Незадолго до обеденного перерыва она пошла по бригадам записать выработку (главная диспетчерская тщательно следила за выполнением часового графика, и Наташа должна была в двенадцать часов докладывать, что сделано за первую половину смены). И хотя во все то, что делалось на участке, непосредственно личного ее труда вложено не было, у Наташи уже выработалось то чувство общности с коллективом, которое заставляет радоваться и гордиться, когда работе сопутствует успех, и огорчаться и стыдиться, когда дела идут плохо.

Сегодня можно было радоваться и гордиться. Ледорезы уже начали разрабатывать третью майну; приземистая ледорезная машина, утопив во льду свой ощетинившийся ножами хобот, медленно пятилась, оставляя в воздухе шлейф белой ледяной пыли. На опиленной льдине второй майны колдовали взрывники, укладывая в узкие шурфы цилиндрические патроны со взрывчаткой. Второй ряж вырос уже в два человеческих роста, и янтарно-желтые, пахнущие смолой брусья один за другим взлетали наверх, подтягиваемые длиннострелыми подъемными кранами.

Аркадий стоял на борту ряжа, красуясь своей лихостью.

— Куда спешите, прелестная незнакомка? — окликнул он Натащу и, сдернув с головы шапку, изогнулся в картинном поклоне.

— Надень шапку, простудишься,— сказала Наташа.

— Не проходите мимо, зайдите в гости.

— Иду в гости к бульдозеристам,— ответила Наташа, не останавливаясь.

— Понятно! — ухмыльнулся Аркадий.— Механизаторам предпочтение.

Колонна бульдозеров крушила ледяные глыбы, прокладывая широкую просеку среди вздыбленных торосов. Рев моторов, лязг гусениц, скрежет врезающихся в льдины ножей сливались в общий беспокойный прерывистый гул. Бульдозеры то медленно ползли вперед, толкая сверкающие на солнце груды льда и снега, то буксовали на месте, то отступали назад, разворачивались, с другой стороны налегали на неподатливый торос и, наконец, обрушив его, снова ползли вперед.

Наташа отыскала среди, них бульдозер с цифрой «6», выведенной белой краской на стенке кабины, и подбежала к нему.

Вместо Федора Васильевича из кабины выглянул незнакомый Наташе человек. Широкое его, лицо, густо заросло черной, давно не бритой бородой и, может быть, поэтому показалось Наташе мрачным и угрюмым.

— Но это же машина Федора Васильевича?-растерянно произнесла Наташа.

— Ошиблась, девушка. Машина казенная.!

— Но… Фёдор Васильевич вчера работал на этой машине?..

— Это точно.

— Мне его нужно. Где он?

Бульдозерист выключил мотор и объяснил, Наташе, что Федор Васильевич «попал в аварию». Утром, когда было еще темно, груженый лесовоз, разворачиваясь, сбил его с ног. Нет, жив… и кости цельг. Хотя ударило основательно. Вроде как бы контузило.

— Где же он?

— Увезли в больницу. А сейчас…

Наташа не дослушала и побежала обратно. Как это вышло, что она ничего не знала?.. Когда с ней самой случилось несчастье, он первый позаботился о ней. И всегда он был так добр и внимателен… А она… Что он о ней подумает? Какая нелепость! Вместе работать и ничего не знать… Утром она задержалась в главной диспетчерской с этими проклятыми бланками… Но почему Николай Николаевич ничего не сказал?.. Как это нехорошо с его стороны…

Николай Звягин сидел в диспетчерской у телефона. Наташа едва дождалась, когда он закончит разговор.

— Николай Николаевич, разрешите мне уйти с работы.

Наташа старалась говорить спокойно, но Николай понял: она встревожена.

— Что случилось, Наташа? Наташа не выдержала:

— Вы меня спрашиваете, что случилось? С Федором Васильевичем несчастье… А вы даже не сказали мне.

У нее дрожали губы. Николай никогда не видел ее такой.

— Потом я вам все объясню, Наташа… А сейчас можете идти.

Она была уже в дверях, когда Николай спохватился:

— Подождите! Сейчас придет «газик».

— Спасибо. Не надо,— не оборачиваясь, ответила Наташа.

В окно он увидел, как она выбежала на дорогу наперерез идущему порожняком лесовозу и отчаянно замахала руками. Лесовоз круто затормозил, и Наташа вскочила в кабину.

«Что же это такое?» Он вспомнил, как она была взволнована, когда Федор Васильевич в первый раз вывел на лед свой бульдозер.

«Неужели он ей так дорог? А он, наверно, и не знает об этом…» Так же, как она не знает, что дорога ему, Николаю… И теперь уже никогда не узнает… А что он не сказал ей о несчастном случае с Федором Васильевичем, получилось нехорошо. Хотел как лучше. Сказать после того, как узнает в больнице о его состоянии. Не успел позвонить в больницу. Не успел, потому что этот педант Калиновский заставил немедленно оформлять акт о несчастном случае. Видно, этот акт очень был ему нужен. Но как бы ни злорадствовал Калиновский, виноват-то во всем он, начальник участка Николай Звягин. Дал распоряжение электрикам и успокоился. А от распоряжения светлее не стало… «Смотри в оба», —сказал Кузьма Сергеевич. И вот не успел он уехать, сразу ЧП. Стыдно будет ему в глаза смотреть, когда вернется… Больше надо о деле думать, Николай Звягин!

В окно были видны кусочек стылого зимнего неба и одетая снегом вершина растущей во дворе сосны. Рядом с ней росла другая сосна; чтобы увидеть ее, надо было откинуть голову на край подушки. Но каждое, даже самое незначительное движение отдавалось в голове ноющей болью. И Федор Васильевич лежал неподвижно и смотрел, как осторожно покачивала сосна своей нарядной вершиной.

— Может, чайку бы попил? — осторожно приоткрыв дверь из кухни, спросил Демьяныч.

— Спасибо, батя, не хочется.

— Попил бы да съел кусок,— продолжал старик.— Я утром колбасы купил, хорошая колбаса, копченая. Или, может, сходить в столовую принести горяченького?

«Не надо»,— хотел отказаться Федор Васильевич, но, подумав, что старик за хлопотами и сам не ел с утра, сказал:

— Сходи, батя.

— А чего тебе принести, Федя?

— На твой вкус, батя.

Демьяныч прикрыл дверь и загремел посудой на кухне.

— Дверь не запираю: вдруг зайдет кто? — сказал он, уходя.

Если лежать не шевелясь, боль почти не чувствуется. Только ритмично, словно отсчитывая время, отдается в висках каждый удар пульса.

Сколько придется так пролежать? Врач, закончив перевязку, сказал: «Старый солдат должен знать: такая рана или убивает сразу, или заживает в неделю». Но и неделю валяться сейчас ни к чему. Такой глупый случай! И как он зазевался?.. Все это тот старик — бригадир взрывников… Видал же его и до этого. И ничего не бросилось в глаза. А сегодня подал он пакет со взрывчаткой своему подручному и сказал: «Держи, браток». И голос знакомый и слова. И долговязая тощая фигура показалась знакомой, виденной не один раз. Но где? Когда?.. И как всегда бывает в такой момент, стало казаться, что очень важно, совершенно необходимо вспомнить, где и когда слышал он это глуховатое «Держи, браток», где и когда видел этого человека. И, наверно бы, он вспомнил… Но тут над ухом рявкнул гудок лесовоза, резкий толчок в плечо, сбивший с ног, и при падении, удар головой о гусеницу экскаватора… Очнулся в. больнице. Хотели там и оставить. Спасибо врач, тоже бывший фронтовик, уважил солдатскую просьбу: разрешил отвезти домой. Сказал только: «Солдату ворон, считать не положено». Правильно сказал… Но где же все-таки довелось встречаться с этимдолговязым стариком?,.

И опять, как тогда, утром, на льду, стало казаться, что вот еще одно, последнее усилие памяти, и…

Но напрягаться было нельзя. Гулко здстучалоч в висках, и снова подползла скучная тупая боль. Федор Васильевич старался заставить себя думать о другом: как там работают без него его бульдозеристы, успеют ли, пока он лежит тут, опустить второй ряж,— но высокая сутулая фигура старика все время назойливо маячила перед ним.

В наружную дверь тихонько постучали.

— Войдите,— сказал Федор Васильевич, но, наверно, сказал очень тихо, и его не услышали.

Стук повторился. Потом скрипнула входная дверь. Кто-то вошел и остановился у порога.

— Проходите в комнату,— сказал Федор Васильевич.