Мэри уже вышла и собиралась занять его место, и, встретившись перед капотом, они обнялись.

— Я люблю тебя, — сказал он, быстро целуя ее.

— Я тоже. Скажешь, что я тоже скоро буду?

Встретив ее взгляд, он представил, что сейчас должен переживать Куин… в миллионный раз. Потом тряхнул головой, сосредотачиваясь.

— Скажу. — Он взял ее лицо в руки и снова поцеловал. — Осторожней за рулем?

— Всегда.

Кивнув, он закрыл глаза, сделал глубокий вдох… а потом дематериализовался, отправляясь потоком молекул через человеческие кварталы… над фермерскими угодьями… и дальше, к предгорью, перетекавшему в горы.

Рейдж принял форму перед особняком, залетел в вестибюль и подставил лицо под камеру.

Он дожидался, пока кто-нибудь откроет, а его сердце гулко билось в груди — по многим причинам. Но преимущественно из-за того, каким взглядом Битти смотрела на него.

Удивительно, как ты можешь преобразиться под влиянием другого.

Дверь распахнулась, и по ту сторону стоял взволнованный Фритц.

— Господин, я так рад видеть вас. Все спустились в учебный центр. А мы готовим подносы, если кто-то захочет перекусить.

У Рейджа возникло странное желание обнять доджена… и он бы обнял, но Фритц тут же свалится в обморок из-за нарушения субординации.

— Спасибо. Ты всегда рядом. Это много значит.

Рейдж быстро пересек мозаичную яблоню на полу… и он уже был у потайной двери под лестницей, когда внезапно остановился и посмотрел назад.

— Фритц?

Дворецкий резко затормозил в арочном проеме, ведущем в столовую.

— Да, мой господин?

— Я знаю, что время крайне неудачное. Но мне нужно, чтобы ты кое-что купил для меня? Прямо сейчас.

Древний дворецкий наклонился так низко, что едва не стукнулся о полированный пол.

— Это большая радость для меня — помочь кому-нибудь, с чем угодно. Я чувствую себя беспомощным.

***

Мэри, сидя за рулем ГТО, чувствовала себя так, словно время пошло вспять… словно они с Битти каким-то образом застряли во временной петле несколько ночей назад, и направлялись сейчас через реку к клинике.

И не из-за Лейлы и того, что происходило в доме. Девочка на заднем сиденье снова ушла в себя, она не сводила глаз с окна рядом с собой, на лице застыла маска собранности, которая очень тревожила Мэри, потому что она узнала, насколько заинтересованной и веселой девочка могла быть.

— Битти?

— М-м? — донеслось в ответ.

— Поговори со мной. Я знаю, что-то происходит… и да, я могу ходить вокруг да около и претвориться, что ничего не заметила, но, думаю, мы давно пережили этот этап. Я на это надеюсь.

Девочка не сразу ответила.

— Когда мы вышли из ресторана, — начала Битти. — Ты видела человеческую мамэн со своей дочкой?

— Да. — Мэри сделала глубокий вдох. — Видела.

Когда снова повисло молчание, Мэри посмотрела в зеркало заднего вида.

— Это напомнило тебе о твоей мамэн?

Девочка просто кивнула.

Мэри ждала. И ждала.

— Ты скучаешь по ней?

И тогда все произошло. Битти начала плакать, рыдания сотрясли ее хрупкое тело. И Мэри остановилась. Не могла иначе.

Слава Богу, они были в благополучной части города, в квартале, где было много кондитерских, канцелярских и зоомагазинов. И, значит, много свободного места для параллельной парковки.

Поставив ГТО на «нейтрал» и дернув ручник, Мэри повернулась всем телом.

Протянув руку, она попыталась прикоснуться к Битти, но девочка отпрянула.

— О, милая… я знаю, ты скучаешь по ней…

Малышка повернулась, слезу катились по ее лицу.

— Нет! Не скучаю я по ней! Но как я могу не скучать по ней?!

Битти накрыла лицо руками и зарыдала, и Мэри оставила ее, хотя у нее разрывалось сердце. И да, спустя мучительное ожидание, девочка заговорила.

— У меня не было всего этого! То, что было у человеческой мамэн и ее дочки! У меня не было… споров и смеха… я не ходила с семьей на ужин, папа не подвозил меня на своей машине! — Хлюпнув носом, она вытерла щеки тыльной стороной запястья, и Мэри залезла в свою сумку, доставая пачку Клинексов. Битти взяла упаковку и, казалось, тут же забыла об этом. — Моя мама была напугана… ей было больно, она искала, где спрятаться! А потом она забеременела, заболела… и она умерла.! А я по ней не скучаю!

Мэри заглушила двигатель, открыла дверь и залезла на заднее сиденье. Она не забыла запереть машину изнутри, и когда она устроилась рядом с девочкой, тусклый свет помог ей увидеть боль и ужас на лице Битти.

— Разве я могу не скучать по ней? — Девочка тряслась. — Я люблю ее… я должна скучать по ней.

Мэри потянулась к ней, и с облегчением притянула Битти к себе, обнимая. Погладив ее волосы, она шептала что-то утешительное, пока Битти плакала.

Было невозможно не разреветься самой.

И, было сложно не шептать банальности вроде «все будет хорошо», «все наладится», потому что она хотела сделать что-нибудь, что угодно, чтобы облегчить ее страдания. Но правда в том, что детство Битти прошло в травмирующих условиях, и как правило, во взрослой жизни люди очень долго не могут оправиться от этого, если вообще никогда.

— Я рядом, — она могла сказать только это. Снова и снова.

Казалось, прошли годы, прежде чем Битти содрогаясь, глубоко вздохнула и отодвинулась от нее. А потом, когда она затеребила упаковку с салфетками, Мэри забрала у нее пачку, открыла ее и достал платочек. И еще один.

Когда Битти высморкалась и откинулась на сиденье, Мэри отстегнула ремень безопасности, чтоб малышка почувствовала себя свободней.

— Я не так хорошо знала твою маму, — начала Мэри. — Но я уверена, что если бы у нее была возможность разделить с тобой эти мгновения нормальных отношений и любви, она бы сделала это, не задумываясь. От жестокости не скрыться, если не покинуть дом, а порой, когда уйти невозможно, жестокость окрашивает все. Может, ты не скучаешь по тем страданиям, что вы вдвоем пережили? Что ты не скучаешь по страху и боли?

Битти хлюпнула носом.

— Я плохая дочь? Я… плохая?

— Нет. Боже, нет. Вовсе нет.

— Я любила ее. Сильно.

— Ну конечно. Уверена, если ты задумаешься, то поймешь, что до сих пор ее любишь.

— Во время ее болезни мне было так страшно. — Битти затеребила платки. — Я не знала, что с ней будет, и постоянно боялась за себя. Это плохо?

— Нет. Это нормально. Это называется «выживание». — Мэри заправила прядь волос за ухо Битти. — Когда ты молода, и не можешь позаботиться о себе, то постоянно беспокоишься об этом. Черт, даже когда ты взрослеешь и можешь постоять за себя, ты по-прежнему беспокоишься об этом.

Битти приняла еще один платок, положила на колени и расправила его.

— Когда умерла моя мама, я очень злилась на нее, — сказала Мэри.

Девочка удивленно посмотрела на нее.

— Правда?

— Да. Я была очень зла. В смысле, я страдала, и я была рядом с ней долгие годы, пока она медленно умирала. Она не желала всего этого. Не просила болезни. Но я возмущалась, что моим друзьям не приходилось ухаживать за своими родителями. Что мои друзья могли гулять, пить и веселиться, хорошо проводить время… быть молодыми и независимыми, не тяготились ни чем. А я тем временем думала только об уборке дома, покупке продуктов, готовке… а потом, когда болезнь начала прогрессировать, я мыла ее, купала, подменяла медсестру, когда та не могла приехать из-за плохой погоды. А потом мама умерла. — Сделав глубокий вдох, Мэри покачала головой. — Когда они забрали ее тело, я могла думать лишь об одном — отлично, сейчас я должна организовать похороны, разбираться с банковскими счетами и завещанием, выстирать ее одежду. И тогда я сдалась. Я сломалась и разрыдалась, потому что чувствовала себя худшей дочерью в мире за всю его историю.

— Но ты же не была такой?

— Нет. Я была человеком. Я — человек. Горе — очень сложное чувство. Выделяют несколько стадий горя. Слышала когда-нибудь об этом? — Когда Битти покачала головой, Мэри продолжила. — Отрицание, торг, гнев, депрессия, принятие. Все проходят через это. Но к этим чувствам примешиваются и другие. Нерешенные проблемы. Истощение. Порой это облегчение, но с ним приходит и чувство вины. Лучший совет, который помог не только мне пройти весь путь, но и другим пережить это… не противься приходящим к тебе чувствам и мыслям… не осуждай их. Гарантирую, что ты не единственная, у кого возникают мысли, которые им не нравятся, или нежелательные эмоции. И проговаривая все происходящее с тобой, ты вполне сможешь пережить боль, страх и смятение, открывшись новому.