Впрочем, об увиденном Винтер все же собственноручно написала, с графиком движения снаряда к голове жертвы и скоростью отхода Поленко от места преступления.

На суде же все перевернулось. Нанятый директором юрист, маститый седовласый мужчина, гарантировал торжество справедливости и ухмылялся следователю в лицо, критикуя каждое из доказательств. Опергруппа мрачнела день ото дня, готовясь, что дело рассыплется, как асфальтовая дорога, наспех положенная зимой к приезду премьер-министра.

Адвокат не подвел. Своим пламенным выступлением он отговорил суд давать его клиенту два года условно, чего гневно требовал прокурор.

– Ваша честь, Вы только посмотрите, – матерый правозащитник возводил глаза к небу и тряс кулаками, – только посмотрите на этого человека! – сухой палец упирался в директора. Зал с интересом поворачивался к пеговолосому мужчине, с видом оскорбленной невинности сидящему за решеткой. Адвокат заливался соловьем:

– Что вы видите? Хулигана, пошалившего с товарищем? Неверного мужа, шатающегося в поисках запретных удовольствий? Нет, ваша честь! То, в чем обвиняют моего подзащитного, просто немыслимо. Легкий вред здоровью и проникновение на чужую дачу с целью какой-то там порчи. Разве на такие мелочи разменивается этот талант, этот титан мысли? Нет, позвольте заметить, он не таков. Вы скажете мне: он покушался на убийство, но неудачно. Поэтому не будем к нему строгими. А я отвечу вам: убийство все-таки произошло. Убийство честного имени непорочной женщины, матери, благодетельницы нашей губернии. Убийство в этих детишках, его подопечных гимназистах, веры в старших, в начальство, в высший разум, наконец! Убийство нашего с вами времени, которое мы могли бы потратить на более достойные дела. Можем ли мы ему это простить? Этому губителю зеленых росточков юности? Моя совесть говорит мне: не забудем, не простим. Ваша честь, мой клиент достоин высшей меры наказания. Я сказал.

И под рукоплескание зала адвокат гордо вернулся к своему месту. Судьи плакали, свидетели обнимались и клялись друг другу стать лучше, а прокурор записывал основные моменты речи адвоката на будущее.

Вердикт был однозначным, хотя и вызвал недовольство публики своей мягкостью. Поленко приговорили к десяти годам с конфискацией. Впрочем, у него, как у всякого приличного человека, ничего не было, но от этого ему было не легче. Еще не до конца поверившего во все происходящее директора вывели под улюлюканье и свист публики, которая требовала для него самой далекой и холодной колонии. Еще долго под сводами областного суда раздавались антиполенковские выкрики, и только к вечеру следующего дня волнение улеглось.

А через неделю все забылось, потому что на небосклоне городской жизни засияли новые звезды. Совершенно справедливо директорское кресло занял выдающийся во всех смыслах человек и учитель Назар Никонович Берин. Чиновники из Районо ломали свои светлые головы, почему же это очевидное кадровое решение их прежде не посетило. Но поздно – дождь спонсорской помощи уже вовсю изливался на гимназию, минуя высшие инстанции. Благодарили все: дети, родители, педколлектив, областная и городская администрация, и даже рядовые члены партии власти. В результате скопилось достаточно, чтобы вообще не работать, как учителям, так и всем детям, когда вырастут. Спасли положение только принципиальность и острый ум школьного завхоза. Деньги ушли в стабилизационный фонд, на черный день, и, поскольку жизнь настала чудесная, они из этого фонда никогда и носа не казали.

Марина Тухтидзе была вне себя от счастья. Наконец-то кресло, которое должно было принести ей мужа, досталось достойному, интересному и холостому человеку. Господин Рафаэль изготовил для биологички приворотный амулет из шишки с перышками, Мариной тут же в меру своих знаний усовершенствованный. Пришлось немного попотеть и в каждую чешуйку заткнуть по мухе, которую девица величала шпанской. Получился мощный афродизиак, биологичка даже не рисковала выталкивать его из декольте на людях, такую сильную реакцию он вызывал. А вообще казалось, что химик начинает поглядывать на первую красавицу с интересом.

Вернувшийся к жизни Афонькин некоторое время поработал у Господина Рафаэля, а потом исчез. Городские сплетники говорили, что с битой Поленко ему предалась страсть к небу и полетам, и он поступил на службу в какой-то авиакружок. Не то конструктором, не то полотером. Но дело ему, видимо, понравилось, потому как в губернии его больше никто не видел.

Катанин был признан лучшим оперативников по итогам года, ему выдали почетную грамоту и премировали ежевоскресными поездками на лыжные соревнования. Защищать честь коллектива мог только самый достойный. Виталий смущенно отнекивался, кивая на Рыжего и намекая, что есть в их отделении и куда более выдающиеся люди, но подчиненный прикрылся бюллетенем. Зато Катанин значительно укрепил здоровье, толкаясь каждые выходные в холодном автобусе, чтобы попасть на другой конец города в парк, где шли состязания. Лыжи к концу сезона даже загнулись от нагрузок, зато опер выпрямился, постройнел и получил новенькую звездочку на погоны. За стойкость.

Неутомимый Тихон Гаврилович в своих походах по инстанциям наконец-то набрел на неподготовленного слушателя. Еще до суда над Поленко он обнаружил в городе таинственную организацию, некий учебно-экспериментальный центр Американской культуры при Пенсильванском обществе орнитологов. Ориентация заведения трудовику сумасшедше подходила. Он одолевал их дирекцию письмами, заявлениями и проектами, пока ничего не подозревающие гринго не согласились с ним встретиться. После этого жизнь Тихона круто изменилась. Он стал именовать себя Тайхон Гаври, заглатывал букву "Р", что лишило в его дикцию предпоследней ясной согласной, и поставил свой труд на коммерческие рельсы. Рельсы, правда, к пункту назначения не вели, в этом Тихон остался себе верен. Он занялся выпиливанием для привередливого американского потребителя товара первой необходимости: дайверского оборудования из дерева в натуральную величину. Пока он брал за основу величину среднего дуба. Во дворе центра уже стояли готовые фонарик и баллоны, когда дирекцию поняла, куда вляпалась. Она поспешила отправить Тайхона от греха подальше, прямо в сердце американской мечты. Вместо Майами мечта в этом случае засела в научно-исследовательском корпусе клиники Стэнфорд. Там Гаври жутко понравилось, судя по восторженным письмам на Родину на адрес бабули из Районо. А вот была ли в Стэнфорде медицина после приезда Квазимодыша, история умалчивает.

Счастливые, хоть и слегка растерянные внезапной развязкой инженеры, уехали на Север. Катанин, супруги Поповы и дедушка с внуком пошли провожать их на вокзал, чтобы еще раз пожать мужественные руки лучшим помощникам следствия, почти родственникам и последним певцам коллективного сознания. Дедушка часто моргал, пытаясь скрыть предательскую слезу при виде двух честных работяг, которые не побоялись встать одни за всех, и всех бросить ради победы. Настя принесла бывшим племянникам пирогов и жареную курицу в исполнении Костика, чтобы хоть как-то подсластить инженерам горечь утраты почти пойманного Поленки. Ну и помочь им забыть годы погони, растворимых супчиков и походных кроватей. А Виталий осчастливил семью Лукиных супер-подарком: Поленковский автомобиль на днях случайно уронил эвакуатор. Капот вдребезги. Пришлось пока поставить фанеру, но супругу директора планирует продать остатки на запчасти. Аэрография канула в лету. Отец и сын уезжали спокойные и счастливые и обещали писать своим новым друзьям.

Но лучше всех жили Настя и Костик. Нина Васильевна съехала в деревню, нести в массы знания, полученные от господина Рафаэля. Однажды зимним вечером супруги мирно сидели на кухне и пили чай.

– А, кстати, – вдруг встрепенулась Настя, – помнишь тех инженеров, ну тех, что гостили у нас дома?

– Припоминаю, – супруг нехотя оторвался от булочки с маком. – Хорошие ребята, их инструменты – просто высший класс. Видела, как я ими капусту прижал?