лошадей. Большая часть станций, настоящих блокгаузов[477], были укреплены сооружениями из adobe, обожженного на солнце кирпича. Там и тут открывались бойницы. Внутри станций имелось также несколько траншей в качестве оборонительных сооружений для отчаянной защиты в случае, если не помогут стены. Часто совершали набеги многочисленные индейцы, чтобы поживиться».