К вечеру должен был возвратиться из командировки Набатов, и Терентию Фомичу не меньше самого Николая хотелось отрапортовать начальнику стройки о втором посаженном на дно ряже.

Володя приехал точно без двадцати семь. Заметив, что Николай машинально взглянул на часы, Володя сказал:

— Часики проверить хотите? Ставьте по моим. Точно по радио. На участок? — Сперва в диспетчерскую автобазы.

Диспетчер автобазы дремал за столом, подперев голову массивными кулаками. Хмурясь спросонья, он подтвердил, что заявка на десять самосвалов в каменный карьер принята и машины будут поданы точно к восьми.

После этого проехали в карьер. Экскаватор стоял наготове возле огромной груды обрушенного взрывом камня.

«Тут тоже осечки не должно быть,— подумал Николай,— можно ехать к себе».

В кузове «газика» в такую стужу казалось особенно тепло и уютно. Николаю стало не по себе, когда он. подумал, как Наташе придется по морозу добираться на работу. Заехать за ней нельзя. Она решительно запретила ему…

В последние дни между ними словно пробежала черная кошка. Наташа была вежлива и исполнительна, но не только ни разу не отозвалась на его шутку, но даже ни разу не спросила его ни о чем, прямо не относящемся к работе. И вообще была сама не своя: молчаливая, тихая и незаметная.

Сперва Николай думал, что она опечалена несчастным случаем с человеком, которого она — в этом Николай теперь был уверен — любит. Но вчера Федор Васильевич вышел на работу. Наташа не повеселела. Она даже не подошла к Федору Васильевичу. Николай это точно знал: составляя сводку, она справилась у него о выработке бригады бульдозеристов. Стало быть, не потому подавлена Наташа, что тревожится за Федора Васильевича. Значит, он сам, Николай, виноват, что Наташа изменила свое отношение к нему. Но в чем виноват, этого понять он не мог.

Когда машина свернула с бечевника на лед, в свете фар стало видно, как переметает дорогу мутная белесая поземка.

— Лютует зима,— сказал Володя.— Стужа! Работать-то будут сегодня? — И когда Николай с удивлением посмотрел на него, пояснил:—Актированный день.

Николай схватился за голову. И как это он упустил из виду?.. Актированный день! При температуре ниже сорока градусов по инструкции полагается прекращать всякие наружные работы.

— Может быть, нет сорока? — сказал он с надеждой.

— С гаком,— возразил Володя.

Конечно, Володя был прав. Термометр, укрепленный на дверном косяке ледовой диспетчерской, показывал сорок девять градусов ниже нуля. Николай подумал и решил, соблюдая инструкцию, отпустить с работы плотников, буровиков, ледорезов — словом, всех, кто не занят непосредственно на опускании ряжа.

Но когда он вошел в обогревалку, где в сизом табачном дыму, как светлячки, искрились огоньки цигарок и папирос, и высказал свои соображения, никто не выразил особой радости.

Ляпин проворчал что-то насчет оплаты по тарифу, а пожилой плотник, сидевший на корточках перед от-

крытой дверцей железной печки, бросил окурок в огонь и сказал:

— За заботу спасибо, Николай Николаевич. Только эта инструкция нас подкузьмить может. Сейчас тепла не жди. Зиму на мороз повернуло.

— В январе еще крепче прижмет.

— Это цветочки, ягодки впереди,— поддержали его сразу несколько голосов.

— А когда потеплеет,— продолжал пожилой плотник,— на льду не удержишься. Выходит, сейчас прохлаждаться нельзя. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Так что заактируем, Николай Николаевич, все сразу, когда ряжи опустим. Так, что ли, ребята?

Никто не возражал. — Спасибо, товарищи…— взволнованно начал Николай, но его перебили насмешливым окриком:

— Благодарствуем! Не за что!

Николай смутился, а пожилой плотник, подойдя к нему, по-отечески потрепал его по плечу:

— Ты, Николай Николаевич, благодаришь, вроде мы на тебя работаем.

Второй ряж опустили быстро и без всяких происшествий, если не считать того, что двое рабочих — бригадир такелажников и один из бульдозеристов — обморозили лица. Николай Звягин усадил обоих в свой «газик» и отправил по домам. И подумал, вздохнув: опять Калиновский заставит составлять акты.

— Опустил хорошо,— сказал Терентий Фомич Звягину.— Подавай команду загружать попроворнее да пойдем греться. Вся утроба закоченела.

Экскаватор, покачивая длинной стрелой-шеей, уже подбирался к груде камня, сброшенного на лед самосвалами.

По дороге в столовую Николай Звягин говорил Терентию Фомичу:

— Даже не верится, как просто. Подтянули, столкнули, опустили. Теперь могу признаться, Терентий Фомич, когда еще над проектом сидел, все представлялось не только более трудным, а иногда просто несбыточным. Как будто не реальный проект разрабатывал, а какую-то фантастику. И когда первый ряж опускали, казалось: вот произойдет что-то непредвиденное, и все полетит к черту.

— Непредвиденное в нашем деле всегда может случиться,— ворчливо ответил Терентий Фомич, Он основательно промерз, и, кроме того, его раздражала восторженность Николая, казавшаяся ему легкомысленной и преждевременной.— Вода — это, братец, стихия. Дай ею волю — не совладаешь.

— А вот совладали же.

— Не кажи гоп, пока не перескочишь. И не, болтай на морозе: горло застудишь.

В буфете Неля томилась от безделья. Завидя вошедших, подскочила, захлопотала, накрывая столик вынутой из-под прилавка скатеркой.

— Сейчас вам закусочку соображу. Есть колбаска, огурчики маринованные. Чаек густой, сибирский и…— Она, пригнувшись, заговорщически зашептала: — Коньячок армянский, пять звездочек…

— Я вам запретил привозить спиртное,— строго сказал Николай.

Неля поставила на стол закуску, отошла-за прилавок и отрывисто бросила: — Когда чай подавать, скажете.

— Обидели бабочку,— вполголоса сказал Терентий Фомич.— Уж больно ты строг, начальник участка.

Николай не успел ответить.

На пороге появилась испуганная, запыхавшаяся Наташа. На разгоревшемся от ветра и мороза лице ее резко выделялось белое пятно во всю щеку.

— Авария, Николай Николаевич! —Она никак не могла отдышаться.

— Дверь прикрой! — сердито сказала Неля. — Не май на дворе.

— Вы обморозились, Наташа! — воскликнул Николай, бросаясь к ней.

—Что случилось?—спросил Терентий Фомич, тоже вставая из-за стола.

Николай вытащил Наташу на крыльцо, схватил с перил горсть сухого, колючего снега и стал растирать ее побелевшую щеку.

— Да подождите вы! — Наташа оттолкнула его.— Экскаватор сломался!

«Не кажи гоп… Напророчил старик», — подумал Николай.

— Растирайте снегом, пока не отойдет,—приказал он и, одним прыжком соскочив с крыльца, побежал на лед.

— Воронов в диспетчерской, звонит по телефону! — крикнула Наташа вдогонку.

Экскаваторщик Воронов, сын старого лоцмана, такой же рослый и плечистый, как отец, только что кончил разговаривать по телефону.

— Веда, Николай Николаевич,— сказал он Звягину,— лопнула тяга у стрелы.

— Как же это? — машинально произнес Николай.

— Мороз! — сердито сказал Воронов.— Не терпит металл в такую стужу.— И, нахмурившись, добавил: — И я тоже оплошал. Надо было вполковша брать.

— Бирюкову сообщили?

— Сообщил.

— Что он?

— Послал механика на промбазу. Снимать тягу с четвертого экскаватора.

— Сколько уйдет на ремонт?

— Считай, полдня простоим.

«Не успеем посадить ряж к приезду Кузьмы Сергеевича»,— с огорчением подумал Николай.

Вошел Терентий Фомич и тяжело опустился на лавку.

— Полдня? — переспросил он, выслушав Воронова и Николая.— Да вы что, сказились? При таком морозе!

— Может быть, и успеем, Терентий Фомич,— сказал Николай, думая все о том же: чтобы управиться с ряжем до приезда Набатова.

— Что успеем! — вспылил старик.— Не обучили вас думать в институтах. За полдня ряж примерзнет к бортам.

Николай на мгновение остолбенел. «Вот оно, непредвиденное!..»— промелькнуло у него.

И растерянно спросил:

— Что же теперь делать?

Терентий Фомич уже кричал в трубку: