– Представь себе, кумэ, нет стольничка! И полтинничка, и десятки тоже нет! Я и бумажник-то не брал. На кой он мне? Кум! Вот теперь нам полный кирдык, отвечаю! Мало того, что хомяка не купим, так ещё и поездка обратно… как тебе, а? Я-то думал, что мы отпустим Витька и вернёмся обратно на такси… Что, совсем денег нет?

– Вообще…

– О, небо! – отчаянно вскинул я руки к облакам, беззвучно прошамкал несколько кое-каких слов и двинулся вдоль рядов. Кум поплёлся за мной. – Полный капец! Обратной поездки мы не перенесём. Точно, не перенесём! С другой стороны, как домой без денег добираться? Хорошо ещё, что Витька притормозили.

– Кум, ну хватит ворчать, – виновато пробормотал Иваныч. – Ну что я, специально, что ли?

– Да ладно, чего там! Проехали. Уже и поворчать нельзя. Скажи лучше, Иваныч, что дальше-то делать будем, а? Может, у Витька спросить?

Кум глубоко задумался. В будку ему тоже не хотелось.

– Спросим, конечно. А если и у него нет?

– Ну, тогда я нас поздравляю. Домой в будке приедут две великолепные отбивные.

Пока размышляли, подошли к нужному ряду. Нашли точку с хомяками. Осмотрелись. За прилавком восседал мужик лет пятидесяти с характерной внешностью. Бурое подплывшее лицо, затёртый тоненький пиджачишко, коротковатые штаны, рваные сандалии, прыгающие руки. Неопохмелённый, злющий – ужас! Маленькими глазками зыркает, чешется весь, замызганную кепку-аэродром по брови натянул. Вижу, а у него в небольших картонных коробках – то что нам надо. В одной коробке копошатся крыски. В другой барахтаются декоративные мышки-альбиносы. В отдельном квадратном лоточке, словно драгоценный подарок, дремал толстенький, с плюшевой пепельной шёрсткой хомячок. Такой масенький, такой классный! Лапки тёмненькие, грудка белоснежная, носик влажный, чёрный. Симпатяжка! Я даже сам проникся. Слышу, Иваныч рядышком запричитал:

– Кумэ-э-э, вот он! Вот! Единственный остался. И такой бомбовский! Пе-е-епельный. Хока назову…

– Бомбовский, – уныло кивнул я. – Но только назовёшь ты его Хокой только после того, как сгоняешь домой, возьмёшь портмоне и вернёшься обратно. И то, если его никто не купит. Вот так! Беги к Витьку, спрашивай денег.

Пока я сторожил Хоку, кум помчался к Витьку. И уже через пару минут вернулся. Расстроенный!

– Витёк говорит, у него только три сотни было. На бензин потратил.

– Не наш день, – мрачно заключил я. – Что ж. Прощаемся с Хокой и рулим на трамвай. Мелочь хоть есть?

Кума словно подстегнули. Он продрался поближе к коробкам:

– Здравствуй, отец! – душевно обратился кум к сидящему за прилавком мрачному продавцу.

Тот в ответ молча зыркнул и слегка наклонил голову. Мол, привет, тебя услышал, говори, чего надо.

– Слушай, батя, – с чувством продолжил Иваныч, – мы тут с кумом на базар к вам приехали. С другого конца города добирались. Хомяк нужен, просто позарез! А деньги дома забыли. Отдай хомячка в долг, ну? Будь человеком! Цену верну с процентами. Не подведу. Две цены верну! Нет, три!

Пошевелив небритыми щеками, дядька категорично клацнул вставной челюстью и веско прошамкал:

– Красиво предложил, понимаш… Конкретно. А мне чем, паря, прикажешь опохмелиться, га? Твоими-ть пруцентами? – мужик поставил руку себе на засаленное колено, согнул её в локте, слегка ссутулился, подался вперёд и, едва заметно покачиваясь, в такой философской позе продолжил размышлять. – Понимаш, паря… оно, чай, как… тут дело, оно идь сурьёзное. Ох, сурьёзное! Опохмел, он, чай, жесток, бычара… Тому-ть, с вас полтишок. Бодун – не фраер, шутить не любит.

М-да. Резонное замечание. Я вынырнул из-за спины кума и тоже предпринял попытку уговорить строптивого мужика:

– Дядько, а если не продашь никому? Всё равно выбирать у тебя некого. Эта мыша в корзинке, задрипанная, она ведь у тебя последняя, да? Рупь ей цена. Да и то в голодный год. А мы, пусть даже и в кредит, зато – втридорога! А? Кум сотни полторы тебе отлистает, как с куста! Он у нас мужик при бабках. Кум, отлистаешь ведь? (Я тихонечко пнул кума в колено).

–Хэ!

– Ну? – настаивал я.

– Не-е-е… паря… не шути. Оно, чай, как у нас… Ща не толкану, завтра конкретно толкану!

– А если и завтра не продашь? Завтра – понедельник.

– Понедельник? Завтра? Да ты шо? О-о-о…, – хмельно закачался мужик.

Он подпёр кулаком небритую щёку, локоть уткнул в колено, глазами нырнул в коробку с Хокой, и нараспев, задумчиво, продекламировал чью-то нетленку:

– Пролетают года, словно птицы… кана́ют дни и время в бесконечность…, – не дочитав, мужик задумчиво цыкнул в губу, хрипло что-то там забулькал и решительно вдруг заявил:

– Значит, зафигачу дармоеда сёдни!

– ???

– Утоплю по нагоде, – прошамкав, буднично растолковал местный алконавт.

– Понятно, – вздохнул я. – И сам не гам, и другим не дам.

Я повернулся к куму и, бегая глазами по толпе и прилавку, процедил отчаянно:

– Что делать будем, кумушкин? Думай! Если не купят, так утопят Хоку. Как пить дать, утопят.

– А кто его знает, – буркнул расстроенный кум и пожал плечами.

– Как это «кто его знает»? Я знаю! – прошептал я по-заговорщицки. И осторожно осмотрелся при этом. – Приступаем к запасному плану «Б». Работаем в две роли. Я креплю хозяина глупыми вопросами, загружаю его по полной программе, а ты в это время экспроприируешь хомяка. Ну, или наоборот давай. Ты отвлекаешь клиента, а я тырю хомяка. Зыришь, какая вокруг толпа? Никто не заметит. Точно те говорю! Красиво сопрём.

– В смысле, воровать будем?

– Называй как хочешь. Хочешь – воровать будем, хочешь – экспроприировать. Зато Хоку спасём. Ты получишь своего любимого хомяка. А деньги потом, в следующий раз, когда приедем сюда, отдадим. По-честному отдадим. Потерпит! Ты что, не слышал, чего Хоке сулят?

– Э-э-х-х-х!

– Ну вот. Значит, мы не злодеи, а спасатели!

– Хорошо, кум, согласен. Ты давай отвлекай, у тебя лучше заболтать получится. А я стыбрю! – решительно пробубнил на ухо Иваныч.

Звонко хлопнув друг друга по ладошке, мы утвердили запасной план и тут же приступили к его реализации. Сделав ложный вираж вдоль ряда, мы вернулись к почитателю бодуна и народной поэзии. Оставив кума за своей спиной, я вплотную пододвинулся к прилавку. Спецоперация по захвату хомяка началась!

– Эт снова я, дядько! – как можно беспечнее кивнул я мужичку-пьянчужке.

– Ну-ть.

– Да не, ничего. Сейчас кум смотается домой за деньгами, купим мы твоего хомяка.

– Хэх! – довольно чмокнул мужик губами. – Две сотки рэ, и он ваш.

– Было ж полтинник всего?! – удивлённо воскликнул я.

– Э-э-э, не, паря, – почуяв нашу с кумом заинтересованность, вцепился в торг алкашик. – Ты сам видал, како́вский хомяк. Тако́вский! Полтина тут не канает.

– Да ладно. Таковский, значит, таковский, – улыбнулся я. А про себя подумал: «Ну что ж, чувак. Сам виноват. Сейчас мы твоего таковского и без двух сотен изымем».

Исполняя отвлекающий манёвр, я сделал вид, что поджидаю кума, который поехал за деньгами. А сам завёл нехитрый разговор с болеющим продавцом. Стараясь войти в доверие, я выбрал очень близкую для всей страны тему. Про водку! Начал издалека. Где она в городе дешевле, где дороже. Где казёнка, а где палёнка. Затем углубился в вопрос. Где она водится покрепче, понеразбавленней, повкуснее. А где её бадяжат без зазрения совести. Развил предмет обсуждения. Почему на ликёро-водочных заводах (вот негодяи!) экономят на песчаных и древесно-угольных фильтрах? Где оно, прежнее качество древнего напитка? Про-га-вили империю, демократы!

Если для меня это была всего лишь вынужденная болтовня, то мужика тематика задела всерьёз. На его-то состояние!

– Это не то что раньше! – всезнающей рукой рубил я воздух. – Я-то, тогда, в восьмидесятых, ещё малой был. Помню, дед, и мужики с его бригады, соберутся на столике в колхозном саду, казёночку «Столичную» с рукава – оп-па! У нас она в деревенской лавочке, ну, что-то около трёх-четырёх рублей стоила. Помню, она тогда рядом с ирисками «Кис-Кис» стояла, вот я и запомнил, – нагло врал я и даже не краснел.