– Что-то я по твоей работе не заметил, чтоб ты с женой жил! Неудовлетворительная у тебя работа, Кручинкин! Не удовлетворяешь ты ее, а она меня. Уволен!

Ангар замер. Всем было известно, что главный мастер доводится кумом начфину, образование имеет и изобретения, и это может очень кособоко выйти крикуну. Вышло, однако, совершенное недоразумение: Кручинкина вдруг перевели, правда, с повышением, в южные края, а Поленко остался на царстве. С той поры от него не было коллективу ни малейшего роздыху. Он без конца внедрял, исправлял, вносил предложения, выговаривал, лишал премий, проверял, перепроверял и снова проверял перепроверенное, находя у людей с высшим техническим то недостаточное знание этикета делопроизводства, то огрехи в составлении авансовых отчетов по средствам, которых им никто никогда не выдавал. Инженеры отвечали ему взаимностью. Летчик обзавелся нервным тиком на правом глазу, но позиций не сдавал.

Его мудрое руководство оборвалось так же внезапно, как и установилось: в один опять же чудесный февральский день пресловутый генерал где-то там, наверху, наигрался в кубики и сказал: "Ё-моё! Развалили страну. Учителя у нас на рынке торгуют, завлабы недра приватизируют, а летчики, вон, на складах прозябают. Непорядок! Рожденный летать не должен ползать!". Так Поленко получил свое письмо счастья: его приглашали в центр на тренажеры, поучиться. На прощание он гордо сфотографировался на фоне истребителя, инженеров и ремонтного ангара, а к вечеру испарился, будто его и не было. Инженеры даже по-новомодному заказали коллективный молебен за здравие их цеха, но радость оказалась преждевременной.

Во-первых, очутившись на безопасном расстоянии от суровых северных ребят, Леонид Серафимович по своему обыкновению подал на начальника части в суд. О восстановлении его, летчика-испытателя, на работе. Просто из вредности. Совместными усилиями гарнизон отбился, хотя это и стоило коллективу годовой премии. А начфину еще и чести, потому как ему как первому красавцу пришлось ехать в город и падать в объятия секретарши арбитражки, а потом и завканцелярией, для стимуляции правильного и беспристрастного судейства в пользу военных.

А второй удар заставил себя подождать. Спустя пару лет после увольнения Поленко, когда все уже немного подзабылось, а страсти улеглись, старший инженер, сидящий теперь напротив Рыжего, открыл еженедельную газету. Открыл и схватился за голову, потом за своего сына, а потом и за стенку, которая его не удержала. Очнувшись в больнице, мужчина срывал трубки и метался в беспокойстве, пока ему не доставили воскресный выпуск. Инженер судорожно пролистал издания, не обращая внимание на холодок, который опять подбирался к сердцу, и в отчаянии снова увидал ту же фотографию, что и пригвоздила его к койке в реанимации.

Позвали родственников. С той наметкой, что все равно идти прощаться. Больной с удивительной прытью сунул газету наследнику и ткнул пальцем в последний лист. Почтительный сын взглянул и так и обмер. Пока медперсонал искал еще одну койку в заведении под падеж инженеров, юноша выхватил издание из ослабевших рук родителя и понесся в ангар. Каждый из его коллег, кто знакомился с материалом, тут же начинал громко материться, сыпать проклятиями или искать валидол. Когда весь коллектив был в курсе дела, собрался чрезвычайный совет.

– Это означает наш конец, – обратился к присутствующим заслуженный авиатехник. – И все из-за проклятого Поленки, леща болотного.

– Да, нас всех посадят, – тоненько вторил механик с МиГов, – мы должны его найти! И наказать.

Хотя это предложение совпадало с настроением большинства, имелись товарищи, которые настаивали на более продуктивных мерах.

– Это мы еще посмотрим, чей конец, – взял слово интеллигентный питерский специалист, – не все потеряно, друзья мои! Тираж у газетки маленький. Снимок дан нечетко. Поленко нужно найти, это факт. Пленку отобрать, негативы уничтожить. А ему по шее.

Выступление было встречено бурными аплодисментами. Коллектив заулыбался. У туннеля в вечный позор и тюрьму с кандалами обнаружился боковой ход, куда устремились теперь все помыслы ангарного цеха.

На поиски Поленко самовыдвинулись отец и сын Лукины, как первые пострадавшие и идейные враги этой бородавки на теле родной авиации. Дел им виделось на один отпуск, так как в газете черным по белому было написано, что летчик оставил испытательство и состоит нынче по хозяйственной части на заводе таком-то. Через неделю, примчавшись на завод, инженеры обнаружили пепелище, разорение и хаос. Простые работяги Леонидом Серафимычем пугали детей, а дирекция в полном составе жаждала его крови, и только из внутренние междоусобицы помешали мести свершиться. Самого Поленко не было ни в городе, ни в окрестностях. Озадаченные Лукины взяли отпуск за свой счет, получили от коллег матпомощь на вендетту и отправились дальше. По вечерам они внимательно изучали газеты и сводку криминальной хроники, потому как, если где заваривалось что-то из ряда вон, то это могло указывать на появление там их героя.

Наконец, после многих месяцев тщетных поисков они случайно оказались в этом городе. Собственно, он просто затесался на пути к огромной конфетной фабрике, где подозрительно лопнул резервуар с карамелью, что на Поленко косвенным образом указывало. И вот, в один из дней инженер-сын остановился на светофоре. Оглянувшись на взвизгнувший тормозами автомобиль, молодой человек чуть сам не закричал: в машине сидел Поленко. Юноша даже не успел слиться с фонарным столбом для маскировки, как летчик посмотрел на него в упор и дал по газам. Черный джип скрылся за поворотом, а растерянный охотник застыл у перехода, действуя на нервы вежливым областным водителям.

Тем же вечером Лукины начали методично обходить все дворы, стоянки и гаражи города. Им повезло вдвойне: они не только нашли авто Леонида, но и сразу его признали. Прямо на капоте, во всю ширь железки аэрографией был выведен портрет владельца, тот самый, который когда-то опубликовала воскресная пресса. Теперь, помимо негатива и оригинала, требовалось уничтожить еще и машину. Технику было жалко.

На этом месте Рыжий отхлебнул водички и подошел к окну. Прямо перед ним на стоянке в загончике сиротливо стоял транспорт Поленко, главная улика следствия и мечта всех милиционеров из дежурки. Опер вглядывался в изображение, выведенное перед лобовым стеклом, ломая голову, что же в нем могло так оскорбить чувства инженеров с Севера. Да, физиономия у пропавшего директора не напоминала шедевров Боттичелли, но самолет на заднем плане задорно сверкал крыльями, а ребята из ангара получились вообще симпатяги, все в комбинезончиках и с какой-то хитрой аппаратурой. Что не так?

– Да, что не так? – вслух спросил Рыжий и повернулся к парочке. – Или это тоже секрет?

Лукины занервничали. Они мялись, отводили глаза, пока более молодой, а, значит, все еще безрассудно-отважный Олежек не решился:

– Товарищ…господин милиционер. Они все не виноваты. Это я его сделал.

Рыжий неодобрительно посмотрел на рослого специалиста по Боингам.

– Нет, гражданин. Это не вы его. Так эксперты говорят. Но если вы настаиваете… Вы заявляете, что убили Поленко Леонида Серафимовича?

Молодой человек отшатнулся и побледнел:

– Убил? – видно было, что новость его поразила. – Его убили? Так как же это, он ведь его сам…Ударил…И потом гнался за нами, и замуровал…

– Выражайтесь яснее, Лукин, – у опера отлегло с души. Уж очень ему нравились смелые люди, которые, оставив семью и работу, впряглись за честь коллектива.

– Я имел в виду…Там, на фото…

Рыжий закатил глаза так, что позавидовала бы Марлен Дитрих:

– Про него позже, никуда не денется! Кого он ударил? Поленко в смысле.

– Давайте я расскажу, мальчик слишком волнуется, – вмешался инженер-отец. Сын с благодарностью посмотрел на папу, и Рыжий еще раз про себя подумал, как сближает семейный бизнес. В данном случае, поиски общего врага.

– Так вот. Мы его выследили. Он ставил машину в аккурат перед зданием школы. Мы, конечно, подумали, что он стал дедушкой.