— Ты принес сандалии? — ворчливо спросила она.

— Вот… одна.

— Милосердные боги! — воскликнула женщина. — Видно, ты уродился в своего отца! Где же вторая? Или ты хочешь отправить отца в одной сандалии? А ты что молчишь? — набросилась она на Сократа. — Ему принесли одну сандалию, и он спокоен, как олимпионик. Посмотрите, посмотрите на этих олухов! — Ксантиппа, ища сочувствия, обернулась к Платону и Аполлодору. — Они вечно все делают вкривь и вкось. Нужно быть терпеливее Данаид, чтобы выносить все это. А теперь ты дожидаешься каких наград? — обратилась она к сыну, который сутулился от смущения и чесал ногу об ногу. — Иди в горницу, загляни под кровать. Только не лезь в очаг: там ничего нет. Я с вами скоро сойду с ума. Отстань! — крикнула она и шлепнула по спине черного лохматого щенка.

— Зависть — это печаль… — тихо проговорил старик.

— Что ты там бормочешь? А-а! — Ксантиппа раздраженно махнула рукой и скрылась в дверном проеме вслед за сыном.

Черный, словно вымазанный сажей, щенок подкатился к Платону и Аполлодору, обнюхал влажноватым носом их ноги. Гости стояли неподвижно, и это было неинтересно щенку. Он сунулся в корыто, лизнул — вода со щелоком ему не понравилась — и умно склонив голову набок, стал наблюдать за подвижными руками старика.

— Перестань, разбойник. Ты же видишь: мне некогда. Ну, хватит! Хватит! — Старик легонько отстранял щенка.

— Вот твоя сандалия! — раздался зычный голос Ксантиппы. Убирая со лба рассыпавшиеся волосы, она спешила к Сократу. — Я же знала: этот оболтус ничего не найдет. Держи! — Она победно, будто трофейный меч, бросила свою находку.

Щенок медленно подбирался к сандалии…

— Проклятье! Отдай! — вскрикнула Ксантиппа и бросилась за щенком.

Волоча сандалию, пес вихрем пронесся по двору и скрылся в зарослях терновника. Ксантиппа беспомощно остановилась.

— Лампрокл, где ты? Щенок утащил сандалию! А ты что сияешь, как зимний месяц? — Ксантиппа недовольно смотрела на мужа.

Не скрывая веселой улыбки, старик поднялся с циновки.

— Что поделаешь? Видно, придется идти босиком.

— А ты и рад? — упрекнула Ксантиппа.

— Время идет. Нужно спешить.

Выскочил Лампрокл и нехотя полез в заросли. Сократ постоял некоторое время на циновке, посмотрел на свои темные ноги и с удовольствием ступил на теплую землю.

— Я ухожу.

— Подожди. Сейчас найдется сандалия. — Посмирневшая Ксантиппа приблизилась к мужу.

— Не могу. Время торопит. Да ты не беспокойся, моя добрая Ксантиппа. Все будет хорошо.

— Мне приснился под утро сон, Сократ. Будто я тку тебе белый плащ, и мой уток никак не вплетается в основу. Наверное, это дурной сон.

— А мне приснился праздничный обед. Из зябликов и дроздов.

— Ты все шутишь, Сократ. А мне совсем не до шуток. Может, тебе нужно остеречься злых духов, положить в рот листочек священного лавра?

— Лучше окропи нашу кровать очистительной водой. Листок лавра помешает мне держать речь.

— Хорошо. Я так и сделаю. — Женщина с надеждой посмотрела на качающиеся кусты терновника.

— Я ухожу.

Она подошла к нему еще ближе.

— Может быть, и я пойду вместе с тобой? Ведь другие женщины приходят на суд сами и приводят своих детей.

— Ты не сделаешь этого! — мягко возразил Сократ. — Нам не пристало приводить детей, чтобы разжалобить судей.

— Поступай как знаешь! — Женщина начала сердиться. — Что же ты стоишь, как истукан? Иди! Разве я набросила на тебя силки?

Философ вздохнул и пошел к воротам. Платон и Аполлодор поспешили за ним.

— Иди! Иди! Проваливай! — кричала Ксантиппа. — Я буду только рада, если тебя хорошенько проучат! Ты думаешь, я орошу землю горестными слезами? Не надейся!

Все трое, не сговариваясь, ускорили шаг.

— Пойдемте, друзья, Нижней улицей! — предложил Сократ. — Я давно не ходил по ней. — И свернул направо, под гору.

Они пробирались тропинкой, захлестнутой зарослями гигантских лопухов, лебеды и крапивы, спотыкались о камни и наконец вышли на Нижнюю улицу. Эта улица, грязная, в колдобинах, огибала скат горы, на котором лепились, словно ласточкины гнезда, маленькие неказистые дома. Тут же в обилии росли терновник и подвязанная к жердям виноградная лоза. Обитатели Нижней улицы — гончары, кузнецы, красильщики — уже занимались своими делами. Скрипели гончарные круги, молоты грохали по наковальням.

— Сейчас я вам покажу один дом… — сказал старик. Он шел медленно, останавливался. — Как тут все переменилось!

— Мы опоздаем! — забеспокоился Платон.

— Успеем! — Старик взглянул на солнце. — Еще есть время. А вот и вяз! — радостно воскликнул он и полез сквозь крапиву, сквозь лопухи к могучему дереву. Платон с Апполодором переглянулись и последовали за ним.

— Вот обещанный дом! — Старик показал палкой на заросли бурьяна. — Видите обломки? Да вот же! — Он не утерпел, забрался в самую гущину, согнулся и что-то стал искать. — Видите? — Старик держал над головой почернелый кусок камня.

— Ты родился здесь? — удивленно спросил Аполлодор.

— Да, Аполлодор, я родился здесь. Этот камень от домашнего очага. — Он перекладывал обломок с ладони на ладонь, будто в нем еще сохранялся нестерпимый жар.

Платону с Аполлодором передалось настроение старика. Они поглаживали мощный корявый ствол, отыскивали едва заметные контуры прежних стен.

— Ты стоишь там, где качалась моя зыбка! — пояснял Сократ, и лицо Аполлодора расплывалось в широкой детской улыбке.

Солнце, казалось, перестало подыматься, запутавшись в серебристых тенетах олив. И как-то реже, раздумчивее забухали молоты, с тихой натугой заскрипели гончарные круги. Но тут истошно, с подкудахтыванием прокричал запоздалый петух и резко смолк, будто горло ему перехватил жертвенный нож. Платон встрепенулся и посмотрел на Учителя, не решаясь напомнить о времени. Философ, стоявший в задумчивости, пошевелился, отыскал глазами ослепительно-желтый краешек солнца, спокойно сказал, будто речь шла не о нем, а о каком-то другом человеке:

— Пора…

Сократ отколол небольшой кусочек от почернелого камня, чтобы взять его с собой, и они пошли правым краем дороги, который был подальше от домов и потому оказался менее залитым помоями и засыпанным пеплом. Дорога вскоре пошла на изволок, туда, где находился знаменитый Одеон, место судилищ и театральных представлений. Около меняльной лавки к ним пристали Гермоген, Федон, Критон и Великий хулитель.

Серый луч улицы расширялся. Каменные лбы мостовой хранили грязноватые следы метелки общественного чистильщика.

— Судьи! — негромко и как будто удивленно сказал Аполлодор.

Философ рассеянно взглянул вперед. Служители Фемиды возвращались из храма Тесея, где бесстрастный жребий решил, какая из десяти судебных коллегий будет разбирать дело старого философа из дема Алопеки. Если бы не короткие судейские жезлы и похожие оливковые венки, эту процессию, запрудившую улицу, можно было бы вполне принять за священное посольство. Гелиасты, разбившись на малые группки, о чем-то разговаривали и даже смеялись. Платон, обладающий хорошим слухом, вскоре понял, чем вызван смех: один из гелиастов забыл дома свинцовый жетон, по которому он должен был получить в суде причитающиеся три обола. Судей догнал четырехколесный возок, запряженный мулами, и хозяин принялся поносить людей, которые не враз уступили дорогу.

Так, не приближаясь к гелиастам, но и не отставая, Сократ с друзьями добрался до Одеона. Возле входных колонн толпились праздные люди. Сократ приблизился к человеку, задрапированному плащом из тонкой милетской шерсти.

— Скажи, любезный, что тут происходит? — почтительным тоном спросил философ. — Уж не готовится ли очередная комедия Аристофана?

— Здесь будут судить Сократа! — охотно пояснил господин в роскошном плаще. — Может быть, ты слышал о нем?

— О, я не раз встречался с ним! Он несколько болтлив, но, кажется, производит впечатление недурного человека. Так в чем его обвиняют?

В толпе зевак хохотнули: кто-то узнал философа в лицо. Обладателю роскошного плаща показалось, что смешок относится к старику, проявившему неосведомленность в предстоящем процессе. С сожалению поглядывая на Сократа, господин продолжал с всезнающим видом: