Говоря все это, Мишона нежно гладила его небритый подбородок, а он сидел, боясь пошевелиться, сам не понимая, как он разрешает этой женщине трогать его лицо, и в то же время испытывая от ее близости двойное чувство стыда и удовольствия. Она отняла руку, закурила новую сигарету и замолчала. Кастрюля закипела, над ней поднялся пар, вкусно запахло, в печке затрещала головня. Заходящее солнце скрылось за тучей, в кухне потемнело, в углах сгустился мрак. Дым сигареты поднимался прямо вверх, потом завивался кольцами и расползался под потолком, точно редкий белый туман. Лицо Мишоны вытянулось и побледнело, губы по-детски задрожали, она словно бы старалась удержать слезы, но они выступали все снова и снова и стекали по щекам. Николину стало неловко, он отвернулся и попытался встать, но она снова схватила его за руку.

— Чего ты вскакиваешь? Оттого что я плачу? Нет, я не плачу, — сказала она, улыбаясь сквозь слезы. — Голубчик, неудобно ему стало, что я реву. До чего же ты добрый и чистый человечек! Нелегко тебе будет в этой жизни. Хотя, кто знает, может, и повезет… А я просто вспомнила кое-что, мне и взгрустнулось. Вспомнила, как однажды вечером, весной, мы с бабушкой вот так же сидели на кухне. Я двумя руками держала пряжу, а бабушка сматывала ее в клубок. И так же, как вот сейчас, в кухне вдруг потемнело, стекла стали сизыми, а огонь в печи полыхнул особенно ярко… Чего бы я сейчас не дала, чтобы вернуться в мое село и снова сидеть в кухне, у печки, с бабушкой!..

Мишона рассказала ему о своем детстве, а потом и обо всей своей жизни. У нее был какой-то отсутствующий вид, и Николин понимал, что она рассказывает не столько ему, сколько самой себе, словно бы исповедуется с чистой душой и чистым сердцем. Рассказ был сумбурный, путаный, точно сон, и позже, думая о ней, Николин вспоминал лишь отдельные случаи из ее жизни. Она кончила гимназию в родном городке и, поскольку денег на университет у нее не было, поступила на работу с торговую контору в областном центре. У собственника конторы был сын, они сошлись, и она забеременела. Когда Горанов-старший (то есть отец) узнал об этом, он дал ей два месяца отпуска, чтобы она избавилась от ребенка, и она избавилась, но ему сказала, что хочет родить и воспитывать ребенка одна. Старик схватился за голову и как-то вечером явился к ней домой. Пока квартирная хозяйка открывала ему дверь, Мишона успела накрутить вокруг поясницы простыню, притворилась беременной и так приняла его в своей комнате. Она знала, что никогда не станет его снохой, и решила помучить его всласть. Старик только что не упал перед ней на колени, умолял ее уехать в другой город и родить там, обещал дать ей много денег, на которые она сможет жить в свое удовольствие, обещал и ребенку оставить по завещанию деньги или недвижимость. Она не соглашалась. Тогда старик выложил на ее стол целую кучу денег и посоветовал еще подумать. Если, мол, она сделает так, как он хочет, пусть оставит деньги себе, если нет, пусть вернет. В первый момент она польстилась на его деньги, решила взять их, поехать в Софию и поступить в университет. Но уже в следующую минуту ее разобрало такое зло, что она и сама не знала, что делает. Она побросала банкноты в хозяйственную сумку и решила тут же отнести их в дом торговца. И не просто отнести, а прямо с порога бросить их ему в лицо и уйти. Она надела старое платье, до глаз замотала лицо платком и вышла на улицу. За первым же перекрестком она увидела старого Горанова — тот сворачивал на главную улицу. По главной улице в это время, как обычно, прогуливался весь город.

Перед рестораном двое мужчин, остановив Горанова, заговорили с ним. Мишона их узнала — тоже торговцы, как и Горанов. И тогда ей пришло в голову швырнуть деньги ему в лицо прямо здесь, на улице, на глазах его коллег и всего честного народа. Она порвала ленточки, скреплявшие пачки банкнотов, перемешала банкноты в сумке и подошла ближе к трем торговцам. Изменив голос, она сказала, что хочет что-то передать господину Горанову, но в гуле толпы он ее не услышал, а другой принял ее за попрошайку и отстранил рукой. Тогда она подошла вплотную, вытащила из сумки горсть банкнотов и сунула их в лицо Горанову, а он отвернулся. Двое других смотрели на нее, вытаращив глаза. Тогда она швырнула ему в лицо еще одну горсть банкнотов, еще и еще, пока пальцы ее не нащупали дно сумки. Нырнув в толпу, она забежала в какой-то подъезд, сняла с лица платок и с противоположного тротуара стала наблюдать, что происходит. Толпа плотным обручем окружила троих мужчин и вытаскивала у них из-под ног разлетевшиеся банкноты. Торговцы пытались вырваться из обруча, кричали, угрожали, но на них навалилась вся улица, их мяли, давили, пробирались у них между ног. Мужчины и женщины валились друг на друга, вопили, топтали и душили один другого, и если кому-нибудь удавалось схватить банкнот, другие набрасывались на него и отнимали или гнались за ним по улице. Прибыла целая рота полиции, но и полицейские, увидев валяющиеся на земле банкноты, кинулись их подбирать, и таким образом свалка стала еще яростней. Толпа разошлась только к полуночи, и тогда Мишона увидела, что старик Горанов лежит на тротуаре словно мертвый. Полицейские подняли его и отвезли в больницу.

Вернувшись домой, Мишона увидела, что в сумке у нее остались еще банкноты. Она пересчитала их — около пятидесяти тысяч — и очень удивилась тому, что Горанов, пусть даже он был сказочно богат, готов был такой дорогой ценой скрыть от общества своего незаконного внука. Она думала, что выбросила все деньги, а раз у нее осталось пятьдесят тысяч, значит, Горанов дал ей не меньше двухсот. На другой день она поехала в Софию, остановилась в гостинице и отправилась в контору Чилева. Она знала адреса многих торговых фирм, с которыми Горановы вели корреспонденцию, но пошла к Чилеву, поскольку его контора была ближе других к гостинице. Чилев был оптовик, экспортер зерна, кож и древесины, поддерживал с Горановым деловые связи и часто бывал в его конторе. Мишона сказала ему, что месяц назад ушла с работы и теперь приехала в Софию учиться в университете, но средств у нее маловато, так что она хотела бы и работать и учиться. Чилев рекомендовал ее одному своему родственнику, тоже торговцу, тот взял ее на работу, она нашла себе квартиру и с тех пор стала жить в Софии.

Провинциальные, а за ними и столичные газеты долго писали о кровопролитии на главной улице областного центра, добавляя все новые и новые подробности, но имя женщины, бросившей в лицо торговцу Горанову триста тысяч левов (позже сумма эта выросла до полумиллиона), не называлось, поскольку никто ее не опознал. Горанов лежал в больнице с переломанными костями, жизнь его была в опасности, но и он молчал из страха опозорить свою семью и свою фирму. Чилев, как и прежде, заезжал по делам к молодому Горанову, который возглавлял теперь контору отца, и узнал в тамошних торговых кругах, что Мишона состояла с Горановым в интимной связи, но внезапно с ним порвала и ушла из фирмы. Чилев часто заглядывал к ней, держался очень любезно и как-то пригласил ее домой на ужин. Она приняла приглашение и застала в его доме чету Сармашиковых. Из разговоров, которые велись за столом о происшествии со старым Горановым, она поняла, что вниманием, которым эти люди удостоили скромную служащую, она обязана их любопытству, при этом их интересовали не столько подробности скандала, сколько то, как же эта женщина могла бросить на улицу столько денег, и еще, конечно, откуда она их взяла. Про саму женщину они особенно не расспрашивали, поскольку были почти уверены, что это Мишона. Сомнения их развеялись окончательно, когда и она пригласила их в гости и они увидели, что она живет в роскошной квартире в центре города, чего простая служащая никогда не могла бы себе позволить, не будь она богата, при этом не просто богата, а не будь она миллионершей, коль скоро она в порыве гнева, ожесточения или мести позволила себе швырнуть на улицу полмиллиона. Так она начала играть роль миллионерши, а когда ее спросили, откуда она знает французский (она вела корреспонденцию Горанова с иностранными фирмами по-французски), она ответила, что воспитывалась у тетки, закончившей во Франции какой-то коллеж, и начала учить язык в ее доме, а после смерти тетки брала частные уроки. Еще Мишона говорила, что происходит из старого, но обедневшего рода и что недавно получила скромное наследство от дедушки, которое позволило ей снять более или менее просторную и удобную квартиру.