Ещё несколько дней назад она была праздничной; цвела красными маками, голубела ковылём, а сейчас пожухла и сникла. Песчаные гряды перемежались глиняными, растрескавшимися от жары площадками — такырами. Пыль хрустела на зубах. Высоко-высоко в синем небе одиноко парил орёл.

В город приехали за полдень. Ребята, убаюканные долгой дорогой, сонно потягивались. От жары всем страшно хотелось пить. Возле чайханы Вера Ивановна велела остановиться. Здесь, у глиняного забора, стояла водопроводная колонка, а под колонкой длинное деревянное корыто — поить скот.

— Всем умыться и привести себя в порядок, — скомандовала воспитательница.

Петька Заяц принялся качать ручку колонки, а девчонки с хохотом поливали друг друга водой. Саша опасливо отошёл в сторону, прикрывая забинтованную руку от брызг.

Галка залезла прямо в корыто, вымокла с ног до головы и, хватая за ноги девчонок, тащила их в воду.

— Лях хватит, — взмолился Петька. — Вылезай, поросёнок несчастный!

Галка улеглась в корыте и с блаженной улыбкой стала бить ногами по воде. Брызги фонтаном летели в стороны.

Вера Ивановна, смеясь, вытерла заслезившиеся глаза, протёрла стёкла очков, на которые попали брызги воды.

— Посмотри, на кого ты стала похожа, Галя! А ну-ка вылезай! Иди покачай воду, пусть Петя тоже умоется.

Но Галка уже затащила в корыто Зорьку, и теперь они вместе барахтались в воде, визжа от радости на всю улицу.

— Ляхова, ты не слышала, что Вера Ивановна сказала? — возмущённо спросила Наташа. — Иди сейчас же качать воду.

Галка вылезла из корыта, пошлёпала ладонями себя по мокрым бокам.

— Ух, и хорошо же! Сейчас подкачаю, только платье отожму.

— Вера Ивановна приказала, чтоб скорее, — не унималась Наташа.

— Опять командуешь? — насмешливо спросила Анка. — Сами слышали, не глухие. Иди сама и подкачай. Не больная.

Наташа вспыхнула и повернулась к воспитательнице: дескать, видите, Вера Ивановна, какие они? Разве с ними можно по-хорошему?

— И в самом деле, Наташа, — сказала Вера Ивановна, — покачай сама.

Ребята мгновенно перестали плескаться и обступили Наташу и воспитательницу. Наташа вскинула голову, голубые глаза её гневно сузились и потемнели. Она, видимо, ждала, что ребята начнут сейчас кричать ей обидные слова, и приготовилась дать отпор. Поставить их на место. Но ребята молчали, и от этого их упорного неприязненного молчания Наташа вдруг как-то сникла и побледнела.

Зорька смотрела на Наташу с удивлением и жалостью. Куда подевалась хвалёная красота старосты? А Вера Ивановна словно не видела растерянности Наташи, не замечала молчавших рядом с нею ребят. Привычным движением заложила короткие волосы за уши, полезла зачем-то в карман платья, поискала там что-то и, не найдя, словно случайно взглянула на Наташу и спросила будничным голосом:

— Ну, что же ты стоишь, Наташа? Разве это так трудно?

Наташа подняла голову, оглянулась и медленно пошла к колонке. Ребята также молча расступились, пропуская её.

Зорька тронула воспитательницу за руку.

— Вера Ивановна, как же мы такие мокрые приедем к Николаю Ивановичу?

— Ничего, Зоря, пока доедем, высохнем.

— А я уже весь начисто обсох, — сказал Генька.

— Эх, искупаться, что ли, напоследок! — крикнула Галка. — А ну, Наташка, качай живее, всё равно сохнуть!

И верно, когда подъехали к больнице, все успели высохнуть. Николай Иванович уже ждал их на крыльце больницы. Похудевший, с желтоватым обострившимся лицом. Но глаза его под белыми нависшими бровями светились радостью.

Ребята кинулись к нему.

— Осторожнее, — забеспокоилась Вера Ивановна. — Николай Иванович ещё не совсем здоров… Не затолкайте его.

— Ничего, ничего, Веруша…

Держась за плечи ребят, Николай Иванович прошёл через двор и взобрался на подводу.

— Ну, вот я и дома…

— Ещё не дома! — закричали ребята. — Приедем, тогда дома!

— Тогда… в путь!

А путь предстоял долгий. Зорька уселась между Николаем Ивановичем и Сашей и подумала о том, что скоро настанет лето. Девочки поедут в колхоз на прополку риса, а мальчишки на сенокос, и соберутся все вместе только осенью, перед началом занятий в школе. А осенью, может, и война кончится. Приедут с фронта папа, мама, Толястик, Вася, и поедут они все вместе домой, к бабушке…

Саша пощекотал Зорьке за ухом сухой травинкой.

— Спишь?

— Не, — не открывая глаз, Зорька блаженно улыбалась, — думаю.

— О чём? Или секрет?

Какой же это секрет, подумала Зорька, если они и Дашу с собой возьмут, и Сашу и станут жить все вместе, одной семьёй? Ах, как же хорошо они будут жить после войны! Вот только… Как же быть с Галей? Оставить её здесь? И Анку оставить? И Марго, и Колю-Ваню, и Верванну? Но ведь это же просто невозможно — оставить их здесь и уехать!

Зорька заёрзала, толкнула задремавшего Сашу. Он пробурчал что-то невразумительное сонным голосом. Зорька притихла, страшась задеть Сашину больную руку. И снова принялась думать. Думала она долго, пока не уснула. Голова её упала на колени Николая Ивановича, и уже во сне она окончательно запуталась и никак не могла разобраться, где папа, а где Николай Иванович… где Толястик, а где Саша. И где теперь её настоящая семья?