— Скачи на пристань, — приказал Али-Магомет слуге. — Пусть все, кто прибыл на шлюпке, направляются прямо ко мне в канцелярию. Никого к ним не допускать, кроме моего личного писца и… Метью Глена. Сказать, что сам я прибуду позднее. Поспеши!

Сопровождаемый вторым слугою, Али-Магомет свернул с тропы на проезжую дорогу и галопом поскакал в сторону Стамбула. Вскоре он придержал разгоряченного коня, отдал поводья слуге и вошел в кофейню села Бакырей. Каведжи Ахмет быстро провел гостя в особую потайную комнату. Здесь, в нетерпеливом ожидании, прохаживался человек в дорожной одежде — доверенное лицо Али-Магомета, снискавшее за сравнительно недолгое знакомство, всего за несколько месяцев, полное расположение сардара. Это был тот самый гяур, которому Али-Магомет доверил свое деликатное поручение — подыскать подарок, достойный капудана-паши. Он же обратил внимание сардара на злополучную дочь стефанского старосты.

— Селям алейкюм, эффенди! — радостно приветствовал этот человек Али-Магомета. — Рад сообщить тебе, друг, что просьбу твою выполнил! Привез такой цветок, что твой высокий покровитель будет доволен! Чудесный цветок, итальянский… Изумительная девушка, клянусь нашей дружбой! Я отправил ее к тебе на шлюпке, видел? Хороша?

Турок не выразил ничем своего удовольствия. Ему претила суетливость и фамильярность европейца. Он молча кивнул, показывая, что принял к сведению сообщение своего поставщика.

— Я вижу, Али-Магомет, — заговорил тот другим тоном, — что ты не особенно рад моим стараниям? Значит, у тебя пошло на лад с дочкой стефанского старосты? Смотри, не прогадай!.. Впрочем, сардар, что ж, ты не единственный, кому нужен наш товар. Я сегодня же отправлю девушку назад, в Стамбул, на борт нашего корабля. Эта девушка, друг, не обычный ходовой товар с ясыр-безестена, прошедший десяток рук! Ради нашей дружбы я привез показать тебе лучшее, что досталось нам за все последнее время, потому что считал тебя знатоком и ценителем. Ведь девушка находится у нас на борту «Валетты» всего несколько дней!.. Но мне нет нужды упрашивать тебя, Али-Магомет. Не вернуть ли тебе задаток? Я готов. Вот, возьми обратно свою тысячу дукатов, а я отправлю итальянку на корабль.

Али-Магомет встревожился. Какие они суетливые, эти гяуры! Разумеется, он желает посмотреть «цветок» и приобрести его по сходной цене, но хвастовство гяура его сердит. Эх, если бы эта гречанка Зоя осталась в живых! Тогда гяуру не пришлось бы так заноситься и диктовать условия. Сколько он запросит за молодую пленницу? О, этот гяур не упустит случая нагреть себе руки. Хватка у него железная.

— Твоя рабыня уже у меня в канцелярии, — говорит он с холодным достоинством поставщику. — Я еще не имел времени осмотреть твою красавицу. Может быть, и подойдет мне. Но кто она такая? Не сыщутся ли у нее в Стамбуле родственники или, чего доброго, владельцы? Если ты опозоришь меня перед высоким лицом, которому я предназначаю в подарок эту рабыню, не жди спасения: моя рука настигнет тебя и под землей!

— Да будь твой покровитель сам султан, он и то останется доволен. Родители этой юной красавицы — на дне морском. Увеселительная яхта какого-то итальянца со всем экипажем и пассажирами при шторме разбилась на рифах здесь, в Эгейском архипелаге. Спасено нами всего несколько человек, в том числе и она, дочка владельца. До сих пор еще она считает нашего капитана героем-избавителем, ха-ха-ха… Бедняжка раздала свои колечки и сережки матросам, которые вытащили ее из воды. Ни золота, ни камешков, ни даже платьев при ней не осталось, но главное ее богатство — красота и юность — достанется тебе как лучшему моему другу и надежному клиенту.

— Бакалум! Посмотрим! — сказал требовательный заказчик и, постучав в стенку, вызвал каведжи. — Коня! — крикнул он повелительно, а затем, снова обращаясь к своему агенту, понизил голос до шепота:

— У кого из греков ты остановишься сегодня?

— Думаю, как всегда, у Зуриди.

— Гм, нынче там печаль… Она… умерла, эта девушка…

— Что? Умерла Зоя Зуриди? Как это могло случиться?

— Думаю, что ты мог бы и сам догадаться!

— Ах, так… Значит, ты посватал ее, и…

— Она не выдержала радостного волнения… Ты еще можешь поспеть на похороны. Но, может быть, тебе лучше… не ходить туда?

— Нет, почему же, ведь никто не знает о моей дружбе с тобой. Греки верят мне, я знаю уже некоторые их секреты. Впрочем, об этом — в следующий раз, потом.

— Нет, ты должен сейчас же открыть мне их секреты. Я — забит.

— Это связано с расходами…

— Ты будешь щедро вознагражден. В какие тайны тебе уже удалось проникнуть?

— Мне намекал кое-кто, будто в поселке изредка бывает один человек. Это моряк из Силиврии.

— Но… чем он… опасен, этот моряк?

— У него есть друзья в горах.

— Что? Клефты?[31]

— По-видимому, да. И еще: говорят, что у Зуриди был взрослый сын, Николо, который однажды ушел с этим моряком и не вернулся.

— Он утонул. Я тоже что-то слышал об этом.

— А вот утонул ли, это нужно еще проверить. Потому что мертвые не присылают приветов, а старый Зуриди недавно получил тайный привет издалека, от какого-то Николо… Все это надобно распутать…

— Гм, гм… Это немаловажные тайны. Если сношения греков с врагами султана, да почиет на нем милость Аллаха, подтвердятся, ты получишь большую награду. Главных виновников я обезглавлю, а их пособников дешево отдам тебе в рабство… Ночью, как всегда, тихонько проберись ко мне в дом. Мы окончательно сторгуемся. Алейкюм селям!

Поп Иоанн плотно прикрыл за собою дверь, войдя в Зоину светелку следом за Панайотом Зуриди. Зоя недвижно лежала на столе, уже обряженная в белую смертную одежду. В светелке находилась при дочери одна Анастасия, сразу постаревшая от горестного волнения и страха. Она приникла головой к краю стола, у Зоиных ног, и, кажется, сама уже считала свою дочь мертвой.

— Пора, дети мои! — проговорил отец Иоанн. — Народ собирается… Нужно приготовить сонный напиток. Панайот, подай мне вино. Зоя, возлюбленная дочь моя во Христе, готова ли ты испить чашу?

Лежащая на столе пошевелилась и приоткрыла глаза. Раздался шепот:

— Я готова, батюшка. Благословите меня.

Священник высыпал в чашу сильный снотворный порошок, добытый у аптекаря. Отец Иоанн посвятил этого аптекаря в тайну, и тот обещал, что действие этого порошка продлится часов восемь или десять, но за успех не ручался — доза была столь большой, что сон мог стать и вечным… Размешав порошок в вине, старик перекрестил чашу и поднес к губам девушки. Она осушила чашу разом и снова откинулась на плоскую подушечку. Отец и мать поцеловали ее в лоб, сложили руки на груди. Вскоре она перестала отвечать на вопросы. Тело ее потеряло чувствительность. Биение сердца стало почти неразличимо, и зеркало, поднесенное к губам, мутнело столь слабо, что непосвященный ни о чем бы не догадался. Девушка была искусственно погружена в глубокий, почти летаргический сон.

Мать и старая нянька уложили Зою в гроб. Потом гроб был установлен в той самой гостиной, куда Али-Магомет являлся со своим сватовством. Домочадцы простились с молодой хозяйкой, священник отслужил короткую заупокойную молитву, и небольшая процессия двинулась к часовне. Мужчины, завидя похороны, снимали колпаки и войлочные шляпы, женщины крестились и плакали. Процессия росла ежеминутно. Когда открытый гроб несли мимо канцелярии забита, там из-за оконной занавески показалась женская рука. В ту же минуту занавеска задернулась и рука исчезла.

…Под вечер два всадника въехали поселок с противоположных сторон. Один, черноволосый, слез на окраине с простой крестьянской лошади и, бросив ее у чьей-то изгороди, бегом пустился догонять погребальную процессию, которая уже приближалась к часовне греческого кладбища. Человек этот затерялся в толпе греков и турок, окруживших каменное здание часовни. Дождавшись выноса тела из часовни, незнакомец протолкался к открытому гробу, плывущему над толпой. Он взглянул на озаренное факелом лицо покойницы и отшатнулся, словно его толкнули. Панайот Зуриди нес вместе с батраками гроб дочери. Он узнал черноволосого пришельца, хотя лицо незнакомца все время оставалось в тени. Панайот сейчас же уступил ему свое место, а сам понес факел и держал его так, чтобы не освещать вновь прибывшего. Процессия двигалась к могиле…