Для приготовления домашней сметаны брали парное молочко вечернего удоя. В циберку с молоком добавляли хлебные сухари, прикрывали сверху крышкой и оставляли на ночь у печи. Проснувшись утром, в циберке можно было обнаружить толстый, плотный, иногда до десяти сантиметров (!) слой жирной молодой сметанки. Её аккуратно сгребали деревянной ложкой, перекладывали в объёмную деревянную миску, формировали и отправляли в прохладный погреб. И несколько дней подряд, а иногда и целую неделю на столе у семьи белела и пахла в плошках отличная деревенская сметана. Для более аппетитного поедания сметаны семейка вооружалась хрустящими краюхами ароматных украинских паляниц.

Чтобы получить маслице, нужно было потрудиться целый час, а то и полтора. Но оно того стоило. Делали вот как. Жирное молоко переливали в специальную прочную банку или небольшой бидон с резьбовой крышкой. Туда же помещалась коротенькая деревянная колотушка. Банка герметично закрывалась. Затем красна девица присаживалась на лавку, поближе к окошку, стелила на колени вышитый рукобитный рушник – расписное цветастое полотенце. Выкатывая банку на коленях и напевая милую сердцу песню, молодая хозяйка добивалась образования на колотушке прекрасного ароматного масла, которое к тому же насыщалось доброй энергией напева. Выкатывать бидончик нужно было не менее часа. Затем банка раскручивалась и маслице сгребалось с колотушки на деревянную тарелку – пахучее, ярко-жёлтое, сливочное. Хозяйка формировала из масла круглые жирные лепёшки и отправляла их на хранение в погреб.

Погребов в деревне обычно обустраивалось два. Один погреб по осени загружался гладкобокой картопелькой, золотистым шуршащим луком, отборными яблоками, крепкими грушами, медовыми сливами и важным буряком. Второй погреб по сравнению с первым был настоящим аристократом! В него помещались двухсотлитровые (!) бочки с кругленькими тугонькими помидорчиками и хрустящими в пупырышках огурчиками. Помидоры и огурцы в бочках приправлялись ароматным укропом, чесночком, хмелем, смородиной, прочими травками и пряностями. Рядом на деревянных полках возвышались запечатанные липовые бочонки с медами, вареньем, маринованными грибочками, мочёными яблоками и арбузами. Поодаль от них выставляли кувшины с целебным вином-морсом, хлебным и свекольным квасом. Домашние яйца в плетёных ивовых коробах, кадушки со сметаной, сливочное и подсолнечное маслице, грушёвое, сливовое и яблочное повидло – вся эта вкуснятина помещалась именно во «второй».

Погреба прикрывались обычными деревянными крышками, безо всяких замков. Вообще, в то время на деревне замки были не в ходу. Искренность и простота деревенских отношений напрочь исключали воровство. О том, что кто-то чужой мог бы прокрасться на подворье, открыть крышку погреба и присвоить себе богатую снедь, никто даже и не задумывался. И представить себе подобной подлости не могли селяне. Честность, искренность, доверие издавна царили в поселениях славянских.

Честность же и товарищество среди них таковы,что они (славяне XI–XII в.в., прим. автора),совершенно не зная ни кражи, ни обмана, не запирают своих сундуков и ящиков. Мы там не видели ни замков,ни ключей, а сами жители были очень удивлены, заметив, что вьючные ящики и сундуки епископа запирались на замок. Платья свои,деньги и разные драгоценности они содержат в покрытых чанах ибочках, не боясь никакого обмана, потому что никогда его не испытывали. (Апостол Померании, христианский миссионер, епископ Оттон Бамбергский)

Несколько слов скажу и о деревенском хлебушке. Выпеканию хлебов наша бабулечка посвящала целый день. Чаще всего это был четверг или суббота. Муку для хлеба перемалывали из отменной золотистой пшеницы на млинах (мельницах). Дрожжи для теста хозяйки готовили на основе хмеля и овса. Очень ароматной получалась такая закваска. Мировой Рынок к тому времени ещё не успел изгадить продукты питания и принципы приготовления пищи. Поэтому о всевозможных разрыхлителях муки, смягчителях и стабилизаторах теста и речи не шло. Даже понятий таких не существовало! Разговор о подобной гадости вызвал бы в то время немалое удивление. Наверное, деревенский житель просто бы открыл от изумления рот и так ничего бы и не понял. Зачем разрыхлять муку, если она по природе своей рыхлая, ароматная и готовая к употреблению? Зачем улучшать и стабилизировать тесто, если оно замешено из крепкой, тучной, Божьего промысла, пшенички? К чему совать прелюбопытный нос в то, что изначально Божественной природы?

В тёплое тесто добавляли хмелевые дрожжи, перемешивали массу и формировали солидные ковриги диаметром эдак в полметра и высотой в две взрослые ладошки. Выпекались ковриги в печи отдельно по одной штуке. Пропечённые до оранжево-золотистого цвета, пышные, душистые караваи пахли на всю округу. Бывало, бежишь, сверкая грязными пяточками, по делам своим неотложным, детским, и уже дворов за пять чувствуется аромат испечённого бабулей свежего хрустящего хлебушка.

Огромных ковриг, по обыкновению, выпекали шесть-семь штук. На неделю вперёд. С таким расчётом, чтобы большой дружной семье по одному караваю в день на благо укрепления организма прибирать. Эти хрустящие «солнца», раскалённые, парующие, источающие живительный мучной аромат, из печи помещались на широкий стол. Там они, важно подбоченившись, и остывали. После этого хозяйка аккуратно, одна за другой, брала остывшие буханки со стола и перекладывала их в хлебную скрыню – пузатенький деревянный сундук с крышкой. Целую неделю могли храниться ковриги в скрыне, и ни капельки не зачерстветь. Хочешь, на второе воскресенье полезь в сундук за ароматной краюхой хлеба, и она будет преданно ждать тебя там, пахнущая Божьей пшеничкой, такая же мягонькая, хрустящая и упоительно вкусная…

***

Бедные наши детишки! В питании и досуге Системой для них уготован горький удел – химические йогурты, пенопластовый гипермаркетовский хлеб, приторная цветная крем-паста с гидрогенизированными жирами, экраны телевизоров и мониторы компьютеров с туповатыми мультяшными трансформерами и рестлингистами. Подобные «продукты», потребляемые вперемешку с жестокими телевизионными «развлечениями», сызмальства калечат и душу, и мысли, и здоровье ребёночка, во много крат усложняя ему задачу вырасти крепким, счастливым и адекватным молодым человеком.

А всего лишь тридцать ‒ сорок лет назад, мы – беззаботная загоревшая детвора тех счастливых «застойных» лет, гоняли себе по деревенским садам и лугам, голопузые и сияющие! Кто на велике мчит, кто с ружбайкой от индейцев отбивается, кто суперсекретную халабуду или землянку в посадке роет. Кто-то обустраивает у колхозных конюшен удобный окоп и запасает «гранаты» – кукурузные початки. А вдруг фашисты снова попрут? Кому, как не нам, родненькое село оборонять?!

Частенько любили мы бегать и на колхозный пруд. Купались, ныряли, загорали, прыгали с канатной тарзанки на спор, кто дальше улетит. Залезешь, бывало, в воду, и полдня из пруда не вылазишь. Губы синие, волосы в тине, под носом – усы из грязной муляки. Радостные! Помню, накачаем насосом огромную резиновую шину от «Кировца», бросим в воду, облепим её человек по шесть, и давай с неё сигать прямо на глубину! Визжим, хохочем. Счастливая ребятня.

Если не на пруд, то можно было податься в лесопосадку, в Робин Гуда играть. Солнышко светит, бабочки летают, воробушки чвиркают, листва в деревьях шелестит, щебечет. Радуга в небе раскинулась, и мы под нею – орава довольных чумазых Робин Гудов. И у каждого в руке – по хлебной краюхе из скрыни, размером эдак с крестьянский лапоть. Жизнь удалась! Кто краюху маслом подсолнечным намастит, кто – вареньем из медовых слив или абрикос. Помнится, я предпочитал хлебную краюху со свежедавленным подсолнечным маслицем. А если ещё и вприкуску с помидоркой, тогда вообще слов нет. Прямо слюнки текут. Завернёшь с краюхой на грядку, присмотришь себе помидорчик послаще, сорвёшь его, понюхаешь, а он душистый такой, терпкий, пахнет солнышком, росой и зелёным помидорным кустом. Благодать! Кому-то из ребятни удавалось исхитриться и по-шпионски в домашний погреб пронырнуть, краюху сметаной или мёдом намазать. Да пощедрее. Так, чтобы пальца на два толщиной. Пока бабуля не заругала. И не было для нас ничего вкуснее на свете! И животики детские никогда не болели…