— Больше я вам не нужен?

— Устали? Домой?

— Да. Наездился.

— А я не устал? — вырвалось у него. — А мы с товарищем Поскребышевым из железа?! Он за столом уснул…

Внимательно посмотрел на Иосифа Виссарионовича. Лицо его было серым, под глазами набрякли мешки. Опущены плечи, шея казалась длиннее. Он ведь старше меня, а ему не у кого взять разрешение на отдых…

— Подумал, что никакой пользы, — извиняющимся тоном начал я, но он прервал мягко.

— Ничего, извините… Не сдержался. Трудно одному, Николай Алексеевич. Не успеваю охватить, сосредоточиться, вникнуть… Отдохните, пожалуйста, здесь. Сейчас будем обсуждать, как укрепить воздушную оборону Москвы. Могут возникнуть вопросы.

Выпив стакан чая, Сталин ушел в кабинет. Дважды в ту ночь он обращался ко мне за какими-то уточнениями. Вероятно, не очень существенными, иначе я запомнил бы. Думаю, он вполне мог обойтись без меня, но, работая на пределе, чувствовал себя, наверно, увереннее и спокойнее, зная, что я рядом, за дверью.

Многими разными делами занимался в те сутки Сталин. Я же был участником лишь одного события. 9 июля 1941 года Государственный Комитет Обороны принял постановление "О противовоздушной обороне Москвы", в котором была намечена широкая, конкретная программа увеличения оборонительных сил и средств. Эта программа начала выполняться немедленно. Я был доволен тем, что в ней были учтены все мои предложения. За короткий срок в 1-м корпусе ПВО количество зенитных орудий среднего калибра возросло до 800, малого калибра — до 250, появилось большое количество новых постов ВНОС. Численность самолетов в 6-м истребительном авиакорпусе достигла 585, причем на пополнение пришли боевые машины нового образца. Теперь мы более спокойно могли смотреть в наше московское небо.

10

Сталин предложил: при первой же попытке немцев нанести бомбовый удар по нашей столице члены Государственного Комитета Обороны посетят командный пункт Московской зоны противовоздушной обороны, чтобы на месте познакомиться с его деятельностью, возможностями и потребностями. Был и другой аспект. Никто не мог представить, какой силы будет удар, какие вызовет жертвы и разрушения. Не применят ли гитлеровцы отравляющие вещества? При всех условиях командный пункт ПВО был самым надежным убежищем. Оборудованный на глубине 50 метров под одним из домов в центре города, он имел автономное жизнеобеспечение, свой источник энергии, фильтры для очистки воздуха, запасы воды, продовольствия. И, что очень важно, надежные линии связи.

Своевременно оповестить Сталина и других членов ГКО поручено было мне. На командном пункте ПВО постоянно дежурили люди, которые точно знали, когда и где нахожусь я или мой дублер из группы советников. Однако день проходил за днем, ночь за ночью, я успел по заданию Сталина еще раз съездить на фронт, а немецкая авиация не появлялась. Это было тем более странно, что отдельные гитлеровские самолеты проникали значительно восточное Москвы: была, например, отмечена бомбежка воинского эшелона, следовавшего из Горького. Напряжение в ПВО ослабевало, я слышал разговоры о том, что немцы, дескать, не решаются бросить авиацию на Москву, опасаясь потерь, что у них не хватает сил, растянутых по фронту. Будучи не согласен с таким мнением, я всюду, где мог, повторял: нельзя терять бдительность ни на минуту, немцы фокусники, они обязательно придумают какую-нибудь пакость. Хватит с нас одного внезапного нападения.

Спустя время из опроса пленных летчиков, из других каналов мы узнали, что гитлеровское командование готовило воздушный удар по Москве неторопливо и тщательно, придавая этому акту не только военное, но и большое политическое значение. Весь мир должен был узнать о том, как германские военно-воздушные силы стирают с лица земли древнюю русскую столицу. Узнать и устрашиться. На Москву нацелены были бомбардировочные эскадры 2-го воздушного флота, укомплектованные новейшими машинами — «Хейнкель-111» и «Юнкерс-88», опытными летчиками, бомбившими многие города Европы. Не только асы из авиационных эскадр «Вевер» и "Легион Кондор" были там, но и эскадра особого назначения «Риф» — все они прославились в небе Испании, Польши, Греции, Франции, Югославии, Англии. Немцы рассчитывали с первого раза подавить нас количеством и мастерством. А нанести этот удар было приказано ровно через месяц после начала войны.

Вечером 21 июля я находился в комнате связи по соседству с кабинетом Сталина. По телеграфу начали поступать первые вечерние сводки с фронтов. Сидя за маленьким столиком у окна, я занимался этими сообщениями, делая пометки на своей карте и короткие записи в блокноте. Солнце уже склонилось до уровня крыш, но было еще достаточно светло, электричество не зажигали. Это ведь не просто, как в мирное время, включил лампочки и продолжай работать. Надо для светомаскировки наглухо закрыть, зашторить окна, отрезать себя от мира, остаться без свежего воздуха, без вечерней зари, без звезд…

Меня позвали к телефону. Спецдежурный командного пункта противовоздушной обороны сообщил ровным, казенно-спокойным голосом, в котором все же угадывалось напряжение:

— В двадцать один ноль-ноль над Смоленском прошли немецкие бомбардировщики. Курс на Москву.

Я бросил взгляд на часы: двадцать один час две минуты — отлично сработало оповещение.

— Сколько?

— Первая волна примерно шестьдесят машин. На подходе вторая. Высота первой волны четыре тысячи метров, второй — пять тысяч.

Черт с ней, с высотой!

— Когда они будут над Москвой?

— В зону зенитного огня одиночные самолеты-разведчики войдут через час двадцать пять минут.

— Значит, над Москвой не раньше, чем через полтора часа?

— Так точно. Сообщение принято?

Я подтвердил.

При сигнале «Воздух» все другие заботы отходят на второй план. Быстро — в приемную Сталина. Сказал об опасности Поскребышеву, у того растерянно забегали глаза.

— Сообщите сами?

— Да. Оповещайте членов ГКО.

Сталин был занят какими-то бумагами и не сразу, а медленно, заторможенно воспринял, осмыслил мои слова. Поморщился — оторвали его от размышлений.

— Не будем торопиться, — произнес он. — Мне еще надо поработать. Пусть члены Политбюро… Члены ГКО, — поправился Сталин, — пусть они соберутся здесь через час.

— Через сорок минут, — уточнил я.

— Хорошо, Николай Алексеевич, — только теперь я уловил его тревогу. Мы успеем?

— Вполне.

— Вчера фашисты впервые пытались бомбить Ленинград. Сегодня — нас. Это что-то новое, над чем следует подумать.

— Новое, — сказал я. — Немцы, вероятно, считают, что приграничные сражения закончены. И это действительно так. Начинается следующий этап. Фашисты нацеливают свои силы на три главных объекта, на три наших столицы: на Москву, на Киев, на Ленинград. Аэродромы передвинулись ближе — это существенное условие.

— Спасибо, Николай Алексеевич, ви-и помогли нам понять эту грань, будем учитывать эти обстоятельства.

В исторической, в мемуарной литературе мне встречались после войны примерно такие фразы: "На командный пункт ПВО прибыли члены. ГКО. Командующий Московской зоной ПВО генерал М. С. Громадин и командир 1-го корпуса ПВО генерал Д. А. Журавлев доложили воздушную обстановку…" Попробую хоть чуть-чуть раскрыть то, что стоит за сухими строчками.

Среди членов ГКО не оказалось тогда начальника Генштаба Г. К. Жукова, — вероятно, он находился на фронте. Некоторые другие члены, впервые очутившиеся в оборудованном подземелье, были явно ошеломлены увиденным, обилием новой, незнакомой им техники. Особенно привлекал внимание большой светоплан, на котором отражалась воздушная обстановка (не только строй вражеских самолетов, но даже их типы). Почти непрерывно звучал репродуктор — докладывала разведка из разных точек Подмосковья. Я уже писал о том, насколько велики были наши достижения в радиотехнике. Это уж после войны, восстанавливая разрушенную страну, мы, жестоко пострадавшие, отстали от других государств, почти ничего не потерявших во время мирового пожара или, наоборот, разжиревших на чужих бедах. А в сорок первом году, напомню, у нас были хорошие радиолокационные станции, каких не имела ни одна другая держава. Эти станции предупредили ленинградскую ПВО о первом налете гитлеровской авиации. Такая же станция располагалась и в секторе 193-го зенитно-артиллерийского полка майора Кикнадзе.