— Детский до-ом, сми-и-ирна! — неожиданно высоким голосом пропел он. — К спуску флага то-о-о-всь!

К мачте подбежал высокий мальчик с трубой в руках. Откинув голову назад, он поднёс трубу к губам, и над притихшей линейкой понеслась в небо грустная и мужественная мелодия: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»

Старший воспитатель повернулся к мачте и начал медленно спускать флаг.

Зорька почувствовала, как её придавила внезапная тишина. Даже трубач перестал играть и застыл, приоткрыв рот, глядя, как всё ниже и ниже спускается флаг. Степан Фёдорович открепил флаг, повернулся к линейке и поднял его над головой.

— Дети, дорогие дети, — тихо сказал он, пристально окидывая взглядом строй. — Сегодня мы покидаем дом. Наш дом! Горько и больно. Да! Горько и больно… Ваши отцы и братья борются сейчас с вероломным врагом. Вся наша огромная страна встала под ружьё.

Он замолчал и, всё так же держа флаг над головой, подошёл к самому краю дощатого помоста.

Рядом с Зорькой тихонько заплакала некрасивая белобрысая девочка. Даже вертлявая Галка притихла и стояла, низко опустив голову.

— Мы спустили наш флаг, — продолжал Степан Фёдорович, с каждым словом повышая голос, — но это не значит, что мы сдаёмся! Придёт день, и мы добьём врага в его собственной берлоге! Ура!

— Ур-р-р-а-а-а! — дружно подхватила линейка.

Лица ребят повеселели. Белобрысая девочка перестала плакать и кричала вместе со всеми, размахивая руками.

Степан Фёдорович переждал крики.

— И я надеюсь, что там, в глубоком тылу, своей отличной учёбой и работой мы поможем нашим отцам и братьям бить врага! А сейчас все организованно по порядку пойдём в столовую. Машины ждут, и поэтому приказываю: обедать быстро, по-солдатски! Погрузку будем производить своими силами, и я требую соблюдать строжайшую дисциплину и сознательность!

Строй рассыпался.

Глава 4. На этот раз пронесло

Солнце опустилось за водокачку и расплавилось в тонких облаках на горизонте. На пыльную, шумную сортировочную станцию, на чёрные цистерны с бензином, на деревянные бурые теплушки и серо-зелёные санитарные вагоны пролился из-за облаков тягостный багровый свет. Казалось, всё вокруг охватило пламенем.

Начальник станции пролез под цистерной и подошёл к теплушкам, в которые грузился детский дом.

— Быстрее грузитесь! Шо вы копаетесь!.. — крикнул он хрипло и закашлялся, трогая пальцами замотанное бинтом горло.

Зорька остановилась рядом с ним, прижимая обеими руками к груди стопку алюминиевых тарелок.

— Дяденька, а нас один паровоз повезёт или два? — вежливо переждав приступ кашля, спросила она, с уважением разглядывая красную фуражку и перекрещенную широкими ремнями кожаную куртку начальника.

Перестав наконец кашлять, начальник с шумом втянул в себя воздух, снял фуражку и вытер подкладкой лоб. Небритое лицо его сморщилось, словно он попытался улыбнуться и не смог.

— Один, — прохрипел начальник, поднося к Зорькиному лицу указательный палец, — поняла?

— Жалко. Если два, тогда быстрее, правда? А налёты ещё будут или уже нет?

Зорька поставила тарелки на землю, одёрнула платье, собираясь завести обстоятельный военный разговор, но в это время из ближайшей теплушки выпрыгнул Николай Иванович.

Не обращая внимания на огорчённую Зорьку, начальник заспешил к директору.

— Давайте скорее! Чтоб к ночи успеть. Как потемнеет, дам отправку.

— Да, да, я понимаю, — сказал Николай Иванович, неловко отряхивая с брюк соломинки. Из разорванного рукава телогрейки торчал клок ваты. — К сожалению, взрослых у нас мало, дети сами грузят… Но мы постараемся… Стойте!

Двое мальчишек, чуть постарше Зорьки, тащили круглую железную печку. Обрезок красновато-ржавой трубы торчал из печки, как ствол пулемёта.

Николай Иванович подбежал к ним. Опередив директора, возле мальчишек очутился начальник станции. Вдвоём они подняли печку в теплушку, оттащили её в глубь вагона и спрыгнули на землю.

— Видите, — вытирая носовым платком руки и словно извиняясь, сказал Николай Иванович, — дети стараются, как могут.

Начальник хмуро оглянулся на горы матрацев и узлов возле теплушек.

«До-он-ннн! Дон-дон-дон!» — неожиданно раздалось от вокзала. И тотчас же кто-то испуганно закричал:

— Во-озду-ух!

Вслед за этим, будто перекликаясь, над ближними и дальними эшелонами взмыли гудки паровозов.

Начальник с ненавистью взглянул на небо и побежал к станции, ныряя под вагонами.

— Ложи-и-ись! — протяжно крикнул Николай Иванович. Неловко размахивая руками, он побежал вдоль вагонов, возле которых уже суетились Варя и Вера Ивановна, загоняя под вагоны детей. Зорька метнулась к полосатой груде матрацев. Села, запрокинув голову.

На краснеющем закатном небе показались блестящие крестики. Они шли ровным строем, направляясь к станции. Слитный нарастающий гул стлался по земле.

Зенитная батарея за станцией ударила внезапно, оглушив Зорьку. Казалось, кто-то громадный изо всей силы грохнул сапогами по кровельному железу. Следом за первой батареей возле станции начали рвать воздух орудия другой батареи. С каким-то рычащим треском забили зенитные пулемёты.

Перекрывая путь самолётам, лопались в воздухе десятки искристых, похожих на комочки ваты дымков.

Один из самолётов внезапно нарушил строй и камнем пошёл вниз, пачкая небо грязным дымным хвостом.

— Ага! — закричала Зорька, вскакивая. — Что, съел?!

Земля дрожала от близкого боя зениток. Гул самолётов, гудки паровозов сливались в невыносимый давящий рёв. Зорька не слышала своих слов и всё-таки продолжала кричать, будто те, проклятые, могли услышать её в своих самолётах.

Неожиданно перед собой она увидела серое лицо Николая Ивановича. Он с силой надавил Зорькино плечо, пригибая её к земле.

Зорька упала на матрацы и тут же снова вскочила на колени, оглядываясь на директора.

— Сбили! Сбили! — крикнула она, показывая пальцем на второй дымный след.

Ещё один самолёт отстал от строя и, снижаясь, пошёл на запад. Хвост у него задымился, заиграл красноватыми язычками огня.

Остальные бомбардировщики развернулись и пошли на город, далеко огибая станцию. Оттуда донеслось громыхание разрывов. Над городом, то в одной стороне, то в другой, начали подниматься чёрные столбы дыма.

Из-за вагонов снова показался начальник станции.

— Давай погрузку! — крикнул он. — На этот раз пронесло!

Зорька собрала рассыпанные тарелки и побежала к своему вагону.

«Сбили! Сбили! — ликовала она. — Прямо на глазах сбили!»

Сумеречное небо в той стороне, где был город, будто раскалённое, полыхало красновато-вишнёвым заревом.

«Бабушка! — вдруг подумала Зорька. — Там же в городе бабушка!» Бомбят её город, её бабушку…

Бессильные слёзы ослепили Зорьку. Из бушующего над городом зарева доносились глухие разрывы. Один, другой, третий…

«Фашисты! Дурацкие фашисты!» Плача и ругаясь, Зорька швырнула на землю тарелки, подняла обломок кирпича и изо всех сил швырнула его в небо. Кирпич описал дугу, стукнулся обо что-то железное и скатился.

Зорька нагнулась, схватила другой обломок…

— Эт-то ещё что такое?! — внезапно услышала она негодующий повелительный голос.

Сжимая в руке камень, Зорька быстро повернулась на возглас, не совсем понимая, к кому он относится.

Зажав палку под мышкой, к Зорьке почти подбежал Степан Фёдорович Кузьмин.

— Сейчас же отдай камень! — приказал он.

Зорька спрятала за спину руку с камнем. Она не совсем поняла, что он от неё хочет, и в то же время почувствовала внезапно какую-то непонятную вину.

— Та-ак…

Кузьмин вдруг резко согнулся, будто переломился пополам, больно сжал Зорькин кулак твёрдыми холодными пальцами и выкрутил камень.